Низко и протяжно пел гулкий колокол утренней тишины. Ароматной, с тонким флёром жасмина и цветков акаций.
Иван проснулся рано. Лежал с закрытыми глазами. Слушал сердце, оно сильно колотилось в груди и временами ему казалось, от этого лопнет грудная клетка, рёбра и хрящи разойдутся, вспоротые вены и сосуды вскипят фонтаном зелёной, как окисел меди, крови. От пришедшей на ум ассоциации Иван улыбнулся, вот до чего доводят ранние пробуждения. Не жаворонок, ликующей песней утренней заре заявляющий наступление дня. Человек, про которого тихо, чтобы не услышал, говорят, мол, ему медведь на ухо наступил. Что с того, что играет на баяне, медведи в том же цирке на велосипеде раскатывают, мартышки, параллельная ветвь человечества, в том же цирке под аплодисменты чудеса эквилибристики показывают.
Внутренним хронометром Иван чувствовал ритм времени, который час он знал, не стоило смотреть на часы. Бабушка снова заночевала у дочери. Внутренним оком Иван видел не раскалившуюся от дневного жара жаровню небес, по лазурным отлогим стенкам скользят и срываются в бесконечность земной равнины солнечные лучи, отражаются в зеркалах озёр и прудов, ручейков и рек, разбрасывая щедро россыпи смешных солнечных зайчиков.
Следить за ветром легко. Вот он пронёсся над кронами деревьев. Стряхнул с акаций и ив, тополей и берёз бледно-серебристые ночные сны, навеянные проказницей луной. Симфоническим тутти звенит утренняя разминка кузнечиков, прячущих исполнительские таланты в матовом изумруде сочных трав.
Нежными руками время гладит первые облака, волнистые шёлковые пряди и волшебные кудри.
Иван потянулся. Выгнулся. Заскрипели-затрещали приятно суставы-сухожилия. Новое ощущение здорового молодого тела показалось приятным. Сразу пришла мысль, спорадически мелькнувшая в голове: вот почему кошки, часто потягиваются, они наслаждаются гибкостью тела. Что мешает делать это человеку? Мысленно Иван улыбнулся. Потягивания сродни гимнастике. Гимнастике для лентяев. Кому в облом корячиться спросонья с гантелями и прочими гимнастическими снарядами, тот вполне обойдётся гимнастическим минимумом.
Мысли будто утренний бриз, флиртующий с листвой, снова заполонили сознание, захлестнули разнообразием. «Свобода! – протянул Иван, продолжая со сладкой истомой потягиваться и вертеться в постели, продолжая начатый монолог с самим собой, – свобода… Не полная, конечно. Полная свобода – чушь несусветная. А всё же прекрасно: не нужно лететь сломя голову на занятия, учить-зубрить задания и рецепты, не надо корпеть над рефератами или докладами, выступать в самодеятельности. Э-эх!.. – Иван выгнул спину. Приятный озноб пробежал по телу. Хрустнули мелодично позвонки. – Предстоит работа. Это другое. Это первые шаги в профессии. Вот бы сейчас…Чтобы сейчас… О! босиком пройтись по траве, по росе, плюхнуться в траву и дрожать до пупырышек на коже от наплывшего волной счастья. – Иван соскочил на пол и едва не оскользнулся голой стопой, сохранил равновесие, выпрямился, развёл плечи, пару раз присел, сопровождая приседания махом рук. – Это осуществимо. Прямо завтра. Выйду в поле и – трах! – в траву!»
Складывая вещи в сумку, Иван вспомнил Женьку.
– Прекрасно тебя, Ванька, понимаю и, в некоторой степени, разделяю твоё упрямство. Ты действительно прав: своя печаль важнее чужой радости.
После собрания они вдвоём стояли в муаровом флёре ив, курили, сигаретный дым путался в гибких ветвях и тонких остролистых листьях длинными сизыми струями, будто детскими лентами связывая их с собой невыполнимыми обещаниями. Тут же следом всплыла Ксения.
– Не удивлена, Иван, – официальный тон не коробил парня, может, таким обращением она хотела уязвить, однако, результата нужного не вышло, – твоим демаршем. Иногда удобно для позёрства идти против всех. Умный не взбирается на гору, обходит её. Если тебе лучше вот это, противопоставление себя окружающим, твоё право. Подумав, согласилась с твоим доводом: три летних месяца не тридцать лет. Вопрос нашего благополучия решится. Со знаком плюс или минус – зависит от тебя. Я так решила.
Иван запомнил ответ:
– Смотрю на тебя, Ксения, и стараюсь понять, почему в последнее время не ощущал жар в твоей ладони, почему моя рука не горит, как прежде в твоей. Отчасти от того, что ты всё решила, продумала, сделала вывод. За всех. Поэтому холод уверенности льдом сковал твоё сердце. И взгляд у тебя стал тёмным, как ноябрьская ночь.
Легко позавтракав компотом и батоном, Иван пошёл на станцию «Каракуба». Откуда дизель довезёт его до нового этапа в жизни. Времени оставалось до отправления вагон с тележкой. Очень хотелось оставить в прошлом хорошее с плохим, выбросить мусор за борт корабля и налегке под полными парусами плыть навстречу неизвестности.
Жизнерадостными звуками встретила Ивана железнодорожная станция «Каракуба». Народной незамысловатой мелодией проплыл звонкий гудок паровоза, тянущего вагонный состав, гружённый щебнем. Ему вторил лязг колёс и свист стравливаемого пара и речью суфлёра разносился громкоговорителями неразборчивый речитатив диспетчера, сообщающий новости отправления грузовых составов, следующих на погрузку и информацию для пассажиров, следующих по маршруту станция Каракуба до станции Иловайск.
К месту практики предлагали добраться двумя вариантами. Первый – машиной трястись два часа по грунтовке. Второй – сорокаминутная поездка дизельным поездом, свидетелем послевоенных победных трудовых будней с зелёными вагонами и лакированными деревянными сиденьями, исписанными признаниями в любви или просто исчёрканными перочинными ножиками. Естественно, Иван выбрал второй вариант. В техникуме сообщили, в месте высадки поезд останавливается по требованию, запрос начальству железнодорожного сообщения направлен, и что Ивана сам Бурак. Поблагодарив секретаря, Иван взял предписание с проездным билетом и произнёс про себя, смотря на стены здания, выйдя наружу, до встречи осенью.
С увлечением Иван наблюдал за перепадом освещённости на асфальте и следил за игрой теней, всему виной сила ветра, от порыва оного то слабее, то сильнее трепетали листья и тем замысловатее получался узор. А уж когда на солнце находили облачка или сходили с него, на асфальте, как на экране в кинотеатре, разворачивались замысловатые картинки. Обладая фантазией, с лёгкостью угадывались силуэты людей и зверей в рисующихся тенях, и с такой же непринуждённостью разворачивались трагические и драматические сценки.
Засмотревшись и задумавшись, Иван едва не пропустил отправление. Он встрепенулся, когда его кто-то из-за спины окликнул знакомым девичьим голоском: «Янек собирается сидеть здесь до окончания практики?» Он вскочил. Забежал в вагон до третьего гудка паровоза. Показал билет проводнице. В это время состав дёрнулся. Послышался лязг соединений между вагонов. Раздались крики, что за безобразие, не уголь, людей везёте. Вдогонку прозвучало сообщение, что отправление поезда задерживается на некоторое время. Слова диспетчера приняли в штыки. Понеслись из вагонов экспрессивные высказывания, за что платили деньги. Но в это время дизель аккуратно тронулся с места и высказывания смолкли сами собой.
Иван уселся возле окна. От древесины пахло лаком и тонким древесным ароматом. За окном уплывало медленно здание вокзала. В ржавую ленту слились цистерны с надписями «огнеопасно». Зелёное кружево садов поселка Петровский осталось позади исчезло в мареве бесконечно село Пригорное, раскинувшееся на берегу реки Кальмиус и повторяющее его изгиб.
Изумрудный ворс полей уткнулся в горизонт. Яркое солнце слепило с безоблачного неба. Лепота и эйфория души и сознания. Холодной змеёй в сердце неожиданно закралась необъяснимая тревога. Иван быстро повернулся корпусов вокруг. Ничего подозрительного. Сзади сидят две бабушки с внучками. Одна девочка поёт песенку, вторая ей в такт хлопает негромко в ладоши: «У ручья под ивою слышу соловья, самая счастливая в это утро - я».
«Не то, – подумал Иван, – не оно. Что же тогда?» Снова откуда-то послышался знакомый девичий голос: «Янек, берегись… Падай… Быстрее…» Дальше Иван действовал на автомате. Острое ощущение трагической неизбежности нарастало. Будто смотря на поезд со стороны, Иван увидел, что очень скоро грубая, чужеродная сила скомкает, смешает, перемелет и сметёт в бездонность бытия и короткий, в три вагона, состав, и немногочисленных пассажиров, и землю, вскипевшую и обожжённую металлом. Спасение виделось в немедленном падении на пол. Медленно опускаясь на исшарканный металл пола, краем зрения Иван ясно рассмотрел свернувшееся небо, повисшее лохмотьями облаков, распоротое молниями и сопровождавшееся диким рёвом грома. Вызванные ударом молний огненные искры понеслись по проводам, перебегая с одного изолятора на другой слепящими дугами. Огненные бичи сорвались с проводов и начали полосовать вагоны. За мгновение до того, как искрящийся провод разбил стекло, Иван упал, больно ударившись лицом о край деревянного сиденья.
14
Дьявольская по красоте картина открылась из разбитого вагонного окна с оплавленными по периметру фрагментами стекла моему взору. Ядовито-красного колера облака персидскими клинками расходились из пространственной точки небесной сфера. Безобразными кляксами пачкали низкое небо токсично-чёрные с фиолетовым налётом косматые тучи. Сотрясая конвульсиями испуганное и распоротое брюхо неба, рокотал сытно и довольно гром. С периферии небесного купола сыпались ужасные выстрелы молний. В сгустившемся до осязаемой плотности утреннем воздухе неприятно пахло сажей, противно резало обоняние расплавленным железом, мертвецки душило петлями тлеющей древесины.
[justify] Стряхнув с себя налипшие горячие шарики расплавленного остывающего стекла, невероятным, почти