Повесть лет без времени или век бесед на обочине

кресла. — Ребята, давайте лучше выпьем.

Тихий вечер опустился сумерками на никогда не засыпающий город. Из открытого окна потянуло холодком. Перестав быть центром внимания, девушка заскучала. Она изредка вставляла ничего не значащие фразы в общий разговор, но видно было, что мыслями она далеко. А через некоторое время она и вовсе засобиралась домой.

Принесённая бутылка давно закончилась, парни даже вскрыли аварийный запас Вадима, все важные слова были сказаны, так что провожать Марину до метро ребята пошли вместе. Оказалось — Николай живёт в том же районе, что и девушка. Поэтому он попрощался с Вадимом и поехал с Мариной вместо него. От метро попутчики отправились пешком. События, обсуждение которых они прервали, не давали девушке покоя. Теперь, в отсутствие Вадима, она не боялась показаться в невыгодном свете.

— Ты действительно считаешь, что у нас в стране всё хорошо? — начала она издалека.

— Нет, конечно. Но дело в том, что хорошо не будет никогда. Так устроен человек, ему всегда нужно большего. Постоянное недовольство достигнутым и есть движущая сила прогресса. Но ты, наверное, хотела бы поговорить о другом?

Марина молчала.

— Я понимаю твоё желание полной свободы, — продолжил Ник, — но абсолютной свободы не бывает. Это будет анархия. Свобода же, как говорил классик, это осознанная необходимость.

— Заезженная фраза, — поморщилась девушка, вернув на место сползшие очки.

— Да, но от этого она не стала менее верной. Если бы ты осознавала необходимость выражать своё мнение только законными методами, ты бы не чувствовала ограничения своей свободы.

— А тебе не кажется, что власть действует методами полицейского государства?

Марина опять начала заводиться. Последнюю фразу она произнесла излишне громко. Проходящая мимо девушка удивлённо посмотрела на неё и позже даже обернулась.

— А тебе не кажется, что для полицейского государства ты слишком открыто выражаешь своё несогласие с ним? И заметь, ты до сих пор на свободе.

— Но они действовали как опричники, как церберы. Хватали всех подряд, волокли в эти ужасные автозаки.

— Во-первых, мы уже выяснили, что не всех подряд, а нарушителей порядка. Во-вторых… ты видела, как они применяли гранаты со слезоточивым газом, водомёты, резиновые пули? А на «цивилизованном» Западе эти демократические инструменты в ходу. Кстати, и задержания там происходят гораздо жёстче.

Незаметно для себя, Николай тоже стал заводиться и говорить громче.

— В-третьих, — продолжил он, — любое государство просто обязано защищать свои институты, иначе его сковырнут на раз. Наши соседи, с которыми мы сейчас воюем — яркое тому доказательство. И, наконец, что ты хочешь от простых ребят, которые служат в полиции? Это не судьи и не адвокаты с университетским образованием. Они выполняют приказ, им некогда разбираться в степени вины.

— Кричать не обязательно.

— Извини, я увлёкся. Извини, пожалуйста.

Николай остановился и осмотрелся по сторонам. Разговаривая, они ушли довольно далеко от центральных улиц. Прохожих и фонарей стало меньше, зато ям на тротуарах больше.

— Слушай, мы, кажется, прошли твой дом. Скажи ещё раз, какой у него номер?

— Какая разница. Таблички на нём всё равно нет.

Марина тоже посмотрела вокруг.

— Ты прав, прошли. Но я знаю, как теперь пройти напрямик. Надеюсь, ноги там мы не переломаем.

Молодые люди направились вглубь квартала, внимательно высматривая в темноте дорогу. Теперь им было не до разговоров.


Время поездки к деду Вадим выбрал неудачно. В результате он уже больше часа толкался в пробке, и конец этому навигатор предсказать не решался. В наушниках что-то усыпляюще бормотал аудиоурок английского, водители выходили из машин покурить, а будущий житель Евросоюза гадал, как помягче подать неприятную для патриотически настроенного старика новость о своём отъезде.
 Но, оказалось, что Николай Степанович уже «в курсе».

— Ну, что, внучок, — начал он с порога, — спасибо, что хоть попрощаться зашёл.

— Дед! — смущённо-укорительно воскликнул Вадим и, нагнувшись, принялся искать тапочки, лежащие на своём месте.

Невысокий сухонький старичок махнул рукой и, ссутулившись больше обычного, прошёл в комнату. Внук последовал за ним.

— Где ты там жить-то будешь? — после непродолжительного напряжённого молчания спросил Николай Степанович.

Облегчённо вздохнув, Вадим начал рассказывать о своих планах. Постепенно разговор наладился. Деда волновало всё. Наслушавшись по телевизору ужасов о жизни в Европе, он наказывал внуку сторониться африканских мигрантов, не участвовать в различных демонстрациях, изучить законы страны и строго их соблюдать. Парень же, успевший к тому времени изъездить полмира, как мог, успокаивал старика.

Когда главные вопросы подошли к концу, дед и внук пошли пить чай. Японцы со своей чайной церемонией — просто малые дети, по сравнению с Николаем Степановичем. Для него это была священная процедура. Значение имело всё — от температуры воды при заваривании до количества напитка в чашке. То, что чай должен быть только зелёный и не старше полугода со дня сбора, обсуждению не подлежало, а сахар и любые другие сопровождающие процедуру добавки приравнивались к оскорблению. Единственной допустимой, и даже рекомендуемой приправой считалась степенная беседа на высокие темы. Политика в перечень разрешённых входила.

— Что же ты, внучок, решил по стопам коммунистов пойти? — спросил Николай Степанович, отхлебнув микроскопический глоток из настоящего тявана, подаренного ему японским военнопленным во времена службы на Дальнем Востоке.

Вадим аж поперхнулся. Такого заявления он никак не ожидал.

— Ну как же, — начал разъяснение старик, — те тоже желали поражения родной стране в первой мировой. Их так и называли — пораженцы.

— Я поражения не желаю, — обиделся парень, — просто не хочу жить среди людей, одобряющих агрессию.

— А, — Николай Степанович понимающе покивал, — значит, среди предателей лучше?

— Почему предателей?

— Потому что Америка и Запад наших президентов-предателей называли друзьями. Они им обещали золотые горы, а потом сделали всё по-своему. То есть и их продали. Можешь называть это пропагандой, но я-то помню.

Внук не стал спорить. Во-первых, он жалел пожилого человека, а во-вторых, не хотел ссориться перед отъездом.

— Впрочем, — продолжил дед после короткой паузы, которую требовала чайная церемония, — ты прав. Враги для нас не предатели, они просто враги.

— Дед, — молчать Вадим тоже не мог, — давай не о политике.

— Давай, — с готовностью согласился Николай Степанович, — давай об истории. Тебе не кажется странным, что последнее время появилось слишком много разоблачений? Как-то они все хором вылезли.

Традиционная пауза вышла напряжённой. За окном начало темнеть. Старик дёрнул за шнурок бра над столом. Круг света выхватил из сумрака маленькую чашку внука, тяван деда и одинокий плоский чайник, исполняющий обязанности японского кюсю, на специальной бамбуковой подстилке. Вадим порадовался тому, что его лицо осталось в тени.

— Оказывается, — продолжил Николай Степанович, — не было у нас ни ледового побоища, ни двадцати восьми панфиловцев. Ничего, никаких побед в нашей истории не было. Вот, милый мой, вот где пропаганда. А наша правда — это просто констатация фактов, которые можно доказать. Но никто не хочет ничего слушать. Выгоднее отмахнуться — пропаганда.

— Ну, я же просил.

— Мальчик мой, как ты не поймёшь? Ты знаешь, что с той стороны против нас воюют русские? По крайней мере, в бою с обеих сторон звучит русская речь. Это гражданская война. А она не начинается потому, что кто-то захотел, или кто-то на кого-то напал. Это как старые штаны: носишь их, носишь, а они — бац — и порвались. И тот, кто их порвал, не виноват — износились.

Вадим не увидел — бра прятал лицо деда за световым занавесом — он почувствовал, что на глазах старика слёзы. Вскипевшее негодование сразу сменилось жалостью к пожилому человеку и стыдом за своё желание ответить. Внук пересел поближе к Николаю Степановичу и обнял его.

— Ладно, дед, не расстраивайся. Всё будет хорошо, — и, немного помолчав, добавил, — а помнишь как ты…

Так они просидели в темноте ещё целый час, вспоминая далёкие годы, которые казались самыми трудными, а на деле были самыми счастливыми.



На следующий день Вадиму предстояла поездка в область. Навигатор высвечивал нужное направление багровым до черноты, и он решил ехать на электричке. Народу в вагон набилось столько, что негде упасть не только яблоку, но даже миниатюрный наушник, выскочивший при неосторожном движении, не повис на проводе, а застрял, зажатый пассажирами. Однако, по мере удаления от столицы, на каждой станции народ выходил, становилось просторнее, и через некоторое время парню удалось сесть на освободившееся место.

Ранняя осень набирала силу. К зелёному и серо-жёлто-выгоревшему цвету добавлялись ярко-жёлтые и багряные тона, внося в пейзаж радостные, с лёгкой грустинкой нотки. Нарядные церквушки, перемежаясь с новенькими аккуратными коттеджами, отвлекая взгляд от неуклюжих, разномастных и разнокалиберных дач, создавали впечатление ухоженности.

Иногда Вадиму начинало казаться, что ему будет не хватать таких вот пейзажей, но грязные заборы, огораживающие полосу отчуждения перед каждой станцией, изрисованные потускневшими граффити стены гаражей, возвращали его к грубой реальности. Особенно раздражали, между сообщениями, какой футбольный клуб — чемпион, а какой — кони, все возможные вариации свастик с аббревиатурами РНЕ и других экстремистских организаций.

Через несколько рядов кресел от него сидели два молодых узбека в оранжевых жилетах какой-то коммунальной службы. Тихо переговариваясь, они ели горячую лепёшку, пленительный аромат которой доносился даже до Вадима. Хотя он плотно позавтракал, запах свежеиспечённого в тандыре хлеба призывал пассажира купить что-нибудь вкусное. Решив так и сделать на станции, он, чтобы отвлечься от мыслей о еде, отвернулся к окну и стал думать о предстоящем переезде.

Его размышления прервал шум разговора. Оказывается, к узбекам присоединились ещё два их соплеменника. Теперь обсуждение неизвестных проблем на незнакомом языке стало гораздо громче. Насколько понял Вадим по активной жестикуляции вновь прибывших, они уговаривали обладателей жилетов куда-то пойти, в красках расписывая заманчивые перспективы и угощая их пивом.

На следующей станции, расслабленной походкой хозяев в вагон ввалилось не меньше десятка жителей Востока. Начались приветствия и объятия, будто встретились близкие родственники, разлучённые злыми обстоятельствами на многие годы. Две старушки были согнаны с занимаемых ими кресел, чтобы вся компания поместилась на соседних сиденьях. Девушка с ближайшего кресла ушла сама. Вслед ей понеслись крики и свист вперемешку с матом. По салону поплыл, знакомый с армии, характерный запах анаши.

Вадим осмотрелся. Среди пассажиров набиралось пять — десять крепких мужчин, но все делали вид, что происходящее их не касается. Призвать к порядку распоясавшихся хамов было некому.