Дед-Илья

покойника. Ни к кому не мог он прибегнуть, отягощенный своей ношей, ни с кем не мог разделить ее. Лучше сто раз умереть, чем замазать своей грязью других! Молитва не рождалась в сердце, а на губах застревала. Впервые в жизни Илья почувствовал себя по настоящему раздавленным. Все чаще замечал боковым зрением странные тени, скользившие вокруг него, словно бы кто-то крался за ним, наблюдал, ждал слабины. Почти совсем пропал сон, в неспокойной дреме мелькание призрачных теней только усиливалось. Попытки отвлечься днем и отдохнуть ночью неизменно увенчивались новым витком напряжения и внутренней горечи. Илья явственно чувствовал, что находиться под проклятием. Стены комнаты, предметы, да и сам воздух начинали иногда, казалось, испускать ядовитый газ, замораживающее дыхание. Все вокруг отторгало его, поглощало жизнь, обессиливало и давило.
Всем «старшим товарищам» из отцовской группы Илья дал решительный «от ворот поворот». Павла Семеновича даже спустил пинками с лестницы при его попытке  взять квартиру Ильи «приступом». Надо полагать, благородное собрание, бурно обсудив это дело, покричало, повозмущалось и «отрезало». Как отца в свое время (яблочко от яблоньки… Ну, словом, всем известно). С этого момента Илью стало малость отпускать, казалось он не чувствовал более на себе того подспудного бремени, которое недавние «наставники» на него навалили, навязали, опутали своими помышлениями, тщеславными надеждами и фантазиями. Оплели смутными ритуалами, как бы, невзначай, вырывая обещания и вымогая согласие. Однако один Бог знает,  чем бы все кончилось, если бы не узнал Илья способа избавиться от магической игрушки, тяготевшей над ним подобно проклятию.
Подсказку довольно своеобразным путем дал леший (тот, самый первый из оврага у поля). Как бы незримо стал он присутствовать в снах Ильи, которые по преимуществу превратились в кошмары. В ход этих кошмаров леший не вмешивался, а был, как бы, на другой волне, параллельно. Сухой и скрипучий старческий голос, который Илья узнал и различил не с первого раза, поучал, как скинуть непосильную ношу. Даже не то, чтобы поучал, а толковал с чего начать. Илья же, которому, в сущности, терять было нечего, решил попробовать.

18.

Лес, который был Илье указан, производил абсолютное впечатление гиблого места. В темнеющее вечернее небо вздымались толстые осиновые стволы, а подлесок был полон валежника, сорных и дурных трав, крапивы и приземистых корявых кустов. Растерянно оглянувшись, Илья попытался чутьем, как привык это делать, определить нужное направление. Однако чутье напрочь отказало. На секунду Илья почувствовал себя обманутым, три часа на электричке и больше двух часов пешком по едва приметной тропке показались ему напрасными. Лес, будто замер (если не умер), ни один листик не шевелился, воздух казался застывшим и вязким, в нем висел запах прелой листвы и древесины, разрытой земли и, почему-то, трупнины. «Ну и попал!»,- подумалось Илье. В голове сами собой стали складываться варианты отступления. Однако по всем расчетам получалось, что до темноты ему на станцию не дойти, а населенных пунктов, электрических опор и распаханных полей по дороге Илье не повстречалось. Стало быть, влип по уши. Вторая мысль, подспудная, настигла первую: назад повернуть нельзя! Попросту, не дойдет. Сгинет по дороге дурной смертью, не известно какой, нельзя возвращаться, ставки в игре окончательные.
Давящую тишину нарушила серобокая ворона, тряхнув ветку, где, притаившись, сидела, она шумно снялась с места, промелькнув и скрывшись в чернеющем небе. Илья запомнил направление. Постоял с минуту в нерешительности, стал продираться сквозь густой подлесок.
Спустя время, Илья поймал себя на том, что нарочито громко шелестит прошлогодней листвой и трещит сучьями. В промежутках, когда он останавливался перевести дыхание и сориентироваться, зловещая тишина всей своей массой наваливалась на него, опустошая, заставляя колени дрожать. Все его гадкие поступки, и даже мысли, жадные взгляды на девчонок, желания которым не суждено было сбыться, - все четко, как никогда, пришли на память, все до последней мелочи, все, что он умалчивал от себя годами, проявилось вдруг с кристальной ясностью. Все, что называют в народе грехами, соединилось каким-то таинственным образом в однородную массу, и подобно грозной и сплоченной армии, наступало теперь на Илью. Его ударил крупный озноб, теперь не только колени, но и руки, и губы, и даже что-то внутри живота – все откровенно дрожало.
Когда Илья продрался сквозь подлесок и оказался на склоне оврага, состояние его было близким к бесконтрольной панике. Путь его явно лежал вниз, в овраг, именно эту мрачную котловину в видении показывал леший. Тьмы лежала на дне оврага, словно плотная и густая масса, с пригорка она казалась живой и подвижной. Илья неуверенно двинулся вниз по склону, поминутно спотыкаясь и падая, попадая ногами в кротовины и чьи-то норы, одежду по грудь облепили репьи и «собачки», в лицо, сплошь облепленное лесной паутиной, то и дело попадала мошкара.
Костер разгорался медленно, валежины, успевшие пропитаться вечерней влагой, упорно гореть не хотели. Когда же чуть просохшие ветки, дымя и потрескивая, дали, наконец, неровный свет, темнота, хотя и отодвинулась чуть-чуть, стала многократно гуще. Илья сидел, поджав под себя ноги, и на фоне слабого сухого тепла спереди еще отчетливей ощущал холодное, влажное и гнилостное дуновение сзади. По небу довольно быстро наползала темная и тяжелая туча, обещающая неминуемую грозу. Черная на фоне ночного неба листва замерла в ожидании дождя и ветра. Ни птицы, ни насекомые не подавали голоса, даже надсадный писк комаров ослаб и затих в преддверии ненастья. Рыская по бурелому, который обильно устилал  дно оврага, Илья наносил к костру хвороста, сырой и трухлявый подвинул ближе к огню, чтобы успел просохнуть. В повисшей тишине темнота сгустилась окончательно, затопив собой все неосвещенное костром пространство.

19.

Чмокающий звук сзади прозвучал неожиданно, словно выстрел. Илья вжал голову в плечи, не обернулся. Не человека ожидал он увидеть позади, не кабана, не волка. И участь гоголевского Хомы Брута разделить не хотел. Губы часто зашептали молитву, но сердце не откликалось на нее, сердца словно не было, зато в животе словно бы образовался холодный и плотный ком, который рос и болезненно пульсировал с каждым новым потусторонним звуком. За спиной, чуть слева громко щелкнуло. Не так как трещит прутик под ногой, а так, как лопается вдоль ствол многолетнего дерева. Илья бормотал молитвы, чувствуя что это совершенно бесполезно, невольно сравнивая себя со злосчастным Хомой. Треск за спиной повторился сразу в нескольких местах, где-то над самым ухом стукнуло так, что Илья подскочил – звук получился, словно бы два камня внушительных размеров ударили друг о друга. На лицо упали первые дождевые капли, а потом дождь рухнул на Илью сразу, без предупреждения, сплошной стеной. Гулкий звук дождя несколько скрадывал шумы, издаваемые нечистью, но Илья все равно ощущал их всем своим телам. Словно бы не таясь больше, твари буянили все активнее. В лесу с треском падали деревья, падали так, что Илья безошибочно видел внутренним взором, как нечто или некто, обладающее колоссальными размерами, движется к нему, снося по пути древесные стволы. В шуме дождя слышались Илье угрожающие вопли и брань. Минутами Илье казалось – страшнее не будет, некуда! Ан нет, было куда, очень даже было. Костерок, придавленный дождем, покосился и прилег к земле, Илья спешно подбрасывал в огонь сучки, горка дров, которую сложил возле себя до этого, стремительно уменьшалась. Круг зыбкого света, отбрасываемого костром, казался тем самым защитным кругом, которым отгородился от нечисти гоголевский сотоварищ по несчастью. Почему-то Илья определенно знал, стоит погаснуть огню, и он погиб. Все тело ходило ходуном от крупной дрожи, отчасти от холода, отчасти от страха. «Это «драконий камень» сросся с моим ужасом, он притягивает их как магнит!» - мелькнула в голове догадка, тут же обращаясь в непреложную уверенность. С ней пришла и неизбежность смерти. Даже не имея чудовищного ретранслятора, можно было рехнуться от страха. Ведь он был в настоящем бесовском логовище, как это явствовало из происходящего. В костре шумно трещали и смрадно дымили последние поленья. Горели и догорали, как последняя надежда. Занемевшие губы отказывались перемалывать слова молитв, которые, к тому же, облегчения не приносили. Голос Ильи звучал сипло и страшно, заставляя его самого содрогаться, слова казались придуманными, напрасными и бесполезными. Что толку в них, если кроме леденящего животного страха Илья больше ничего не чувствует?
Последняя головня задымила и погасла, угли в костровище на глазах теряли оранжевую яркость, подергивались серым налетом. Тьма кругом была непроницаемой, с каждой секундой кольцо темноты вокруг остывающего пятна костра становилось уже. Словно приободрившись этим, нечисть грохотала и чмокала уже не только за спиной, а вокруг, везде! Илья видел и все существом ощущал их пожирающее егозящее присутствие. Их призрачные щупальца, шипы и присоски уже касались его. С пугающей определенностью, Илья понял, что сейчас умрет. И не просто умрет, а будет увлечен в те параллельные сумеречные миры, откуда все эти исчадия приходят сюда. Даже мертвый он останется для них пищей! Что-то помимо воли Ильи, что-то отдельное от его сознания колыхнулось на самом глубоком дне души, некое подобие вихря упруго раскрутилось внутри него, разбрызгивая непонятную силу. Всем существом своим, вкладывая жизнь свою в руки Вселенной, Илья выкрикнул Имя Господне, с долгим протяжным выкриком покидая бренное тело и бренный мир…
Словно бы перескок произошел для Ильи во времени. Словно бы какой-то кусок этого самого времени бесследно затерялся. Илья стоял у погасшего костра, дождь давно перестал, и лишь с листвы время от времени срывались запоздалые капли. На востоке уверенно обозначилась желто-зеленая полоска заката, тучи стремительно отступали.
С осторожностью и любопытством Илья ощупывал чувствами себя самого, обновленного и, определенно, в чем-то не похожего, удивляясь тому, как легко и хорошо сейчас ему на свете, как горит сердце, посылая лучи благодарности Творцу. Проклятый «драконий камень» монстры уволокли вместо него, это он понял сразу. Заглотили, как приманку, когда Илья покинул себя самого, отдавшись на волю Провидения. А камень, в свою очередь, заглотил их, втянул, так как все желания и импульсы сумеречных направлены внутрь себя, по обратной спирали. Их и усилил камень, усилил до абсурда…

Пристроившись на лавке в остановочной будке, Илья расположился терпеливо ждать электричку. Он не знал расписания. Едва он докурил отсыревшую сигарету, поезд уже приветливо загудел из-за леса, и вскоре загрохотал, остановившись у платформы. «Пригородный транспорт – истинный дар Божий!» - успел подумать Илья, проваливаясь в мягкий розовый сон на деревянной скамье прокуренного вагона.

20.

Где в наше смутное и мрачное время найдешь настоящего друга? Где сыскать того, кто хранит веру и преданность, не