странного начальства. За странным начальством стоит ещё более странное – и так, через троны и власти, вплоть до заоблачных высот, где, по слухам, сидит тот, от кого всякая власть и кто всё это придумал. Пирамида пронизана золотым столбом, вокруг которого и вращаются все этажи человеческой карусели, выжимая золото вверх и разбрызгивая вокруг никому не нужную кровь. На золотых этажах сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, – и в самом низу, - маленький таракан, по имени Маргарита Витальевна Валес.
Маргарита Витальевна неплохо устроилась, питаясь крохами, падающими со столов королей и королевских сапожников в дыры многоэтажной, как китайская пагода, крыши. Но, однажды, к Маргарите Витальевне, которая в своём экологическом пространстве сама была Королевой Марго, приползла никчемная, недоколотая тля, - её бывшая киоскёрша и предложила гешефт на миллион долларов. С этого дня жизнь Маргариты Витальевны пошла наперекосяк, сотрясая золотой лихорадкой съезжающую крышу.
Вкратце, бывшая работница сообщила следующее: несколько таджикских банабаков привезли в своих хурджинах 12 кило ацетилированного опия и теперь не знают, что с ним делать. Сначала, Марго ухмыльнулась, как акула, - такие байки были обычным делом в среде наркоманов. Однако, Надька предъявила доказательство, - пакет сухого порошка, грамм на 200. При этом, она умоляла отсыпать ей грамм 30 и за всё про всё, просила 300 долларов. У Марго глаза полезли на лоб, - пакет стоил на улице в десять раз дороже. Дрожащими от жадности руками, она отсыпала Надьке пару ложек и отдала 300 баксов, - с условием, что принесёт ещё.
С реализацией ацетилированного опия не могло быть никаких проблем. Марго, выросшая в Старом Городе и промышлявшая здесь уже много лет, персонально знала человек 50, которые руки будут целовать за возможность отовариться сухой «ширкой» и голову дадут на отсечение, что знать не знают никакую Маргариту Витальевну. Каждый из этих пятидесяти знал ещё с десяток таких же страдальцев, каждый из десятка, - ещё столько же. Посредством этого сетевого маркетинга, 12 кило, да хоть пуд, порошка улетят за три месяца, как в пылесос. «Ширка», это не героин, на котором можно крепко лохануться и на который нет платежеспособного спроса, это не эфедриносодержащие препараты, которыми можно торговать сто лет и не насобирать даже на приличное жильё. Двенадцать килограмм сухого ацетилата – это миллион сразу и без проблем. Единственная причина, по которой чуреки не могли сами провернуть это дело, заключалась в незнании местных условий и отсутствии связей. А единственная причина, по которой Марго не могла сразу стать богатой, - заключалась в отсутствии начального капитала.
Разумеется, можно было обойтись и без капитала, - обратившись за помощью к старому дворовому приятелю. Штырю не составило бы труда взять за яйца любого чурека. Но, для того, чтобы качественно наехать на их логово и перетрясти все хурджины, даже он не мог обойтись без помощников. А с помощниками надо делиться. А для того, чтобы большая часть драгоценного зелья не осела в каком-нибудь ментовском спецхране, - надо было делиться и с начальством. А в этом случае, таракану досталось бы тараканово, но, Маргариту никак не устраивала доля наводчицы.
Можно было взять в долю оптовика, у которого Марго отоваривалась много лет, но и в этом случае, её доля сокращалась, в лучшем случае, наполовину. Этого, конечно, хватило бы на поддержание штанов. Но, не поддержание штанов интересовало королеву Марго.
Её мысль лихорадочно металась в поисках выхода. Такой случай выпадает один раз в жизни, второго не будет. Если поезд уйдёт, то она останется на заброшенном полустанке, откуда Парижа и во сне не видно. Следовало придумать какую-нибудь военную хитрость. А во всех своих военных хитростях, всю свою жизнь, Марго использовала рабочий скот, - мужчин. В данном случае, под рукой был только один бык – Дворкин.
Военная хитрость на то и военная, что применяется, когда все политические средства исчерпаны, - тогда применяется насилие, - не до политеса, мать вашу. Марго уже предприняла кое-какие шаги, чтобы ухватить быка за мошонку. Теперь следовало правильно охомутать Надьку. Через неё выйти на банабаков, которые держат в своих грязных лапах мешок с опиумом. Показать им издалека мешок с деньгами – и нае…ть. Для прикрытия «кидалова» использовать Дворкина. А если банабаки задёргаются, - подключить Штыря. Если дёргаться будет некому, но операция выйдет из- под контроля, - свалить «мокруху» на быка. А если всё пойдёт по плану, - всё равно, свалить с мешком, кинув двум быкам кусок, чтобы рвали друг друга.
Но, Надька сдохла.
Самое мелкое, самое никчемное и самое нужное звено в цепи, соединявшей Марго со счастьем, - оборвалось.
Глава 16.
Кротов ноги стёр до плеч, разыскивая человека, первым обнаружившего труп в подворотне. Им оказался некто дядя Петя. Дядя Петя был респектабельным бомжом, проживавшим в Старом Городе уже около года, - гигантский срок, по местным меркам. Он прилично одевался, мылся, пренебрегал алкоголем, имел ухоженную бороду до пупа и занимался солидным, экологически чистым промыслом – собирательством картонных коробок, спасая тем самым деревья от порубок. Внешне, в своей голубой джинсе, майке с надписью «ROCK» и растаманской шапчонке, он напоминал «дитя цветов» 70-х, постаревшее лет на 60.
Дядя Петя был абсолютно никчемным человеком. Никто и никогда, ни к чему не мог его приспособить. Он был настолько бесполезным членом общества, что не был его членом вообще. Его не смогли забрать в армию, потому что ко времени забора, он уже успел полежать в психушке и мог предъявить справку. Его не сумела захомутать ни одна женщина, поскольку все свои немалые сексуальные потребности он умел удовлетворять собственноручно. Дядя Петя был абсолютным лишенцем, лузером и неудачником. Он был абсолютно лишён того, что на языке членов общества называется «мужественностью» и во что они влагают свой глубокий смысл. Поэтому, он удачно избежал ловушек, расставленных на пути настоящих мужчин, его не загнали в лузу, не догнали и ничего не лишили, за неимением чего лишать. Даже Его Величество Алкоголь, друг всех лишних, его не взял, - дядя Петя не нуждался ни в его кураже, ни в его утешении и дружил только с самим собой. Даже Госпожа Нужда не удержала его, - он не имел потребности её иметь.
Жительствовал дядя Петя в заброшенном подвале, который содержал в чистоте и откуда его никто не гнал.
Там его и нашёл Кротов, за чаепитием.
- Ну, что я могу сказать, - раздумчиво говорил дядя Петя, предложив гостю чифирьку, от которого тот отказался. – Иду я, значитца, раненько, с утренним обходом. Зашёл в подворотню, там мусорный бак на колёсах. Смотрю, из-за бака ноги торчат, в кроссовках и лужа крови. Понятное дело, что не из носа. Сообщить надо, я гражданин законопослушный. Но, телефона у меня нет. А там круглосуточный магазин, возле подворотни. Ну, я зашёл, говорю так и так, тут у вас рядом, типа, труп. И всё. И ушёл. По делам.
- Так ты что, и не посмотрел, как там чего? – подозрительно спросил Кротов.
- Ты что? – пожал плечом дядя Петя. – Это ты привычный. А меня потом полчаса мутило, от крови.
Спокойное «ты» в ответ на «ты», - это было единственное, что мог дядя Петя противопоставить милицейской кокарде и резиновой палке.
- Ну, ладно, - недовольно скривился Кротов, вставая. – Бывай. Если надо будет, так я тебя найду.
«Х… тебе в руки», - подумал дядя Петя ему в спину.
На самом деле, с предметом интереса Кротова, дядя Петя был детально знаком. Надька всю зиму захаживала к нему в подвал, чтобы спокойно шырнуться в тепле и предоставляла после этого «дитю цветов» всласть попыхтеть над её расслабленным телом.
Последний раз она заходила за день до своей смерти. А после её визита, у дяди Пети пропала его единственная ценная вещь – опасная бритва «Золлинген-Дорко», 39-го года выпуска, с белой костяной ручкой, сейчас таких уже не делают. Эта бритва принадлежала ещё его деду, именно этой бритвой Петя сбрил свой первый пух на подбородке и, хотя лет двадцать уже не пользовался ею, но, пронёс через весь запутанный лабиринт своей жизни.
Поэтому, когда он увидел окровавленный «Золлинген» рядом с телом Надьки, то помедлил всего мгновение, прежде чем забрать его.
Но, зачем было сообщать об этом паскудному менту?
Выйдя из подвала, Кротов закурил и задумался. От визита к бомжу он ничего особенного и не ожидал, найти и опросить человека, первым обнаружившего труп, было рутинной следственной процедурой. Теперь следовало так же рутинно отрабатывать версии, первой из которых была причастность к убийству среднеазиатских строителей. Но, здесь существовала проблема. К таджикам не было подхода. На любую из общаг, в которых проживали местные граждане, милиция выезжала по десять раз в неделю: пьяные драки, скандалы, кражи, возгорания и тому подобное. Только не к таджикам. Если у них и имели место какие-то разборки, то сор из избы они никогда не выносили. Никто не знал, как они там живут и что делают вне работы, жильё им предоставлял работодатель и оно являлось его частной собственностью. Кроме единственного и уже достаточно удалённого во времени случая, когда Кротов имел дело с таджиками на улице, он почти ничего о них не знал. Другие нацменьшинства на кротовской и прилегающих к ней территориях были рассредоточены по частному и собственному жилью, что затрудняло контроль. Однако, все они, без исключения, были с двойным, хотя и вполне очевидным для Кротова, дном и в силу этого старались иметь с начальником хорошие отношения, что выражалось в зависящей от ситуации, но, всегда регулярной, мзде. Ничего подобного от таджиков не поступало. Участковые, захаживавшие к ним пару раз в год для проверки паспортного режима, всегда выходили с пустыми карманами. Со своей участковой службой, состоявшей из трёх человек, Кротов имел контакты по работе, но не дружил, - это не имело смысла. Старые участковые, сидевшие на территории всю жизнь и знавшие её, как свои пять пальцев, уже перевелись, а для новых, с институтскими дипломами в кармане, это было только ступенькой в карьере. Они постоянно менялись и не располагали никакой информацией. За информацией надо было идти к Железному Полковнику Нгуену, вьетконг лучше других был осведомлён о жизни таджикских гастарбайтеров.
Глава 17.
Полковник жил в аккуратном домике под розовой черепицей, за белым забором, увитым цветущими растениями. Кротов хорошо помнил, какая это была развалюха, пока Нгуен не въехал туда, отремонтировав собственными руками.
Кротов толкнул незапертую калитку. В небольшом дворике, бегали меж кустов роз дети, мало похожие на вьетнамцев. На шее у них были православные крестики.
- Ты чё это, уверовал? – усмехнулся Кротов, расположившись с хозяином за традиционным чаем. – Пацанва у тебя, вся в крестах.
- Я ни во что не верю, - сказал Нгуен. – Кроме денег и оружия. Но, их бабка верит. Пусть. Человек должен во что-то верить. Я верил в коммунизм. Вера сделала меня человеком, а коммунизм предал. Пусть верят в Бога, которого нет, не предаст, по крайней мере.
- У нас на территории девку завалили, - прямо сказал
Завтра дочитаю.