Ночной фармацевт

дерётся. Великий воин Миямото Мусаши сначала убил человека палкой, а потом повторил это множество раз стальным мечом. Он никогда не проиграл. Потому, что каждый шаг вперёд принимал, как последний. У него не было учителей. Давать смерть и принимать смерть, как последний подарок, - таков каждый шаг воина. Воин всегда прост и прям. Поэтому, он убивает эффективно. Если ты увидишь фехтовальщика, который взмахнул мечом более одного раза, - это не воин. Это скоморох. Он может написать гору книг о том, как надо фехтовать. Если ты будешь следовать его советам, - погибнешь без славы. Потому, что придёт воин и разрубит эту гору одним ударом, вместе с учителем и учеником. Чтобы убить – надо убить. Бей первым, бей насмерть и перед тобой никто не устоит. Потому, что человек, который даёт и принимает смерть, как подарок, - это больше, чем человек. Не думай о последствиях. Шагай только вперёд. Тогда ты порвёшь мастерство мастеров, как паутину и оставишь их трупы за своей спиной. Убийство похоже на бритву, чем меньше лишнего, тем она опасней. Эффективный убийца имеет дух из бритвенной стали и оттачивает его, как бритву, на телах врагов. Быть воином, это быть носителем смерти, своей и чужой, а не носильщиком меча. Меч бесполезен в руке человека, не имеющего сердца, истекающего своей и чужой кровью. Носить смерть в своём сердце и умереть от любви к ней, - это путь воина. Если тебе скажут, что воин и убийца, это не одно и то же, - плюнь сказавшему в лицо и посмотри, что будет. А потом оставь за спиной его позор или его тело и уйди своей дорогой, дорогой смерти. Если тебе в спину пустят стрелу, ты уйдёшь от них по своей дороге, - дороге в небо, оставив им их позор и свой труп. Твой дух и есть смерть, как меч в ножнах, он даёт смысл жизни и не может умереть, став свободным.»
Дочитав этот пассаж, Дворкин подумал, что старые японцы понимали в деле больше, чем новые. Новые всю жизнь набивают лоб об какую-нибудь «макивару», а потом их засовывают в гроб с набитой тыквой и растопыренными клешнями. Вот и всё мастерство. Мастерство дурака или скомороха. Мастер, это тот, кто никогда не проигрывает. А узнают только о проигравших. Никто не знает, куда ушёл Миямото Мусаши. Он никогда не проиграл.
В дверь позвонили, и Дворкин отложил книжку.
В амбразуре замаячило бледное лицо с царапиной на щеке и распухшими губами. Дворкин сразу опознал самую первую свою покупательницу.
- Дай б-бинт, - сдавленным голосом сказала она.
Выглянув в амбразуру, Дворкин увидел, что  девчонка держит на отлёте руку, с неестественно выпрямленным пальцем.
- Зайди, - сказал он и быстро открыл все запоры.
Девчонка шагнула внутрь.
Дворкин сразу понял, что средний палец выбит из второго сустава. Похоже, девочка стукнула кого-то по тыкве, недостаточно крепко сжав кулак.
Терапия была плёвая, если действовать быстро.
- Дай-ка, гляну, - сказал Дворкин.
Он схватил девчонку за запястье, большим и указательным пальцами другой руки нащупал сустав, остальными прижал фалангу и резко дёрнул, одновременно проворачивая по оси.
Девчонка заорала.
Дворкин не услышал, но почувствовал, как фаланга щёлкнула, возвращаясь на место. И отпустил руку.
Девчонка ошеломлённо смотрела на свой палец. Потом пошевелила им.
- Во, бля, - сказала она.
- Точно, - кивнул Дворкин. – Теперь ты сможешь снова показывать «фак».
- Что? – не поняла девчонка.
- Бинтовать не надо, - сказал Дворкин.
- А йодом помазать? – сказала девчонка.
- Давай, плюну, - предложил Дворкин. – У меня слюни, как спирт.
- Не гони, - с облегчением улыбнулась девчонка и вдруг расхохоталась. – Я тебе банку выставлю, раз бинта  не надо.
- Спасибо. Чаю хочешь? – сказал Дворкин. Он заметил, что девчонка дрожит, от пережитой боли и волнения.
- Давай, лучше спирту, - сказала девчонка. – Я угощаю.
В бытовке, Дворкин плеснул ей в чашку этанола. Девчонка проглотила его, но, дрожать не перестала.
- Кумарит меня, - сказала она, перехватив его взгляд.
Воспалённые следы уколов были видны даже в основании её большого пальца. Значит, рука уже была исколота от самого локтя.
- «Все ищут кайфа», - подумал Дворкин. – «Все ищут счастья. А находят боль и несчастья. Чем интенсивней ищешь, тем больше теряешь.»
- Зачем ты так часто ширяешься? – спросил он.
- Чтоб скорее сдохнуть! – огрызнулась девчонка.
- Да-а? – удивился Дворкин. – Хочешь, я тебя зарежу? Не больно?
- Ты что,  псих? – девчонка от него отшатнулась.
- Я? – ещё больше удивился Дворкин. – Это ты толкаешь по 8 кубов в день, а не я.
- А что делать? – с надрывом сказала девчонка. – Жить негде, бабок нет.
- Это не причина, это оправдание, - сказал Дворкин. – А оправдываться тебе надо потому, что есть вина.
- Я, что ли, виновата, что меня из детдома на панель выкинули?! – крикнула девчонка.
- Нет, не ты, - спокойно сказал Дворкин. – Так зачем ты себе мстишь? Им отомсти. Они тебе сказали, что ты плохая, а ты и поверила. А ты не верь. Никому не верь. Тогда не будешь никому должна.
- Не должна-а-а? – плаксиво протянула девчонка. – Да мне трусы не на что купить, за п…ду банабаки «широй» платят, на дозу всего! И наё…ют!
- На, - Дворкин вынул из кармана и положил перед ней свой ночной «навар». - А барбовал я тебе прямо сейчас дам. Двадцать грамм на семьдесят грамм спирта и кумар снимет.
- Ты что, это хочешь? – девчонка дотронулась отремонтированным пальцем до угла рта. – У меня губы разбиты.
- А больше у тебя ничего нет? – спросил Дворкин.
Это был его тип, по которому он испытывал щемящую, эротическую тоску, - тощий подросток с распухшими губами, остро пахнущий развратом и отчаянием, опасная, ядовитая глина, из которой можно вылепить скорпиона для своего сердца.
Дворкин сидел на кушетке и смотрел, как она стягивает джинсы вместе с порванными трусами. Этого уже было почти достаточно.
Он вошёл в неё сзади, положив набок. Холодный дермантин кушетки лип к коже. Её ягодицы покрылись пупырышками. Жёсткие волосы её лобка кололи ему бедро. Он попытался сдержаться и задрожал, чувствуя, как его жизнь истекает в её тело.
Девчонка деловито натянула штаны, пока он тупо глазел ей в пуп.
- Ты чё? – весело спросила она. – Ты не бойся, я чистая.
- Я ничё, - ответил Дворкин, всползая взглядом к её глазам. – Я не боюсь.
- Ты эту суку тоже трахаешь? – спросила девчонка.
- Какую суку? – вздохнул Дворкин.
- Марго, - ответила девчонка.
- А почему она сука? – спросил Дворкин.
- Ты её не знаешь, - злобно кинула девчонка. – А я её с четырнадцати лет знаю. Она тут полрайона на «колёса» поставила. И мент её кроет, Штырь. Он сам тут трахает всё, что двигается. И с выгибоном, гад.
- Так, не задаром же, - усмехнулся Дворкин. – Он трахнул, ему стукнули. Бизнес.
- Ты чё? – не поняла девка. – Какой бизнес? Он задаром к себе на хату таскает и там выгрёбуется, как хочет. Может, и Надьку он завалил, которую в подворотне нашли.
- Надежда умирает последней, - заметил Дворкин.
- Крыса умирает последней, - бросила девчонка. – А надежда сдохнет сразу, если шырнуться нечем.
- А зачем Надьку мочить? – спросил Дворкин.
- А чтоб язык в жопе не болтался! – расхохоталась девчонка.
- А у тебя не болтается? – спросил Дворкин.
- А мне до п…ды! – девчонка хлопнула себя между ног. – Я ничего не боюсь, мне терять нечего!
Стало очевидно, что выпитый спирт её достал.
- Ладно, ты какую-то мачмалу обещал, - сказала она.
Дворкин смешал ей микстуру Закревского, которой его дед успокаивал заводских алкоголиков.
Смесь подействовала быстро. Зрачки девчонки расширились, потом сузились, дыхание стало ровнее, щёки порозовели.
В дверь раздался звонок очередного посетителя.
- Ладно, пойду, тебе работать надо, - сказала девчонка. – Давай, если что, так я здесь.
- А я, здесь, - усмехнулся в ответ Дворкин.

                                       Глава 12.

Дворкин имел одну странную особенность, - его всегда принимали за кого-то. А если тебя принимают за кого-то, то этот «кто-то», - определённо, не ты. Не предпринимая никаких усилий, чтобы ввести кого-то в заблуждение, он всегда был никем. При этом, исключения он не составлял даже для себя самого. Он постоянно принимал себя за: патриота, безродного космополита, монархиста, анархиста, марксиста, пофигиста, солдата, любовника, альфонса,  авантюриста, альтруиста, простого рабочего парня, грязного старикашку, человека чести, человека без чести, таксиста, терапевта, шулера, шахтёра, фашиста и даже заведующего чайханой № 5 в г. Ашхабаде. Некоторое время он вел себя соответственно своему заблуждению, пока не обнаруживал его – и себя, - на другом уровне игры. Причём играл он всегда всерьёз и можно было только удивляться, почему его до сих пор не расстреляли как террориста, не побили камнями как безродного космополита и шпиона, не удавили в каком-нибудь чулане, не положили на амбразуру, на алтарь, не зарезали просто так или не выбили из игры  любым из множества других способов. Может быть, потому, что им не хватало скорости? Однажды, его всё-таки догнали пулей, но, пуля не заметила его и полетела себе дальше, а он пошёл своей дорогой, хоть и со сквозняком в груди, но, не теряя тонуса.
Неприметный человек, теперь сидевший на лавочке рядом с ним в бывшем Парке Победы, который нынешние победители превратили в мусорную свалку, где свободно мог укрыться отряд партизан, не был исключением. Он тоже принимал Дворкина за кого-то и, принимая, включал в свои правила игры, не предлагая ознакомиться с ними, что освобождало Дворкина от их принятия, но, не освобождало от ответственности. Неприметный человек, много чего повидавший на своём среднем веку, не заблуждался на счёт личности Дворкина, - той, в которой Дворкин пребывал на данный момент. Но, под этой личностью Дворкин был пуст и свободен для принятия собственных решений. А неприметный человек, среднего возраста, среднего роста и среднего телосложения, - был полон до краёв  плоскостью своего жизненного опыта и до скуки очевиден в нём.
- У меня кончается лимит средств на твой цетедрин и эфир, - сказал он. – Скоро смогу собственную аптеку открыть.
- Надо же чем-то зарабатывать на жизнь, - заметил Дворкин.
- Если движения нет, потому, что готовят «зелёную улицу», это одно, - продолжал человек, не заметив замечания Дворкина. – А если ты просто не улавливаешь движения, то поезд уйдёт.
- Поезд может прийти с другого направления, - сказал Дворкин. – И вы всё свалите на  стрелочника.
- Тебя нет смысла валить, - не меняя интонации, сказал человек. – Этого  просто никто не заметит.
Дворкин подумал, как будет выглядеть кровь из яремной вены на этом растрескавшемся асфальте?
- Мне нет дела до груза, - сказал человек. – Мне есть дело до крота. А тебя ни с какой позиции не видно, тебя нет.
- А что мне видно с моей позиции? – возразил Дворкин. – У  меня нет обзора.
- Ты под ноги смотри, - поморщился человек. – А не наверх. Ты должен отмашку дать, когда поезд пойдёт. Долг исполни, тебя из дерьма вытащили. Остальное не твоё дело.
После этого человек встал и ушёл, не оглядываясь. Он начисто выкинул Дворкина из головы. Этот человек умел профессионально переключаться на текущую проблему. Он был хищником в своих двухмерных джунглях и как всякий хищник, имел туннельное видение цели.
Дворкин смотрел в удаляющуюся спину. Удаляющийся человек, так и не понял, что удаляется по лезвию бритвы. А Дворкину больше нравилось уходить, не заплатив.
Но, если нравилось,