Ночной фармацевт

старорежимными паспортами и разноликий люд по справкам или вообще без ничего.
- Это подарок судьбы, - сказал себе Кротов.
В короткий период, он растосовал по богадельням тех стариков, которые не сумели умереть, остальных приживальщиков, - выселил за черту осёдлости или просто выкинул пинками под зад. После чего, поселился в доме сам, - как бездомный госслужащий и приватизировал его, не заплатив ни копейки. Нашлись желающие помочь в обустройстве жилища, - из числа, располагающихся по соседству владельцев игорных заведений, баров и массажных салонов, заинтересованных в покровительстве хозяина. Но, мрачный, кирпичный фасад Кротов оставил нетронутым. Это было лицо его детства. Улица дала ему всё, - деньги, власть, право на уважение и собственный дом, - как олицетворение мечты пацана из коммуналки. Кротов имел собственное лицо  и не желал его терять, интуитивно чувствуя, что Штырь, - сломается без этой улицы, которая держится на нём. Он сам был мрачен и нелюдим, несмотря на профессиональную общительность, заходя в свой дом, он снимал с лица ухмылку, как маску и оно покрывалось кирпичными трещинами. Здесь он чувствовал себя хорошо, ему даже не мешал застоявшийся дух прежних жильцов. Он и в собственном замке продолжал жить, как в коммуналке, - в одной комнате, остальные были ему просто не нужны. Кротов любил свой дом. А ещё он любил водить сюда девок и пугать их в запутанных лабиринтах.
Ночной фармацевт совершенно не помнил Кротова. В отличие от последнего, его жизнь протекла по разным улицам, разным городам и разным странам. Он не мог вспомнить лицо пацана с соседнего двора, как не может взрослый человек вспомнить острый угол, о который сбил коленку в детстве. Но, острый угол пребывает где-то в глубинах памяти, под напластованиями впечатлений, лет и лиц и, возможно, ждёт, когда об него споткнутся снова. Жизнь Дворкина не двигалась по наезженной колее, она была квадратным колесом, оставляющим шрамы на окружении и на нём самом. Как и все ловцы удачи, он был неудачником, поскольку удачи нет на обочине жизни, среди пустых бутылок, упаковок от «сникерсов» и стреляных гильз. Дворкин был достаточно умён, чтобы понимать это. Его проблема заключалась в том, что он был напрасно рождённым, ему просто не нужна была та удача, которую в меру своих сил и способностей находит большинство людей на дороге жизни, та удача, которую искал и нашёл Штырь в своей колее, в которой хватало и грязи, и стекла от разбитых бутылок, и стреляных гильз. Однако, в чём-то они были и похожи. Поднявшись из грязи, Штырь достиг всего, чего хотел, - денег, уважения, собственного особняка и теперь сидел в одной из комнат этого особняка, не зная, что делать с остальными или сновал челноком по знакомой до дыр улице. А Дворкин, потынявшись по дорогам и обочинам жизни, бывши и бедным и богатым, и славным и бесславным, - сидел теперь в трущобной комнате, наедине со своими «девочками». И оба они, достигнув сорока лет, не знали, что делать со своей жизнью дальше.

                                      Глава 6.

Дворкин сидел у себя на кухне, покуривая травку. Он презирал гильзы от выпотрошенного «Беломора» за негламурность и пользовался исключительно французской бумагой «ОСВ» для скручивания самокруток.
Был тот золотой, предвечерний час, когда солнце заглядывало к нему в окна, лаская зелёные одежды девочек и седые колючки деда. Было благостно, в солнечных лучах вспыхивал голубоватый дымок.
Дворкина всегда удивляло, отчего весёлую, тёплую и совершенно безобидную Мэри-Джейн, так ненавидит государство? Наверное, оттого, что государству ненавистны безобидные удовольствия граждан. Оно предпочитает водку, футбол и выборы.
Вдруг  раздался стук в дверь. Дворкин неохотно встал и неохотно открыл. На пороге стояла девка в лосинах суперслимз и распахнутой латексной куртке.
- Что-то дурью тянет, - сказала она.
- Это не дурь, это бханг, - ответил Дворкин.
- В дом-то, пустишь? – спросила девка.
Дворкин пустил. Они прошли и сели на кухне. Дворкин взял дымившуюся самокрутку, сделал затяжку и передал девке. Это был жест. Обычно, мастыркой изо рта в рот с блядьми не делились. Верка была вокзальной блядью, жила она через подъезд от Дворкина и работала через три трамвайные остановки.
- Слушай, говорят, ты теперь в аптеке торгуешь? – сказала Верка, возвращая самокрутку.
- Кто говорит? – принимая, спросил Дворкин.
- Знакомая одна, - ответила Верка. – Так ты чего, лепила?
- В морге работал, - пояснил Дворкин.
- Слушай, а там у вас риталин есть? – спросила Верка.
- Нет, - ответил Дворкин.
- Да не гони, всю зиму брали! – сварливо сказала Верка.
- Если ты ещё раз повысишь голос, я тебя отсюда выкину, - предупредил Дворкин.
- Ну, ладно, - тише сказала Верка. – А диетил есть?
- На хрена тебе это дерьмо? – без интереса, спросил Дворкин.
- Жопа растёт, товарный вид теряю, - жалобно ответила Верка.
- Да не греби мне мозги, - сказал Дворкин. – Амфетамин есть в любых пилюлях для похудения, а не только в диетиле. Возьми что-нибудь подешевле. А дальше, - как с флюколом. Вода, поллимона и марганец для окисления в кислой среде. На выходе получишь тот же «винт», только лучше и больше.
- Чё, правда? – приятно удивилась Верка.
- Проверь, - коротко ответил Дворкин.
- Так я тебе должна? – Верка округлила губы.
- Ты что, не видишь, человек курит, - вздохнул Дворкин. – Потом отдашь.
Верка ушла. Закрыв за ней дверь, Дворкин подумал, что даже красивая женщина безразлична, если легко доступна. Девушка из другого социального слоя, с такой внешностью могла бы стать звездой. А со 2-й Александровки путь был один, - на Привокзальную площадь. Или ещё дальше, - на железную дорогу, шпалы таскать.
Очень скоро Дворкину предстояло убедиться, что Привокзальная площадь находится не так уж далеко. Поскольку марихуановая сиеста оказалась безвозвратно прервана, он решил прогуляться за сигаретами и банкой «Рево» до киоска на углу.
Проходя через двор, он поздоровался с бабками. Ему ласково ответили. Дворкин жил здесь уже достаточно долго и всегда проявлял уважение к старшим.
Он вышел на растрескавшуюся асфальтовую панель и не спеша пошёл по ней, всё ещё слегка под руку с Мэри-Джейн. Метров за пять до киоска, ему заступили дорогу четыре молодых человека.
- Батя, дай мелочи, - сказал один из них.
Дворкина не так уж часто называли «батей», и это ему понравилось. Но, денег у него было под расчёт.
- Нету, пацаны, - с сожалением сказал он и двинулся дальше.
- Во, козёл,  мелочи пожалел, - кинули ему в спину.
Дворкин остановился. За «козла» на этой улице надо было отвечать. От «козла» до «пидораса» на этой улице, - был один шаг. Из киоска заинтересовано выглянула продавщица.
Дворкин сделал шаг назад, его рука скользнула в карман. Нож он привычно выхватил и раскрыл одной рукой одновременно. Бритвенно-острое лезвие мазнуло ближайшего пацана по губам. Губы развалились. Пацаны перестали существовать, стало, - мясо. Лезвие свистело по мясу, рассекая щёки, лбы и выставленные для защиты руки. Через несколько секунд всё закончилось. Двое удирали по улице, пятная панель кровью. Разваленные Губы с визгом катались по асфальту. Ещё один, упал на колени, зажимая ладонь, разрезанную от пальцев до запястья.
Из-за чахлых кустов, закрывающих детскую площадку, вырулили трое местных, - Васёк, Гитлер и Колян.
-Крысы, - сказал Васёк и ударом ноги в лицо сбил на землю, стоявшего на коленях. Гитлер и Колян, в это время, деловито пинали визжащего, стараясь не измазать в крови грязные кроссовки.
Отрезок 2-й Александровки, примыкающий к площади Привокзальной, был ничейной территорией. Там постоянно тусовалось множество разномастного люду, небогатого, но, пригодного для протруски. Туда наезжали мелкие  гопники из пригородов, в темпе «бомбили» и сваливали следующей электричкой. На 1-ю Александровку они вообще не совались, там народ был почище и не по зубам крысам, а вглубь 2-й заходили, иногда, но, - ночью. Ночью трудно отличить своих от чужих. В этот раз они совсем оборзели.
- Ясиноватские, бля! – сказал Гитлер, размахивая ученическим проездным билетом, вынутым из кармана визжавшего, переставшего визжать. Другой рукой он засовывал в свой карман несколько мятых купюр, изъятых у крысы.
Подрезаный в руку оказался пустым. За это, его постанывающее тело отпинали дополнительно.
- Ладно, быстро берём по банке и валим отсюда, - сказал Васёк.
- Мне на работу, - сказал Дворкин.
- Какая работа, бабки пропить надо! – возмутился Гитлер.
- В натуре, пацаны, не могу, - помотал головой Дворкин и начал быстро удаляться от залитого кровью участка асфальта.
- Ты лучше бритву скинь! – приглушено крикнул Васёк ему вслед.
В ту же ночь в аптеку к Дворкину тихо постучали. Он выглянул в амбразуру, быстро открыл все запоры и сразу закрыл их, впустив неприметного человека среднего возраста, среднего роста и среднего телосложения. Его лысоватую голову прикрывала парусиновая кепка, он был одет в аккуратную светлую рубашку с коротким рукавом, серенькие брюки и сандалии.
- Ну, как оно? – спросил человек, скользнув взглядом по помещению.
- Да оно ничего, - ответил Дворкин.
- По каналам не пробивается? – спросил человек.
- Не пробивается по каналам, - сказал Дворкин. – И по точкам тоже. Времени мало прошло.
- Время, оно вещь относительная, - вздохнул посетитель. – Эйнштейна знаешь?
- И Гитлера знаю, - кивнул Дворкин.
- Это хорошо, что у тебя правильные знакомства, - сказал человек. – А с хозяйкой как?
- Да так…, - сказал Дворкин.
- Это плохо, с женщинами дружить надо, - заметил посетитель. – Или тебе уже дружить нечем?
Дворкин промолчал, глядя в пол.
- Зер гут, дай мне банку аспирина, немецкого, - сказал посетитель.
Дворкин дал.
- А тебе вот, гостинчик, - человек выложил на прилавок новенький мобильный телефон. – Это хороший телефон. А свой выкинь.
- Сразу подберут, - усмехнулся Дворкин.
- А ты в унитаз кинь, - посоветовал человек. – Говорят, тут такие канализационные катакомбы, что туда «лексус» кинуть можно, никто не найдёт.
- Слышал что-то, - кивнул Дворкин.
- Их ещё англо-бельгийцы прокладывали, - сказал человек. – По штольням, из которых вынимали дикий камень для строительства. Жаль, схемы не сохранились, спросить уже не у кого. Ну, пойду. Моцион у меня. Встреча по плану.
- Да, - уже у двери посетитель обернулся. – Ты поменьше скальпелем размахивай, Парацельс.

                                     Глава 7.

- Ну, ты же её знала? – сказал Кротов.
- Да как я её знала, так же, как и ты, я её знала! – визгливо ответила девка. – Ну, тусовалась она тут, где живёт не знаю.
- С кем тусовалась? – спросил Кротов.
- С тобой тусовалась! – огрызнулась девка.
- Ещё с кем? – спокойно спросил Кротов.
- С Пашей Юзовским, с Захаратосом, с Макаром-младшим, - ответила девка. – Но, она  ни при делах, они её так, за подстилку держали.
- А бабки давали? – спросил Кротов.
- В рот они ей давали, - ответила девка.
- Завалить могли? – спросил Кротов.
- Да ты что?! – изумилась девка. – Да ещё на своём районе! Это тебе можно, а они сразу сядут.
- Лягут, - меланхолично поправил Кротов. – Она работала?
- Она подрабатывала, а не работала, - скривилась девка. – Кто на «ширу» даст, тому и давала.
- У неё канавы чистые, - сказал Кротов.
- В жопу ширялась, - уверенно сказала девка. – Или инсулиновым шприцем, без следов. Или в ствол. Ты заглядывал?
- Ещё