стайка мальков, полупрозрачных, будто они только что воплотились из воды.
- Чертовщина! – Ругнулся Юра. Он отпрянул от края воды и уселся на задницу. Взгляд его всё ещё лежал в том месте, где он видел девушку, но там по-прежнему было пусто, будто видение ему подсунули усталость и гипнотизирующие волны озера. Сердце сжалось от непонятного чувства, какого-то жуткого синтеза жалости и страха. Действительно: любая нагая женщина подстать колдунье. “А ведь лопни моя селезёнка, если это не русалка”, - подумал неожиданно он, и в душе немного успокоилось от того, что ответ на вопрос найден. Пускай сумасшедший ответ, для человека совершенно метафизический, ирреальный, но всё же ответ, единственно-верный в данной ситуации, наиболее правдоподобный.
Пастух стал оглядываться, сильно смаргивая, потому что перед глазами всё поплыло и заметалось. Какие-то густые, чёрные тени – похоже всё это на сильное опьянение – мотало в плечах и ноги налились ватной слабостью. Взгляд зацепился за берег по правому плечу. Там, в болотных, серых, камышовых, густых зарослях трав, на сыром иле сидит некто.
В глазах сразу прояснилось, будто двинули по темечку. Пригляделся – человек сидит. Рыбак может. Ну да, рыбак, кто же ещё?! Сидит он в этих камышах и подкарауливает свою счастливую золотую рыбку. И что ж, не видел он ничего? Да быть не может!
Юрий Олегович, позабыв про стадо, поднялся на ноги и уже совсем смело пошёл. Всё же человек там, а не какое-то неведомое существо. На воде качались блины листьев кувшинок, нераспустившиеся бутоны затянула ядовито-зелёная ряска. Камыши обступили, ростом ниже осока да меч-трава, последняя выпустила гроздья белых цветочков, похожих на мелкий виноград.
Пастух посмотрел меж стволов камыша, склонив голову к правому плечу и втянув насморк носом, потом почесал грудь своей сырой пятернёй. Бабка сидит. Не рыбак, нет. Старуха. Почему-то мозги отказывались думать, мысли ленились скрещиваться друг с другом. Осталось только по животному осознавать видимое и слышимое и принимать всё за чистую монету. Прежде, чем задать вопрос, он посмотрел на гребёнку, всё ещё зажатую в руке, провёл по зубьям пальцем и снова опустил её. Голова не варила, и он спросил просто:
- Эй, бабка! Ты чего здесь делаешь?
Она обернулась. Мерзкая, как плеснутые в лицо помои и страшная, как детская мурашка, как помесь самого страшного примата с самой старой старухой на свете. Юра смотрел сверху вниз широко раскрытыми глазами, точно напуганный кролик. Волосы её грязными гирляндами, сеточками фестонов свисали по плечам.
В его сердце будто лежал тяжёлый, холодный камень – он притупил прежние чувства и обострил новые. В горле застрял ком и, отступая в почтении на шаг, он чуть не упал на спину. Он боялся оказаться на спине, во власти чудовища.
Сквозь качающийся в голове туман он увидел, как та поворачивается, будто на старой, заезженной плёнке и уходит в пучину. Затем всплеск. Всплеск был очень отчётливо слышен, будто только что перед ним, в озёрной воде плеснулся старый окунь. В ушах загудело. Где-то далеко замычала корова. Гребёнка выпала из руки на мягкую землю, на выброшенные из воды старые, гнилые водоросли. Минута молчания. Шумно переговаривалась вода в озере. Деревья отражались в этой чистой воде светло-зелёными купавами.
Юре захотелось уйти. Страх напал на него словно дикий зверь, бросился как рысь сверху, вгрызся в сердце. Бежать хотелось от этого страха, так что ноги дрожали и готовы были без приказа бросить хозяина наутёк. Он почти так и сделал, только сильный толчок в спину бросил его вперёд и Юра в последний момент увидел перед лицом воду, а потом это зеркало разбилось на сотни брызг, уши заложило подводным гудением. Неясные приглушённые всплески. Его схватили за руки, но он, собравшись с силами, вынырнул над поверхностью. Успел увидеть чью-то фигуру около себя. Озорной смех, взрастающий над озером, и сильная рука опустила его под воду. Пузыри на миг скрыли от него видимое. Смех над водой тут же показался мужским басом. Его хватали со всех сторон. Юра вцепился пальцами в ил и сжал его в кулаках. Нашёл в себе силы и перевернулся на спину. Встал на ноги и тяжёлый от воды накренился назад, ощущая, как озеро не отпускает его и тянет в пучину.
Они совсем рядом. Три девушки. Хохочут, будто нашли себе забавную игрушку. Левая девчонка, которая, распахнув глаза, всё время тянулась к нему длинными пальцами, имела серое, почти зеленоватое, как болото лицо, под глазами залегли чёрные, болезненные тени; на шее длинные, до бёдер бусы в отличие от другой, у которой эти бусы туго стягивали горло.
Одна из них всё-таки дотянулась до него. Схватили. Сквозь хохот тянут, рвут одежду. Юра сквозь стоны отчаяния отбивался, как мог, отпихивал руки и даже один раз заехал кому-то по лицу, но его не отпускали, и всё сложнее и сложнее было справиться с ними, так как они нападали со всех сторон. Цеплялись руками, будто липкими нитями, сковывая его движения. Вот они уже рвут его с остервенением, без шутки, со злобой, упорством. Грызня собак.
На секунду он захлебнулся, попав под воду. Закашлялся, закрутился волчком, почувствовал вкус взбаламученной с илом воды, пресной грязи. Вода вокруг танцевала мамбу и была похожа сейчас на грязный огонь в печке. Их стройные, хищные тела мелькали вокруг, и освободиться от этих, поймавших добычу пауков, казалось, нет никакой возможности.
Вода била пощёчины по щекам и глазам, руки хватали за волосы. И вот брешь между ними. Бросился туда, почувствовав, как рвут на спине рубаху. Вода не давала бежать, запутывала ноги, и приходилось, что бы ни упасть, поднимать их очень высоко. Сзади вода вспенилась и отчаянные визги девиц рвали спину и затылок. Он спотыкался, падал в воду, но от страха погони быстро вставал, бежал, болтая широко руками и, наконец, выскочил на берег, а затем рванул к лесу. Никто бы его сейчас не догнал, тем паче какие-то полумёртвые русалки. Он бежал, задыхаясь, через берег и луг к дороге. Коровы преспокойно поворачивали ему вслед свои шерстяные морды. Почти добежав до дороги, споткнулся о выступ и полетел вниз – на твёрдое.
Юра раскрыл глаза. В затылке онемение. Он ударился им о твёрдый покат дороги. Всё вокруг закружилось быстро-быстро как в водовороте. Поглядел. Всё вверх дном. Книзу верхушками сосны, небо, которое ночами играет звёздами в шашки, внизу, трава достаёт до его лица из неизведанной высоты. Пастух тряхнул головой. Мозги будто перевернулись обратно. Он попытался встать, но было страшно противно от того, что одежда, сырая и грязная, льнёт к телу, а мышцы сводили судороги. Юра сел и попытался отдышаться.
Глава 4.
Клубок целующихся змей или покои морской королевы.
1.
- Ма-ги-я, - прочитала Татьяна на обложке сиреневой книги. Для этого ей пришлось приподняться на руке; съехала лямка чёрной сорочки и обнажилась, молочного цвета, грудь с красным пламенем. – Чего это ты читаешь?
- В шкафу нашёл, - отмахнулся Юра, не замечая тёплой ладони, погладившей его по животу. Голова живо усваивала прочитанное, принимала или с возмущением отвергала прописные истины.
“Водяные демоны полны гнева и буйства, очень злы и лживы. Являясь людям, они чаще всего принимают женское обличье. Аггелы – сатанинское воинство, ангелы отпавшие от бога. Водяные демоны – это также трупы злых людей, возвращённых к жизни дьяволом. Эта нечисть может задушить или утащить в омут…”
Юра положил книгу на живот и уставился в потолок, где в паутине засел паук. Большеголовая, тощая кошка тёрлась боком о ножку кровати, сладострастно прикрывая глаза, трясла хвостом и сонно урчала. “Интересно, - думал он, - догадывается ли жена о том, что со мной происходит? Что во мне происходят какие-то перемены, а имитация спокойствия лишь камуфляжная маска? Не похоже вроде”. Таня – человек наивный, а потому и до простого прямой и если бы она заметила в нём хоть какую-то перемену, то сразу поставила перед ним чёткий и заточенный до остра вопрос. А что она делает сейчас? Перебирает волоски на его лбу, тихо сопит своим носиком. По её мнению в доме гармония и счастье, а Юра лежит молча, как сыч, потому что впитывает в себя эту созданную ими атмосферу добра и любви. Значится так! Так получается! Будь это всё не так, Таня тотчас бы накрыла его тяжёлым, как бетонная плита, вопросом.
В доме тихо-тихо, только ночной мотылёк бьётся в окно, будто хочет к ним – под одеяло. Юра повернул голову к окну. Домики на улице горели окнами, будто внутри полыхал пожар или всё, что там – огромный огненный шар, который светится как сквозь окна, так и сквозь щели между брёвнами. Он вспомнил, как зимой эти три пузатых домика, полузасыпанные снегом, кажутся грибами. Вон они – его маленькие ёлочки, длинной всего лишь сантиметров с десять. Эти ёлочки он, вместе с женой, засадил в три ряда прошлой весной. Их футуристической мечтой было, что бы поле заросло старым лесом, и вокруг встала дремучая чаща, напоминая о техногенном веке человечества лишь убранством домов, да поездками в город.
Чёртово семя не даёт покоя. Чего надо Юре? До этих дней купальской недели и была то нужна ему одна лишь Таня, да Томка. А что теперь? А теперь чёртово семя, порождённое Нептуновой державой, не даёт ему покоя, крутит из него верёвки, соки все душевные выжимает. Не было сил противиться им, будто стал он марионеткой в руках русалки. Ладонь по-прежнему чувствует ту гребёнку, помнит все её выступы, будто эта вещь клеймо выжгла на его пальцах. Ох, как ему хотелось всё это позабыть, вырезать из памяти, сбросить груз со своих плеч. И он пытался, рвал и метал собственную душу, но разве ему совладать с этим?!
- Смотри-ка! – вдруг откуда-то издалека донёсся до него голос Тани, но очнувшись, он увидел её лицо прямо перед собой. Она потянулась куда-то рукой и, следя за своими пальцами, тихо произнесла. Он прочитал это по её нежным губам. – У нас муравьи в доме поселились. Это к переменам в жизни.
Юра посмотрел на её пальцы. Между указательным и большим зажат малюсенький, чёрный муравьишко. Сердце у Юры замерло, он даже почувствовал, как исказилось лицо. Такое чувство, будто бы он испугался этого малютку, который лениво шевелил лапками и усиками в добрых руках Тани.
Супруга не заметила никаких перемен на лице у мужа и, отпустив муравья назад – на подоконник, приникла к его груди подбородком. Она несколько секунд смотрела на него двумя блестящими бриллиантами с волосатой груди, наверное, размышляя о совсем других переменах в их жизни, а потом попросила, мило улыбаясь.
- Скажи мне что-нибудь ласковое!
Юра съёжил кожу на лице, дескать, раз плюнуть.
- Дэвушка, у вас такое красивое туловище и всякие эти штуковины, которые к телу присобачены…
Таня разулыбалась и из её рта полились звуки, похожие на признаки смеха.
- У тебя такие красивые зубы!
- От бабушки достались.
- Хорошо подошли.
Она больно шлёпнула его по плечу и обозвала дураком.
- Я сама, и без тебя, считаю себя хорошенькой. Мне не надо делать пересадку с жопы на лицо, что бы в девяносто выглядеть на тридцать.
Юра усмехнулся и посмотрел безучастно в потолок. Хотелось сделать комплимент, да и надо было сделать, только на ум лезли одни колкости.
- В девяносто кожа сама переползёт с жопы на лицо. А ты-то у меня красавица.
