Страницы одиночества листая...

Он вынул из полки толстую рукопись и бросил на стол.
- Приходи, когда напишешь что-то действительно интересное, - сказал редактор напоследок, - Михаил, у тебя есть задатки хорошего писателя, но прошу тебя не лезь ты в политику. Не твоё это. Людям не нужна правда, мы устали от неё…
Взяв тетради, я вышел из кабинета. И мир перестал для меня существовать. Потухла свечка...
Я ушёл не прощаясь, мрачный и печальный словно узник, приговорённый к смертной казни, которого невольно уводят с праздника жизни, на траурный бал смерти. Жадное тупое отчаяние, словно ненасытный зверь, медленно с упоением пожирало Божий Дар Гения. Обида жгло моё сердце, залитое слезами, будто на грудь положили раскалённое железо «На кой хрен мне вообще тогда писать?» И всё чаще, и чаще я ищу утешение лишь в алкоголе, пытаясь утопить свою тоску в водке. Сам ясно понимая, что морально разлагаюсь, словно живой труп, я медленно умираю, умираю…
Нет Лены, нет друзей и нет радости в жизни. Опустилась на душу покрывалом страданий, моя грешная судьба. Душа моя расцвела тысячью страстями и, умерев, растворится в океане любви и я, бредя по тропе судьбы в объятиях измен, навсегда исчезну в тумане предательства, и родится новая любовь и прольется ещё одна слеза разбитого сердца. Я утопаю в океане слез.
Нет, не любовь правит миром, а какая-то чёрствая, сухая гнида. С чёрным флагом в руке, идут гниды маршем, ступая на трупы истлевших в печали Гениев. И я лежу среди тех трупов в сырой и холодной земле, кто подаст руку помощи мне! Неужели изгнание и страдание - есть смысл моей жизни. Кто знает? Быть может, не так горька была бы моя судьба, если бы я не был писателем. Право не знаю! Я благодарю бога за мой душевный дар. Но не могу понять одного Господи, отчего Ты, наделяя сына своего Земного талантом, отымаешь главное, радость к жизни? А может я не прав? Может, если задуматься, сам человек медленно губит себя; алкоголь, наркотики, стрессы, депрессии. Эта тоска, наверное, умрёт вместе со мной и сгниёт в гробу вместе с трупом…
Отчего вся Слава достаётся бездарям и этим гламурным пидорам, а Талант должен мучится и страдать всю жизнь, тонуть в океане спирта, чтобы удостоится Признания. Почему?
Нет сил больше так жить, этот город мне ненавистен, он душит меня, угнетает полным отчаянием, бежать, надо бежать. А бежать некуда. Работа мне опротивела, не могу я там находится и идти мне некуда. Что мне делать, куда податься? Где чистого воздуха глотнуть.  Как дальше жить, если смысла в этой жизни нет. 
Мой дух рано одряхлел, не познав радостей и благ жизни. Наверное, так уж устроена судьба творческого человека, что мы являемся инородным телом в обществе. Вспоминается Есенин, Лермонтов, Достоевский и прочие, и часто грусть теснится в груди от страшной мысли, что никто из Великих людей не прожил счастливую жизнь. Писатель – перо в руках господа, а чернильница – Океан Жизни, наполненный пылкой страстью, настоящей любовью, холодом сердечной тоски и душевных страданий.
Зачем напрасно трачу я душевные силы на талант? Когда мой Дар никому не понятен, и никто не хочет понять меня. В минуты душевных депрессий ищу опоры. Но надежды мои давно истлели, и остался лишь пепел от былых счастливых дней. Улыбка растворилась на лице печали, постоянные депрессии стали клеймом моей изможденной души. Но где же конец этой унылой драмы под загадочным названием ЖИЗНЬ.
Я думаю, что человек занятый в творчестве по-другому видит и чувствует наш грешный мир.  Можно прожить всю жизнь под маской лживого счастья, презирая окружающих только за то, что они живут лучше тебя. Но это только видимость, на Земле очень мало счастливых людей, впрочем, я не ручаюсь за всех. Гений – одинокий рыцарь Правды на поле Лжи. А кто он один против всех? Никто!
Я возненавидел всех редакторов, этот отказ поставил окончательный крест в моей судьбе. Я остановился в парке, чтобы немного прийти в себя. Поглядев на свои рукописи я небрежной рукой бросил их в урну. Кому всё это нужно? Никому. Постояв немного в задумчивости, я вернулся домой, где меня встретило привычное однообразие; мрачные стены и никогда не умирающая печаль, одиночество души в клетке иллюзорного мира… Как выбраться из этого тупика Господи? Что делать, как дальше жить? На что наедятся? Чего ждать от жизни, когда ничего уже не ждёшь от неё?
Я выпил водки от тоски, закусил и снова выпил. Потом выскочил в зал и, швырнув на пол коробку с тетрадями начал в пьяном гневе рвать в клочья свои рукописи.
Ирина пришла ко мне внезапно, и застав меня за потрошением своего творчества, она вероятно очень испугалась.
- Опять не хотят печатать? – тихо спросила она, присев рядом, - и снова выпил, да?
- Сволочи, строят из себя Гениев литературы, а сами они глупы как пробка. 
- Не надо так близко принимать к сердцу. Все будет хорошо. Придёт время, и люди услышат музыку твоего сердца.
- Оставь меня Ира. Не нужен я никому.
- Мне ты нужен.
- Я сам себе не нужен, презираю свою жизнь...
Ирина опустила голову на мою грудь. Я знаю, она любит меня. Но моё сердце пусто.
                Тетрадь третья
Моя следующая встреча с Григорием произошла совершенно неожиданно, через месяц. Помню, гулял в парке, когда меня окликнул знакомый голос. Я обернулся и средь шумной толпы увидел Конева. Мы поздоровались и пошли.
- Ты так быстро убежал в прошлый раз, что я не успел поговорить с тобою, - говорил Григорий жестикулируя.
Мне он нравился, несмотря на его зрелый возраст, ему было тогда сорок пять. В Коневе была какая-то детская наивность и простодушие. Такие люди очень добрые и с ними приятно общаться, делиться сокровенными мыслями, хотя я человек скрытный. Никогда не доверюсь человеку, пока до конца не буду уверен в искренности и чистоте души.
Он пригласил меня в народный молодёжный театр, где работал режиссёром. Я согласился. Согласился из того, что потерял уже последнюю надежду на счастье в жизни. Согласился, чтобы хоть немного избавиться от Вселенской скуки и тоски. Но в стенах театра меня ждала у порога, увы, не слава и удача, а проклятая печаль. Ох, Господи! Я понял мне уже некуда деться от хандры. Чтобы я не делал, за что бы я не брался она сволочь всегда стоит у меня за спиной, как хищник выжидает момент, чтобы проникнуть в душу и, сжав сердце в своих железных оковах поставить печать скорби на лице моём. Наверное, я изменился, похудел и постарел. Взгляд потух.
Но, несмотря на скучные вечера в театре, я ходил туда всегда. Ирина была рада за меня. Григорий меня всегда радужно встречал. Мы много разговаривали, хотя больше говорил он. Я тихо слушал его болтовню, иногда делая комментарии. Мне было с ним весело и приятно проводить вечера… (страницы вырваны)
…Сегодня мы репетировали «Бег» Булгакова, мне досталась скромная роль вестового Крапилина. Хлудова играл сам Григорий. Хотя Хлудова мечтал сыграть я. Что ж, я понимаю Конева, он не желает рисковать и выпускать на сцену неопытного актёра.
- Все через «кушать подано» проходят, - иронично усмехаясь, мурлыкал иногда Конев на репетициях.
Роль была небольшая, но и она как оказалась требовала большой ответственности. Обычно добрый и вежливый Конев, на кресле режиссёра срывался в гнев. Он требовал от актёров, не простую игру, а жизнь на сцене.
- Это надо пережить, ребята. Поставьте себя на место своих героев. Ох, я уже не знаю, как вам объяснить. Миша, родненький, ты что устал сегодня на работе?
- Да нет, Григорий.
- Ну почему такой вялый. Где твои эмоции? Где жизнь? Я вижу не Крапилина, а Лебедева. Миша, Крапилин погиб из-за своего красноречия. А я этого не вижу и не слышу. Так давайте снова сначала.
Итак, было каждый день. Иногда это мне надоедало, и я хотел бросить театр. Но Конев, тогда предупреждал, что отступать поздно.
- Тебе дали роль, хочешь не хочешь играй. Назад дороги нет, Миша. Я не могу тебя заменить. Скоро премьера. Дома репетируй.
И я оставался. Репетировал роль Крапилина без всякого интереса и удовольствия. Да какой я к черту артист, бездарный пьяница. Ничего я не сделал, ничего не успел, а жизнь такая унылая драма. Может я слишком требователен к себе? Не знаю, но сколько себя помню, мои чувства были всегда поверхностны, а желания велики. Так уж сложился мой характер прескверный, что любая даже мелкая драма всегда оборачивается в моей судьбе в трагедию, ибо я ничего не забываю, и может это глупо, но возвышая страдания и боль души, я невольно загоняю себя в могилу...
Время шло, через три месяца репетиций была назначена премьера спектакля "Бег". Помню был апрель. Я пришёл за два часа до начала спектакля и прошёл в гримёрку. Возле зеркала гримировался Роман Мухин, он играл Голубкова. За мной следом пришла Тамара Иванова. Девушка поздоровалась и села перед зеркалом. Артисты собирались один за другим. Последним зашёл Григорий, пожелав всем удачи, он пригласил всех на сцену. Занавес был опущен. Мы спрятались за кулисами, каждый ожидая своего выхода. Я словно молитва повторял свои слова, чтобы не забыть.
- Главное не о чём не думай, - услышал я голос Конева за спиной, - и запомни, с этой минуты ты не Миша Лебедев, ты вестовой Крапилин, вбей это в свою голову. Ну, удачи!
- Я понял, Григорий.
Итак, занавес поднялся. Спектакль начался. И с каждой минутой приближался тот миг, когда я должен был выйти на сцену и выступить. Я был весь как на иголках. Да уж, это вам не рассказы писать. Это надо жить чужой жизнью. Господи, и чего я в это ввязался? Но всё прошло отлично. Потом был банкет, поздравления, обсуждения спектакля. Домой я пришёл поздно. Ирина ласково встретила меня, и уложила спать. Она гордилась мной и была очень рада за меня. Впервые после отъезда Лены, она видела меня счастливым. Но рухнул карточный домик и раздался выстрел в тумане...
Летом мы съездили на гастроли, участвовали на театральном фестивале, где заняли третье место. Мне вручили почётную грамоту. Я был счастлив и вполне доволен жизнью.  С поддержки Конева, начал публиковаться в журналах. Ирина была только рада за мои успехи. Но чёрные тучи сгущались уже над моей головой...
...Осенью мы начали репетировать "Утиную охоту" Вампилова и, о счастье, Григорий доверил мне роль Зилова. Я был в восторге. Обещал стараться, ибо Зилов эта та самая роль, о которой я мечтал, когда пришёл в народный театр. Играть Зилова будет легко, решил тогда я, ибо это мой тип личности. Я покажу настоящего Зилова. Но мой пыл унял Григорий на первых же репетициях.
- Миша, снова как в Беге, где твои эмоции? - недовольно бурчал Григорий, - ну что так на меня смотришь? Пустота понимаешь.
- Но ведь Зилов трагический персонаж, депрессивный, вот я и пытаюсь.
- Ты просто тихо говоришь, а в голосе нет отчаяния и боли, понимаешь. Ты просто говоришь слова. Читаешь текст Вампилова.
- Ну...я это...стараюсь.
- Не вижу. Покажи мне не Лебедева Мишу, а Зилова.
Я снова попытался отрепетировать. Но каждый раз Григорий меня тормозил. Через две недели, терпение Конева лопнуло.
- Извини Миша, не обижайся, но Зилова будет играть другой артист. Не получается у тебя. Я тебе другую роль дам в следующем сезоне. Ты не обиделся?
- Нет. Мне прийти завтра?
- Как хочешь.
Тихо попрощавшись с актёрами, я ушёл в своё мрачное одиночество в объятия не любимой девушки. В никуда. Я был обижен, подавлен. В одночасье