Жить взахлёб, любить до дна (Русалка чёртова)

подушках проваливается, один нос торчит. Шейка тоненькая, пальчики во сне, будто по клавишам пианино бегают. Глазки протирает, вся помятая. Одеялом её укроешь до подбородка, что бы потеплей ей было спать и любуешься на это чудо природы. Душа в груди сама себя обнимает.
Не спалось Юре этой ночью. Прикроет глаза, полежит минуту и снова открывает. Ночь вокруг разглядывает, свет от фонарей в окно и на занавесках паутина ветвей деревьев, блики, тени чьи-то. Они двигаются от слабого ветра. Дальше, на печке, тени толстые, расперевшие от размытости. Если вдруг мимо дома проезжает машина или мотоцикл – эти ветви с небывалой чёткостью кидаются на занавески, только теперь они двигаются, будто улица поехала в сторону.
Юра снова закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Расслаблялся он обычно по одной и той же схеме, которую открыл для себя ещё в детстве. Когда было плохо и хотелось успокоиться, он закрывал глаза и представлял морские глубины: колышущиеся нити водорослей и безмятежные райские рыбы. Кругом его обступило светло-голубое с прозеленью в верхней части. Здесь, вместо леса и трав - кораллы и фантастические актинии с подвижными щупальцами, которые больше сходят за волосы. По дну ползёт рак-отшельник, высунув из раковины своё мощное, чёрное тело в панцирях, совсем как в доспехах средневековый рыцарь. Между морскими перьями, которые поворачиваются строго по течению, распласталась морская звезда, но это всё мёртво и одиноко, как лес без зверей, поэтому здесь всё начинает двигаться от тигровых расцветок амфиприонов-клоунов, которые оделись сегодня, как на дискотеку. Течение здесь – у дна – медленное, но всё же есть и стоит сделать плавное движение рукой, и ты уже обгоняешь стайки рыб. В самый последний момент успеваешь уворачиваться от полупрозрачных медуз-ропилем и корнерота. В это место можно опуститься, что бы собрать красивые раковины ядовитого конуса или тигровой цепреи – здесь их целое дно, превосходят их по количеству, только мидии – эти наплодили вокруг себя настоящие пирамиды из детёнышей. Здесь можно скитаться бесконечно, наблюдая за охотой каракатицы или поиграть с беспозвоночным осьминогом, который кидается не по правилам чёрной ваксой. Но вскоре опускается на океан вездесущая ночь, без которой нет жизни во вселенной и, болтаясь в почерневшем мраке ночного океана, как одинокий тунец, Юра засыпает.
Ему снится неспокойный сон, который тревожит. Юра бежит от Ведьмы по сырой траве. Ноги его босы, но он не боится наколоться на острое – он боится ведьмы. Сосны смыкаются над ним конусом, но свет зловещей луны всё же проникает сюда – в дебри, и освещает ведьму сверху, делая её лицо ещё больше нечеловеческим. Он иногда оборачивается, в надежде, что ведьма отстала, но она бежит следом, выставив вперёд руки с длинными пальцами. Вот-вот и она ухватит его за горло и что будет тогда? Если посмотреть на её изрезанное морщинами лицо, можно представить всякое, вплоть до самого ужасного. И тут лес заканчивается обрывом. Делать нечего и он встал, обернувшись к смерти лицом. Ещё чуть-чуть и он готов прыгнуть вниз – в пропасть, к своей смерти, а не чужой. И он собирается уже это сделать, но вдруг ведьма, освещённая сверху, брызнула вокруг него водой и из каждой капли, практически как это бывает в мультфильмах, выросли огромные, толстые дубы, заперев его в узнице…
Глава 3
Пляж
Ранним утром трещание будильника прекратилось очень внезапно. Лучи бледного солнца, которые пробивались из-за леса, сегодня были совсем вялыми. Они заглядывали в дом, разрезали тонкие, ставшие призрачными занавески. Воздух в доме вместе с пылинками, живущими в свете, казался застоявшейся водой в пруду, а он сам старым, мудрым сомом. Только-только на улице прокричал петух. Ещё в сумраке виснут тягучие вздохи, горланистые зевки, вездесущий хруст заржавевших за ночь костей, потягивающихся тел, полусонный чёс. Взбудораженные чувства уже кипятком пузырились, безрезультатно пытались уложиться по местам. Белая, тощая кошка, по тигриному выгнув спину и трубой хвост, прижавшись передними лапами и головой к полу, потягивалась.
Через час вокруг пастуха возвышались стройные сосны, будто иглы, проткнувшие землю изнутри. Стены этих сосен уходили вдаль, сужаясь и где-то далеко поворачивая влево.
Юра сегодня не выспался, а может погода такая сонная сегодня. Издалека посмотришь – деревья, будто не листьями покрыты, а снегом – из-за тумана всё и утра прохладного. Знакомая овсянка чувствовала сегодня себя, в отличие от пастуха, крайне бодро и даже весело – ей импонировало то, что насекомые сегодня вялые и она, шумя как вентилятор, носилась меж тысячелистника и чабреца, собирая мух и комаров.
Коровы тоже сегодня вялые, плелись к воде нехотя, будто вода была холодная, как в ноябре. Жевали устало, тупо поворачивая головы и осматривая происходящее вокруг. Всё не давал Юре покоя последний сон – жуткая ведьма и лунный свет. Невольно подталкивало к выводу, что сон и реальность – это два сна. Во сне всё так же чётко и ощутимо, как и в реальности. Одно различие – там нет времени, закономерности, закона, но так ли это важно? Подумать если – в обоих состояниях мы проживаем какую-то отдельную жизнь. В обоих состояниях не помним, что было в другом состоянии. Вопрос в том – где на самом деле сон?
Юра очнулся от воспоминаний и поглядел на пальцы – указательный и средний, между которыми была зажата сигарета. Дым от неё стелился по самому стержню, переходил на пальцы, синевой обволакивал их и, поволновавшись, летел вверх.
Природа сегодня хмурая, прохладная и всё вокруг кажется грустным, почти плачущим.  Такая погода предвестник скорых дождей. Куда ни посмотришь - всё мрачно, даже самое весёлое, продолжающее жить, кажется завядающим. Иногда мушки какие-то зависнут, как вертолётики перед лицом. Разглядывают что ли? Ножки свесят и стоят в воздухе, как в омуте болотном, и если сделаешь движение – они тут же перемещаются с мгновенной скоростью. Всего только и оставалось – смотри на всю эту жизнь, чужую жизнь, да не думай ни о чём, т.к. в собственной какой-то перелом произошёл, будто переступил он в тридцать три года через какую-то черту, разъединяющую жизнь на до и после. Вон тысячелистник кривой стоит, а между его стеблями растянул свою паутину паук-крестовик, растянул, будто флаг свой, а на самом деле этот флаг -  хитроумный капкан. А бабочки… бабочки…
Господи помилуй!
Кровь отошла от его лица, будто её выкачали насосом через ноги и остатки её скопились в икрах тяжёлым сгустком.  Вон, правее, где коровы не пасутся! Чёрт побери мою печень – это ж она!
Юра вытянул шею. Идёт такая, вышагивает грациозно по берегу озера, будто на светском балу, а сама нагая, ни ниточки на ней, волосы только ржавого цвета спускаются по спине и мелкие порывы ветра задирают чёлку на её лбу. На миг его посетило минутное озарение, что это не сон и не бред и не его мечты. Она это! Самая, что ни на есть настоящая. Ранним утром гуляющая, его не стесняющаяся. И цветочек  в волосах – белый, крупный, который на той стороне озера растёт.
Что же так ноги дрожат? Что здесь особенного? Почему так волнуется? Ведь не хочет он с ней ничего страшного сделать, узнать только хочет – кто она?
Девушка медленно, не торопясь, шла к воде. Опять в это Гладкое озеро и он, привстав, крикнул:
- Эй!
Его это ‘’эй” вырвалось изо рта и, не пролетев и метра, шлёпнулось на землю. Девушка его не услышала и всё спускалась к воде, будто хотела помочить в водичке ноги.
Юра пробежал неуверенно три шага и встал. Испугался. “Зачем я за ней бегу? Что я с ней делать буду?” - и вдруг наткнулся рукой на гребёнку. Достал её из кармана, посмотрел как на своё спасение. Потом на девушку. А её от воды всего несколько шагов отделяет. И в этом мраке плачущей погоды она – лучик света, спустившийся на землю и гуляющий на лужайке среди цветов и прыгающих из-под ног кузнецов.
- Эй, постой!
Юра несмело побежал, рысцой, будто не торопился никуда, но и затягивать не хотелось. Девочка не оборачивалась, будто не кричал он её, а подкрадывался бесшумно. Дрогнуло сердце, когда пастух увидел, как девочка, откинув плечи назад, медленно вошла в воду. Сначала по щиколотку, потом по колено… Юра припустил, решив ни в коем случае её не упустить, но девушка уже по пояс в воде и продолжала утопать, будто её засасывала вязкая трясина. Пастух уже был так близко, что мог запросто рассмотреть все впадинки на её голой спине. Но только и успел увидеть, как переливаются в тусклом свете чистые волосы и девушка пропала полностью. На поверхности остался качаться белый цветок. Юра подбежал к берегу, упал на колени и упёрся руками в озёрное дно. Встал на четвереньки и замер.
Под ним растения озёрные качаются от волн. Стебли водорослей были чистейшими, будто искусницы-русалки сами промыли их и высадили у берегов, как цветы в палисаднике. Вдруг вспомнилась старая, как мир, сказка Андерсена “Русалочка”. Если она русалочка, такая добрая и наивная, то он тогда кто? Свинопас? Нагловатый и хитрый пройдоха?
“- Что возьмёшь за горшочек? – спросила она.
- Десять принцессиных поцелуев! – отвечал свинопас.
-  Как можно! – сказала фрейлина
- А дешевле нельзя! – отвечал свинопас…”
“В открытом море вода совсем синяя, как лепестки самых красивых васильков, и прозрачная, как чистое стекло, - но зато и глубоко там! Ни один якорь не достанет до дна; На дно моря пришлось бы поставить одну на другую много-много колоколен, только тогда бы они могли высунуться из воды. На самом дне живут русалки… - а ещё вот это. - Когда вам исполнится пятнадцать лет, - говорила бабушка, - вам тоже разрешать всплывать на поверхность моря, сидеть при свете месяца на скалах и смотреть на плывущие мимо огромные корабли, на леса и города… - или вот это. - Часто вечером и утром приплывала она к тому месту, где оставила принца… ”
Что-то во всём этом действительно было сказочное. Волшебное. Доброе. Наивное даже где-то. Сейчас выйдут из леса волшебные единороги и будут пастись здесь же, на лугу, вместе с его коровами, а потом по дороге промчится золотая повозка, запряжённая в троицу коней из которой выглянет прекрасная принцесса.
Меж водорослей, которые похожи на усохшие кактусы, она лежит. Здесь, рядом, прямо под его лицом. Волны казили её образ, но было ясно видно, что лицо у неё белое-белое, как у покойницы. Ни капли крови в этом молодом лице. Глаза навсегда закрыты, губы от холода водяного посинели, как от черники. Вспомнил, как губы эти поцеловали его, но тогда они не были как лёд синими. Волосы расплылись вокруг и жили своей жизнью, словно щупальца медузы.
Юре показалось, что он разучился дышать и стал таким же белым, как и утопленница. На миг почернело в глазах, как и у любого, кто неожиданно увидит в дюжине сантиметров от себя окоченевший труп.
Смотрел, смотрел и вдруг, будто опомнившись, - А-а? - точно спрашивал кого-то или переспрашивал чей-то, слышный только ему вопрос. Удивлённо обернулся через плечо. Взгляд чей-то затылком почувствовал, будто целится кто. Никого нет. Коровы преспокойно лежат на лугу и жуют траву. Шумит лес, качается, как пьяный. Значит показалось.      
Снова повернулся  к воде, но в воде пусто. Следа никакого нет. Одни водоросли да