Магдалена была совсем другая, - сказал Отто. - На другую Марию.
-На какую другую? – чтобы хоть как-то сопротивляться богохульным заявлениям Отто, спросил Герман, хотя, конечно, прекрасно понял, которую из Марий тот имел в виду.
Отто как-будто не услышал его вопроса.
-Она была славная девочка.
-Я не верю вам, и не хочу вас слушать, - стараясь придать своему голосу твердость, заявил Герман.
Но Отто и это заявление Германа пропустил мимо ушей.
-А, собственно, почему вас так покоробило, что проститутка может быть похожа на Марию? – спросил он через какое-то время.
-Потому что это кощунственно, - сказал Герман.
-Кощунственно для кого – для девушки или для Марии? Не будьте ханжой, господин Стоковский, вы ведь художник. Вспомните, что сам Караваджо неоднократно писал образ Марии, используя в качестве модели свою любовницу-проститутку.
-Караваджо плохо кончил, - сказал Герман.
-Вы хотите напомнить мне, что он стал убийцей? Так убийцами, порой, становились и куда менее талантливые художники.
-Вы опять каким-то образом намекаете на меня? Так вот я не понимаю, о чем вы!
-Боже упаси! – воскликнул Отто. – Я и не думал ни на что такое намекать. Да и мог ли я такое подумать о вас? Я имел в виду Микеланджело.
(Герману невольно польстило в душе такое сравнение в его пользу).
-Согласитесь, - продолжал Отто, - скульптор он был, конечно, гениальный, а как живописец – так себе, более, чем средний. Ведь это же ваши собственные мысли, не так ли?
Герман действительно не раз думал о том, что, как художник, Микеланджело никакой, и роспись Собора Святого Павла вовсе не казалась ему такой уж великой живописью. Но теперь ему стало неприятно оттого, насколько глубоко проник в него этот идущий рядом господин.
-Так я опять о Марии, - вернулся к, казалось бы, забытой теме Отто. - Можете не принимать мои слова, как заявление о чем-то действительно случившемся, если они так сильно коробят ваши святые чувства. Воспринимайте их просто, как размышление над тем, что при желании всегда можно найти даже в самых чистых сферах - повод для сомнений.
-И дальше?..
-Так вот, я и говорю, что Мария, как девушка чистая и ищущая Бога, могла часто бывать в Храме. И даже не могла, а, уверяю вас, бывала! И там на нее вполне могли обратить внимание священнослужители. Вы же не будете спорить с тем, что служители Высших Начал далеко не всегда соответствуют Тому образу, которому они служат – и в жизни, и в мыслях, и в поведении?.. Это ведь тоже, если не ошибаюсь, ваши собственные мысли? Вспомните свои юношеские походы в Храм Господень в поисках так заинтересовавших вас ответов на евангельские вопросы.
-Не ошибаетесь, - мрачно подтвердил Герман. Он, действительно, неоднократно задумывался над тем, что в церковь приходило бы гораздо больше народа, если бы слишком часто в служителях культа приходящие не видели, так очевидно вылазящее наружу, безбожие.
-И представьте теперь, - продолжал Отто, - что именно такие священники и встретились Марии в Храме во время ее чистых и искренних молитв к Всевышнему и Всечистому.
-Ну, представил. Что дальше?
-Дальше? Дальше она попросту была изнасилована этими, недостойными своего места, негодяями. Затем они же предложили Иосифу взять ее в жены – он немолод, малограмотен, а она, напротив, и молода и красива. И Иосиф соглашается. (Да и была ли у него в те времена возможность отказаться?) А потом у Марии рождается сын. Вы не задумывались, почему у мальчика-Иисуса была такая тяга к религиозным знаниям? Помните, как он, двенадцатилетний, учил в Храме?
-Задумывался, - с упрямством в голосе сказал Герман. – Потому что он был Богом.
-Врете, - сказал Отто.
-Что значит вру?
- Причем, дважды. Во-первых, вы не задумывались, во-вторых, сами вовсе никогда не считали Иисуса Богом – уж меня-то обманывать не надо, я сам кого угодно обману – а, в-третьих, в его с детства замеченной религиозности просто мощно говорило то, что потом назвали генами.
-Я теперь понял, - сказал Герман, - ни на какую богородицу та проститутка похожа не была. Вы специально завели этот разговор, чтобы ... – Он запнулся, досадуя на себя за то, что не может найти нужного слова.
-Чтобы что? – спросил Отто. - Поколебать ваши устои? Так у вас их и не было никогда. Или то вялое чтение Писания с утреннего похмелья вы называете устоями? Тогда, для чего я завел разговор? Для того и завел, чтобы сказать вам, что та девочка была похожа на молодую Марию, и не надо по поводу и без повода обвинять Сатану в том, чего он и в мыслях не держал.
При слове «Сатана» Герману захотелось сказать фразу, которую, как он полагал, и надо говорить в подобных случаях: «Изыди от меня, Сатана!», но, подумав, что, кроме гомерического смеха, никакой другой реакции эти слова у Отто не вызовут, ничего не сказал.
И правильно сделал, что не сказал. Сегодня и без того еще будет весело.
Герман вздрогнул и краем глаз посмотрел на Отто. Но так и не понял, послышалась ли ему эта фраза, или, явно прочитав его мысли, Отто действительно с усмешкой произнес ее. Но Отто шел, высоко подняв голову и картинно глядя вперед, и, казалось, уже забыл и о Германе и о своих, так коробивших Германа, богопротивных речах.
Германа очень задело богохульство Отто и, вспомнив недавний разговор с Сарой, не удержался от замечания:
- А вот Сара почему-то придерживается почти библейской версии о происхождении Христа! Правда, непорочное зачатие она приравняла к вхождению ангелов к земным дочерям.
- И что же в этом удивительного? - спросил Отто и, не ожидая ответа, продолжил: -Сара выросла в аристократической и благочестивой семье, получила прекрасное образование, с которым усвоила и каноны христианства протестантского толкования. И я вовсе не намерен навязывать ей свои взгляды. Я, в отличие от церковных ханжей, всегда оставляю своим подопечным свободу и право выбора.
И Отто многозначительно посмотрел на Германа.
-Ну, что, возвращаемся в отель? – спросил Отто, когда молчание затянулось дольше всех пределов. – А то я что-то замерз.
«Да уж, - подумал Герман, - там, где кипят котлы, должно быть теплее».
Какие котлы?
«Адские», - в ответ подумал Герман.
Господи, как я устал от этой вселенской глупости...
-Пожалуй, - вслух согласился с предложением Отто Герман, будто и не было сейчас между ними этой мысленной пикировки. А, может, ее и правда не было...
Когда они повернули на свою улицу, то еще издали увидели возле ярко-освещенного входа в отель большое, взволнованное скопление народа. Время от времени это скопление выхватывало из – и без того яркого круга света - сине-красные вспышки полицейской сирены. На обочине стоял автомобиль полиции и две машины, которые в России называют «Скорой помощью», а здесь на них было написано «Ambulance». Герман почувствовал, как неприятная дрожь волной пробежала у него по спине. Герман ни на секунду не усомнился, что «Ambulance» и полиция как-то связаны с Отто и с ним.
Подойдя ко входу в отель, Герман увидел, как в одну из «Ambulance» двое санитаров в синих униформах на насилках внесли покрытое простынею тело, очертание которого было большим и дрябло-колышущимся. В глаза Герману бросились, оставшиеся непокрытыми, широконосые ботинки цвета топленого молока на толстой подошве.
Герман бросил быстрый взгляд на Отто, но тот, отведя глаза в сторону, кого-то высматривал в толпе.
Войдя в фойе, они встретили Бобби.
-What happened here, Bobby? – спросил его Отто.
И, странное дело, хотя дальше разговор продолжался по-английски, Герман понимал все, до мельчайшего слова.
-Когда вы ушли, - отвечал Бобби, - этот господин еще долго продолжал выигрывать. Так долго, - доверительно прошептал он, - что мы уже не на шутку обеспокоились. Вскоре он даже перестал снимать со стола свою ставку, просто бесконечно собирал свои выигравшие фишки и все.
-А вы не помните, как он ставил? – спросил Отто.
-Как не помнить? Очень хорошо помню. Две десятифунтовые фишки он поставил на «первую дюжину», а три десятифунтовые на «восемнадцать-тридцать шесть». То есть, вы понимаете, что при такой расстановке все цифры, кроме 13, 14, 15, 16, 17 и зеро приносили ему по десять фунтов выигрыша после каждого спина. Потом ему надоело выигрывать по десять фунтов, и он поменял десятифунтовые фишки на стофунтовые.
-И, значит, с каждого выигрыша стал получать уже по сто фунтов? – скорее просто сказал, чем спросил Отто.
-Совершенно верно. Диллер только и делал, что сначала бросал шарик в колесо, а после выкладывал по сто фунтов. И вы только подумайте – в течение получаса, не меньше, ни разу не выпали эти шесть заколдованных цифр! Ну, а уж потом... – Бобби вздохнул так, как будто и правда сожалел о том, что началось потом.
-И что же было потом? – спросил Герман, с удивлением понимая, что вопрос этот он задал по-английски – то есть, на языке, во владении которым он до сей поры ограничивался знанием только двух фраз: «Май нэйм из Герман» и «Ландон из э кэпитал оф грэйт бритэн».
Отто бросил на Германа насмешливый взгляд.
-Потом эти цифры стали, наконец, выпадать, - грустно сказал Бобби.- Причем, тоже подряд, после каждого спина.
-То есть, - опять вмешался в разговор Отто, объясняя Герману, - если выигрывал он по сто фунтов, то проигрывать стал сразу по пятьсот. Ведь он проигрывал свои пять, поставленных на кон, стофунтовых фишек.
-Совершенно верно, - подтвердил Бобби. – Словом, в ближайшие несколько минут он проиграл и то, что выиграл только что, используя эту свою дурацкую систему, и то, что выиграл чуть раньше – вы, кажется, при этом присутствовали? – и то, что было у него на кредитных карточках, и то, что он занял по телефону, позвонив кому-то из своих друзей... В общем, проиграв, наверное, на всю жизнь вперед, этот господин заказал бутылку виски – ему принесли ее за счет заведения – выпил ее всю прямо из горлышка, вышел из казино, и тут же, прямо у ресепшн, достал из кармана револьвер и на глазах у всех выстрелил себе в рот. Видите, сколько крови натекло? – брезгливо указал он на большую темно-красную лужу густой запекшейся крови, к которой из-за отвращения никак не могли подступиться темнокожие уборщицы.
-Откуда же он взял револьвер? – спросил Отто. – Ведь при входе всех тщательно досматривают на наличие оружия?
Бобби развел руками.
-В этом и заключается самый главный вопрос, - сказал он. – Я ведь лично присутствовал при том, как Джерри проверял его – и руками ощупывал, и металлоискателем водил. Ведь это одна из главных моих обязанностей – не допустить, чтобы в зал пронесли оружие. Но ведь не было у него никакого оружия, мистер Вольф! Богом клянусь! Что теперь будет, что будет? – обреченно качал головой Бобби, небезосновательно предвидя для себя совершенно катастрофические неприятности.
-Не беспокойтесь, друг мой, - похлопав по плечу, успокоил его Отто. – Я позабочусь о том, чтобы это дело не получило огласки. Уж, во всяком случае, вас не обвинит никто ни в чем.
-Спасибо, мистер Вольф! Большое спасибо! Я вечный ваш должник! Поверьте, я этого никогда не забуду! – со слезами на глазах лепетал Бобби, прикладывая к груди руки и не зная, как еще показать свою безмерную готовность на любые жертвы во имя благодарности спасителю своей репутации, своего рабочего места, может быть, своей свободы, и вообще, по мысли Бобби, спасителю всего на свете.
-Будет вам, Бобби.– равнодушно
