На, говорит, это голова твоего деда. Ну, я взял, бельма глиной залеплены, видел? Пытался отковырять, ничего не вышло, присохло намертво. Ну, примерили мы с Ингой, вроде подошло, так и осталось. – И что, ты ее ни о чем не спрашивал, Марту? – А что с нее возьмешь, с дуры? А пальцем тронь, все местное рыбачье прибежит, с ножами. – Как умер твой дед? – Ну, как деды помирают? Умер и умер. – Ты был на похоронах? – Нет. В первом своем плавании был, какие похороны? Папаша мой сам и хоронил, на хуторе жили, кому же еще, а от него разве можно было чего-то добиться? И с плавания с того я только через три года вернулся, так уж получилось. Сейчас уже никого не спросишь, все померли. Один раз, - Юрген облизал губы, - Я хотел разнести этот череп на куски из пистолета, Инга не дала. – Зачем? – Не знаю, - Юрген снова отхлебнул из бутылки, - Во мне сидит черт каждый раз, когда я вижу что-нибудь ценное или дорогое или хрупкое или такое, что все люди уважают, мне хочется разнести это на куски. Череп-то, может и вправду дедов. Да что там череп! Что может быть дороже жизни? А я все время разносил свою жизнь на куски. Каждый раз, когда что-то налаживалось, мне черт говорил – разбей! И я разбивал. Однажды, - Юрген пьяно оскалился, глаза у него уже основательно налились кровью, - я видел в Лондоне Элтона Джона, случайно. Он вылез из лимузина и хотел быстренько куда-то пройти, в отель, кажется. Но быстренько не получилось. Сразу образовалась толпа. Ну, охрана, конечно. И получился такой коридор. И вот он проходит мимо, рядом совсем, в этом своем белом прикиде с розами, все лапы к нему тянут, а мне, знаешь, чего больше всего хотелось? – Чего? – Плюнуть ему на рукав. Или еще лучше – блевануть так, чтоб брызги по всему пинжаку. Ты думаешь, я боялся, что мне морду набьют? Ничего я не боялся, я просто не успел. – Ладно, Юрген. Что ты собираешься делать сейчас? – Сейчас? – Юрген быстро потер покрасневший нос, - Сейчас я собираюсь не упустить свой шанс. – Ты собираешься найти Элтона и заблевать ему пиджак? – Нет. – Юрген был не в том состоянии, чтобы понимать иронию, - Нет, старик. У меня снова началась пруха, понимаешь? Мне повезло. Теперь я постараюсь ничего не обгадить. – О чем ты говоришь? – Мы с Ингой нашли кое-что. Теперь это мое. Я поделюсь с тобой, ты не останешься в накладе, если поможешь мне выбраться, старик. – Говори яснее. – Ну… - Юрген наморщил лоб и приоткрыл рот, собирая мысль. Но, мысль что-то не собиралась. – Слушай! – Юрген вдруг вскочил на ноги, - Это надо показать, я не могу так, на словах. Инга бы смогла, а я не могу. Поехали! – Ты с ума сошел? Тебя могут увидеть. – Никто меня не увидит в джипе, там стекла тонированные. Ну! Поехали, - Юрген уже приплясывал от нетерпения, банный халат распахнулся, но он этого не замечал.
Через пять минут они катили по степи в сторону, противоположную от задней стороны дома. – Это недалеко, - возбужденно говорил Юрген, перегибаясь к нему через спинку переднего сиденья и крепко сжимая в руке незабытую бутылку, - Километров семь-восемь, - Диана молча гнала машину вперед. Сначала степь была ровной, в глинистых проплешинах, усыпанных мелкими камнями, потом стала холмистой. – Стоп! – Крикнул Юрген. Они остановились между двумя невысокими курганами. Юрген выскочил из машины, открыл багажник и, покопавшись в ящике с инструментами, достал короткую саперную лопатку. – За мной! – крикнул он и, теряя шлепанцы, начал взбираться на один из курганов. Когда они поднялись вслед за ним, он, стоя на коленях, уже долбил глинистую землю. – Смотри! - он смел рукой пыль с куска камня, обнажившегося в неглубокой ямке. На камне был виден полустертый барельеф – клинообразный меч и часть руки. – Там «баба», - Юрген ткнул пальцем в землю, - Мы с Ингой нашли ее, потом снова закопали. Теперь смотри туда, - он указал на противоположный курган, - Видишь? – Там лежали какие-то полувросшие в землю камни. – Пошли! – Они поднялись на вершину кургана. При ближайшем рассмотрении в камнях можно было угадать куски разбитого изваяния: безликая голова в конической шапке, отбитые ноги и часть груди. – Теперь снова смотри туда, - Юрген указал на вершину холма, с которого они только что спустились, - Понял? Это створный знак, старик. Он указывает на клад! – Это ворота, - вдруг сказала Диана, - и этот клад может оторвать тебе руки по самые плечи, Юрген. – Они оба удивленно обернулись к ней, Юрген – с открытым ртом. – Люди видят только то, что хотят увидеть, - спокойно продолжала Диана, присаживаясь на обломок камня, - Они полагали, что эти статуи отмечают места захоронений. Поэтому они тысячи лет ковыряли курганы в поисках сокровищ. Это начали еще эллины. Естественно, статуи сбрасывались вниз, засыпались вынутой землей, разбивались, иногда. Что отодвигало последующие поколения даже от возможности приобщиться к разгадке. Потом музейщики стали растаскивать их по своим кладовкам, понятия не имея об их истинной ценности. Впрочем, сегодня это уже не имеет значения, ценность утеряна вместе со знанием об их точном месторасположении. Изваяния устанавливались всегда попарно, чаще всего, на возвышенностях. Они были разной высоты и двух видов: в форме статуй и в форме барельефов. Это была система створов, ворот. Зная, как ею пользоваться, можно было выйти к нужному месту, как по фарватеру. – Современные ученые считают, - заметил он, - Что изваяния отмечали территориальные границы племен. – Двадцать тысяч лет назад, - сказала Диана, - Когда были установлены эти знаки, не было нужды делить эту Землю. Потому, что ее охранял священный страх. – Как вы можете быть уве6рены в вашей датировке? – возразил он. – А как современные ученые могут быть уверены в своей? – усмехнулась Диана, - Установить возраст изваяний по аналогии невозможно потому, что нет аналогов. А изотопный анализ даст возраст самого камня, то есть несколько миллионов лет. Это изваяния амазонок, господин сочинитель, Стражей Ворот. Расовой сознание сохранило об этом смутную память, поэтому их и называют «бабами». – На их груди, - возразил он, - Есть изображения окружностей, напоминающих женские груди. – Естественно, - рассмеялась Диана, - А у вас на груди нет таких окружностей? Это, действительно, изображение грудей, но они имеют сакральное, а не анатомическое значение. Каково анатомическое значение ваших сосков, господин сочинитель? На кольчугах древних руссов и азиатов были такие же окружности в форме дисков, не имеющие никакого функционального значения. Это очень древний символ, потом утерянный и обозначавший принадлежность к воинству Белой Богини. Кольчужные диски на мужских кольчугах ведут свою родословную от стальных чаш на кольчугах амазонок, оттуда же и легенда о выжженных грудях. – Амазонки охраняли фарватер? – Не в физическом смысле. И система знаков не была криптограммой. Вся Ойкумена знала о существовании входов и о наличии обозначенных путей к ним. Их несколько. В Элевсине был один из них. Второй – здесь, на этой земле. О чем кое-кто не забыл. – Немцы? – Разумеется, не все немцы. Sielberstern, SS, Серебряная Звезда или Черный Орден – вот кто стоял за всем этим «Походом на Восток». С этой же целью они лезли и в Тибет. Но не добрались. Зато китайцы добрались. Стой же целью. – Если входов несколько, почему люди не проваливаются в них постоянно? – Во-первых, проваливаются иногда. А во-вторых, по той же причине, по которой простой коитус в бане не дает сакрального результата. Потому, что нет ритуального сознания. Даже простой коитус невозможен без определенной настройки сознания. Вы не сможете съесть куска хлеба, не введя этот акт в цепочку символических отношений. Пути проложены не просто так, они следуют определенным энергетическим линиям. Не пройдя весь лабиринт, не принеся жертв, вы не войдете в Дом Белой Матери. Или никогда не вернетесь, поскольку сами будете жертвой. Но стремящийся ищет за воротами смерти могущества, а не смерти. – В чем заключается это могущество? – В том, что оно – «это» могущество. Оно заключается в вас. Оно – ваше и больше ничье, так же, как и ваша смерть. Оно может оказаться и слабостью. Или смертью. Элевсинские Мистерии существовали более двух тысяч лет. И никто из прошедших мистерии не рассказал, что он там делал. Один современный ученый, - Диана рассмеялась, - Предположил, что они уединялись там для тог, чтобы кушать пирожки в форме женских половых органов. Женский половой орган – это предел мистических медитаций этого достойного профессора. – А бабки можно получить? – вдруг встрял Юрген, - Гы-гы. – Возьми все, но за все заплати, - ответила Диана с улыбкой. – Бабки сами за себя платят, - уверенно заметил Юрген. – Правда твоя, старик, - серьезно сказала Диана, - Они за все заплатят. Тебе. – Она взяла из рук Юргена бутылку и без церемоний приложилась к горлышку. А потом продолжила, - Вход – это не чисто географическая точка. Он начинает существовать тогда, когда ваше определенным образом настроенное сознание соприкасается с определенным местом. Текст начинает существовать, когда с ним соприкасается сознание читающего текст. Без сознания читающего это просто куча грязной бумаги. Но вы не прочтете текст, не зная языка, на котором он написан. То есть, в сознании должно присутствовать знание. А знание невозможн6о без намерения знать, то есть без настройки сознания. Или по-другому говоря, ритуала. Ничто в физическом мире не является чисто физическим. И ничто в духовном мире не является чисто духовным. И тот и другой встречаются в сознании человека. Человек сам по себе есть дверь. Но это – запертая дверь. Мистерия входа в Дом Белой Богини распечатывает его. И он сам для себя становится входом. В любое время и в любом месте. Теперь он – дваждырожденный. Он – двуликий Янус. Он видит Реальность в двух ее проявлениях. Теперь для него нет ни жизни, ни смерти. Он навсегда проснулся. – В чем выгода такого положения? – спросил он. – Нет никакой выгоды. Выгода – это предпочтение чего-то перед чем-то: богатства перед бедностью, добра перед злом, жизни перед смертью Дваждырожденному – все равно. Ему – равно все. Нет предпочтений, нет выгоды.- Но что же у него есть? – Целостность. Это та точка, из которой начинается эволюция к Богу, сущему в нем. Человек больше не слепой червь, спящий в коконе, он осуществил метаморфоз. Он вышел из кокона. Теперь он существо о двух крыльях. Ангел. Это та стадия, которой так боялся старик Иегова, когда явил: «Вот Адам стал как один из нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей и не взял также от Древа Жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно.» - Со времен прародителей, - заметил он недоверчиво, - Человек знает добро и зло. За то и был изгнан из рая. – Ничуть не бывало, - возразила Диана. – Он не знает ни добра, ни зла. У него нет точки опоры, которая дает способность к различению. Человек видит добро, как нечто противоположное злу, а зло, как нечто противоположное добру. Как отношение, а не как два раздельных подобно двум сторонам медали, но фундаментально единых факта. Поэтому и знание его относительно. Он висит в пустоте меж двух зеркал, его знание о добре и зле – отражение отражений, фикция. И он становится подобен псу, лижущему пилу. Питаться своей кровью, пожирая самого себя во тьме невежества и скрежете
