Ночной фармацевт

пускал по кругу, постепенно скуривая старшеньких, по мере взросления и постоянно пополнял гарем, тщательно бдя, чтобы среди молодых семян не проклюнулся «мужик» или «пидорас» - мужское или двуполое растение, способное испохабить весь посев.
До работы оставалось не так уж много, особенно, учитывая, что Дворкин сегодня не собирался повторять пацанячью вылазку через завод, он собирался добираться в обход, как и всякий нормальный гражданин, имеющий работу и цель в жизни. Поэтому, он по-самурайски позавтракал зелёным чаем, заваренным до консистенции чёрного, заедая его куском чёрствого хлеба, потом достал из банки, где хранились окурки, самый длинный и безоглядно прикончил его. Ощутив кофеиново-никотиновую бодрость и способность к общегражданскому существованию, Дворкин решительно встал, чтобы готовиться к трудовой ночи.
Но, сначала надо было хотя бы раздеться.
В ванной комнате он сбросил с себя всё, джинсы звякнули о цементный пол. На правом их кармане была чёрная клипса, похожая на деталь авторучки или маркера. На самом деле, Дворкин, без нужды, никогда не вынимал оттуда складной японский нож, которым можно было бриться.
А побриться ему бы не помешало.
Из мутного зеркала в рост человека, вмазанного прямо в растрескавшийся кафель, глядел мужчина, заросший чёрной щетиной до глаз, очень светлых и слегка стеклянных, от спрятанных в них линз. Он был лет 36 на вид, поджарый, мускулистый, чуть выше среднего роста, ничего особенного. Если бы не татуировка в виде кадуцея, обвивавшего его член и круглый пулевой шрам на правой стороне груди. Отражение подмигнуло, Дворкин презрительно отвернулся, этот  тип  в зеркале доверия у него не вызывал.
Через полчаса новый Дворкин появился из ванной, бодро прошагал к двери, вышел из дому на линию и завернул за угол, - устремляясь по очередному зигзагу своей судьбы.

                                       Глава 4.

- Что за район гадский! – Лора в сердцах бросила на стол тетрадь с записями. – Опять девку замочили.
- Где? – спросил Дворкин, и в его памяти почему-то возникло бледное лицо девчонки, купившей ему пожрать.
- В подворотне нашли, через три дома отсюда, - сказала Лора. – Кровь аж на улицу вытекла, кто-то утром мимо проходил, вступил. Любка из «Фитнесса» бегала смотреть, говорит, ужас. Кругом нассано, насрано, а она там лежит, юбка задрана, горло перерезано. Третья уже, за последние полгода.
- Ну, это не так уж и много, - рассудительно сказал Дворкин.
- Немного? – переспросила Лора. – Остальные в отстойнике всплывают. У меня там свояк работает, рассказывал. У нас тут, прямо под улицей, такая труба проходит, что по ней бульдозер проехать может, знаешь?
Дворкин знал. Пацаном он сам в такую трубу заглядывал, морщась от вони и кидал туда кирпичи. Сейчас-то уже всё подмарафетили, но, раньше изнанка старого города проступала  дырами в земле и провалами осыпавшегося кирпича на пустырях, а кое-где и в захламленных дворах. В  те времена, когда город строили, железные трубы ещё на говно не переводили, а бетонных делать не умели. Поэтому, канализацию ложили из кирпича. А чтобы можно было вывести свод, ходы вынужденно делали достаточно высокими. Потом, схемы старых трасс были утрачены, новые, из новых материалов, прокладывали уже параллельно или не параллельно, нарушая старые. Город рос, а отстойник оставался всё тем же и там, где устроили его англо-бельгийцы, только воды из него стравливали  всё больше и больше в протекающую рядом речку Хмырьку. Собственно, из-за близости пресной воды завод и построили именно в этом месте. Но, завод тоже рос. И со временем, поля подсыхающего дерьма  оказались на его территории. На его территории были также и промышленные  отстойники. На поверхности всё выглядело достаточно пристойно. Но, под поверхностью, старые и новые трассы перепутались, прогнили и протекли, их десятилетиями никто не ремонтировал. В результате, дерьмо и промышленные яды постоянно всплывали, где не положено, что и старые и новые отцы города не афишировали.
- Гадючный район, гадючный, - с отвращением сказала Лора. – Днём солнца не видно, по ночам с завода в воздух какую-то пакость стравливают, воняет, как чеснок. И чего их всех сюда тянет, а? Ну, со всего города, все отморозки, все бляди, - здесь. Борделей понастроили. Ну, если у тебя бабки есть, так чего не построиться в чистом месте?
- Так они ничего и не строили, - ухмыльнулся Дворкин. – Весь этот район был предназначен под снос. Здесь ничего ни поменять, ни продать нельзя было. А после революции стало можно. Тогда здесь трёхэтажный дом можно было за пять штук купить, а частный, так вообще, за 500 баксов. У кого бабки были, - те и скупили, а у кого не было,- взяли и пропили.
- А ты откуда знаешь? – спросила Лора.
- Так я сам тут жил, мёд пиво пил, - пояснил Дворкин.
- А-а-а-а, - протянула Лора. – Центровой значит, из бывших. А я с Октябрьского посёлка. Если б не работа, ноги б моей тут не было. У нас там тихо, лучше, чем здесь.
- Козы по улицам гуляют, - поддакнул Дворкин.
- Сам ты… , - усмехнулась Лора. – Ладно, пойду я. А ты имей в виду, хозяйка иногда ночью заезжает, ей что, у неё машина, а мужа нет. Ну, пока. Только я тебя закрою, ладно? Это для твоей же пользы.
С ухмылкой слушая, как в замке проворачивается ключ, Дворкин подумал, что, Лора, девушка, конечно, простая и душевная, но, дверных секретов раскрывать не собирается и ключ имеет, как хозяйка.
Едва стих стук её каблуков по ступенькам, как в запертую дверь начали ломиться, потом позвонили. Трудовая ночь началась.
К полуночи поток ходоков подиссяк, и Дворкин решил  высунуть нос на улицу. Собственно, - из чисто хулиганских побуждений, поскольку делать ему там было нечего. Он нажал, повернул, дёрнул за верёвочку, шагнул из своего медикаментозного зазеркалья…  И застыл, раскрыв рот, словно рабочий сцены, случайно выскочивший из-за кулис под свет рампы.
Улица преобразилась, как при смене декораций. Фасады домов, днём невзрачные и покрытые вековой копотью, расцвели фантастическими цветами реклам, неоновых вывесок  и цветных прожекторов. Сияли гроздья фонарей. Рельсы, отполированные трамваями, блестели, как струи огня, серый булыжник вокруг них казался радужным. Даже старая акация напротив аптеки, днём  торчавшая инвалидными обрубками  толстых ветвей и голыми прутьями тонких, превратилась в сказочное дерево, украшенное гирляндами разноцветных лампочек. Вдали, над зелёной крышей гостиницы «Бристоль» вспыхивали игольчатые искры фейерверков. А по тротуарам тёк горластый народ, клубился возле уличных кафешек, задерживался у ярко освещённых витрин, пёстрыми каплями выплескивался на проезжую часть, под истеричные вопли медленно ползущих автомобилей. Трудно было поверить, что находишься в бывшем рабочем районе индустриального города, посреди постсоветской страны, а не где-нибудь в Бразилии, во время карнавала, где никому не надо завтра идти на работу. Отсюда улица просматривалась почти во всю длину, конец её тонул во тьме, где-то у заводского забора. Она была похожа на световую рану, прорубленную   в глыбе мрака кривой саблей, и казалась намного выше и протяжённее, чем была на самом деле. Здесь всё казалось. Казалось, этот ликующий народ не знает, что такое смерть. Грязные подворотни, забрызганные кровью, были скрыты за занавесами света, захламленные дворы, - за размалёванными фасадами.
- Оба-на! – сказал кто-то у локтя Дворкина. Он глянул вниз со ступенек. На него, задрав лицо, смотрел давешний мент  и неприятно ухмылялся.
- Продышаться, значитца, выползли, господин терапевт? – продолжал мент. – Или девочку снять? Могу поспособствовать.
- Спасибо, не надо, - ответил Дворкин. – Мне надо в аптеке работать, а не на аптеку.
- Ну, своя рука владыка, - развёл руками мент. – Это правильно, это по-мужски. Только тут есть такие девочки, которые уже никого не обидят. Показать?
- Что, ещё одна? – спросил Дворкин.
- Зачем одна, у меня её тут целый стос, - мент веером развернул перед носом Дворкина пачку фотографий. – Видал такую?
На всех фотографиях была изображена одна и та же девушка. Лежащая на боку сзади. Лежащая на боку спереди. С задранной до пояса юбкой. Лежащая на спине с опущенной юбкой. Лежащая на спине без юбки и без всякой одежды вообще. Везде – мёртвая. С раной от уха до уха. И совершенно Дворкину не знакомая.
- Нет, я её не видел, - сказал Дворкин.
- Ну, теперь увидел, - осклабился мент. – Хороша, да?
- Не в моём вкусе, - ответил Дворкин. – Холодная очень.
- Уже нет, - мент посмотрел на него насмешливо.
- Значит, уже воняет, - заметил Дворкин. – Если мертва уже больше двух с половиной суток.
- Откуда тебе знать? – насторожился мент.
- Это любой санитар знает, - спокойно ответил Дворкин. – Окоченение держится от двух до трёх суток, если смерть наступила быстро. А смерть наступает быстро, если вскрыть яремную вену.
- А ты вскрывал? – мент вдруг быстро щёлкнул ногтем по клипсе на его кармане.
- Вскрывал, - кивнул Дворкин. – А нож не ХО, разрешён к ношению.
- Свои люди, проверять не будем, - усмехнулся мент. – Выпить хочешь?
- Не пью на работе, - ответил Дворкин.
- А я где? – спросил мент.
Какой-то совсем очумелый нарк, споткнувшись о ступеньку, ломанулся к двери, но, глянув в лицо менту, тут же исчез.
- На работе пить не надо, на работе надо выпивать, - сказал мент. – Иначе, можно крышей съехать от такой работы. Ключ дали?
- Срок не вышел, - кратко ответил Дворкин.
- Ну, мотай срок, а я пойду, пройдусь, - сказал мент, перешёл дорогу и исчез в толпе.

                                    Глава 5.

Мент шёл по улице, его ноги в кедах знали тут каждый булыжник и каждую трещину в асфальте. Он вырос в этом районе, лицо ночного фармацевта ему сразу показалось знакомым, но, он пока не мог вспомнить, откуда.
Его звали Кротов. Но, на улицах он был известен под кличкой «Штырь», - за глаза, как пара отвёрток и манеру наносить прямой удар в солнечное сплетение. Этот удар он  освоил во время уличных «протрусок», в подростковом возрасте. В то время, они были с Дворкиным в разных социальных категориях. Отец Дворкина был военврач и майор. Отец Кротова, - рабочий с завода и алкоголик. Но, улица уравнивала в правах всех. В отличие от Дворкина, сын алкоголика ей никогда не изменял. И улица возместила каждому по мере его. Сына майора, - вниз, до трущобной 2-й Александровки. Майора Кротова, - вверх, до личного особняка на 1-й.
Личным этот двухэтажный дом был не всегда. Он был безличным. Когда оперуполномоченный Кротов начал наводить порядок на своей территории, то с удивлением обнаружил, что старинное здание, зажатое между закопченной коробкой № 14 и кирпичным складом № 12, - не существует. Оно не числилось по ведомству завода, его не было на балансе ЖЭКа. Тем не менее, там обитал целый муравейник насельников, исправно пользующих электроэнергию, газ и воду, о чём, ни «Горсвет», ни «Горгаз», ни «Горводоконал» не имели ни малейшего понятия.
- Безобразие, - сказал себе Кротов, входя в образ хозяина земли.
Разумеется, это был сумеречный закат прошлого века, когда старое время уже отступило, а новое ещё не взошло, но, и для того периода, ситуация была уникально мутной. Никто не знал, до каких астрономических высот доросли долги за коммунальные услуги, и кто их будет платить, в доме обитало несколько более или менее прописанных стариков со