– Герман на секунду задумался. - Хорошо. Вот ее цена: ты переведешь на имя Татьяны деньги. Я хочу, чтобы она купила себе хорошую большую квартиру в центре Москвы.
-Можешь уже сейчас послать ей смс, чтобы завтра с утра она получила деньги, - сказал Отто. – Сегодня понедельник, - в оправдание задержки до завтра добавил он, - и почта на Фабричной не работает.
-Все. Теперь уходи, - сказал Герман. – Я хочу побыть один.
-Да, - сочувственно произнес Отто, поднимаясь с кресла, - не каждый день узнаешь такое.
И, фальшиво напевая отрывок из арии «На земле весь род людской...», он пошел прочь к выходу. У самой двери, перед тем, как выйти из номера, он вдруг остановился, обернулся, и совершенно серьезно сказал:
-А кровь в договоре между нами все-таки была.
11.
Остаток этого дня Герман пролежал в оцепенении. В голове после ухода Отто не оставалось ни едной мысли, и, кроме полнейшего равнодушия ко всему на свете, только невероятная усталость давила на тело, волю, душу.
Ближе к двенадцати ночи звонок телефона в номере вывел его из этого состояния тягучей чугунной апатии. Герман понимал, что звонить ему сюда, кроме Отто и Сары, было некому, потому он еще какое-то время лежал неподвижно. Но поскольку телефон продолжал пронзительно и однообразно взывать, Герман потянулся к трубке и снял ее.
-Слушаю, - сказал он.
Звонила Сара.
-Я решила прогуляться по ночному Лондону. Вы не хотите составить мне компанию? - спросила она.
Герман молчал.
-Я все знаю, - сказала тогда Сара.
-И я все знаю, - произнес в ответ Герман.
-Тем лучше, - отозвалась Сара. – Значит теперь, когда между нами не осталось никаких недосказанностей, нам будет легче понимать друг друга.. В общем, я жду вас внизу, в фойе.
-Сейчас спущусь, - сказал Герман.
Он выглянул в окно. Оно было забрызгано мелкими каплями дождя, которые продолжали негромко барабанить по стеклу.
«А я и не слышал, когда начался дождь», - подумал Герман, снимая с вешалки плащ и набрасывая его на плечи, нисколько не озадачивая себя вопросом, откуда в номере взялся плащ, если с утра никакого плаща на вешалке не было.
Сара ждала внизу. Она была просто необыкновенно красива... и необыкновенно соблазнительна - с подобранными волосами, в белом полупальто, покрытом легким рисунком в виде вязи тонких черных шестиугольников, напоминающих по форме пчелиные соты, которого Герман никогда раньше на ней не видел, в черных прозрачных чулках и туфлях на, как обычно, высокой тонкой шпильке. В правой руке она держала большой черный мужской зонт. Увидев вышедшего из лифта Германа, она улыбнулась ему той странной, непонятной, манящей, теплой улыбкой, перед которой вся его, заранее подготовленная напускная суровость и безразличие осыпались, как луковая шелуха.
Когда Герман подошел к ней, Сара потянулась губами к его щеке, и у Германа не достало сил отстраниться от ее поцелуя.
-Добрый вечер.., Нуар, - стараясь говорить по возможности сухо, произнес Герман.
Сара снова улыбнулась.
-Какой ты смешной, - сказала она. – Особенно когда пробуешь придать себе сердитое выражение лица.
-Уж какой есть, - ответил Герман. – Просто удивительно, да, Нуар - что вы со своим патроном нашли в таком смешном человеке?
- К тому же пьющем, - по-прежнему с улыбкой, добавила Сара. - Перестань, глупыш, - сказала она, мягко проводя ладонью по его щеке. – И не называй меня Нуар. Для тебя я всегда буду Сарой.
-Всегда? Ты, как и он, тоже знаешь о том, что будет всегда?
-Нет, - ответила Сара. – Не знаю. И он не знает.
Они вышли на улицу. Было темно и довольно холодно. Все казалось пропитанным зябкой сыростью. Сара протянула Герману зонт, и он раскрыл его, защитив от лондонского дождя сразу два тела, прильнувших друг к другу.
-Так значит он вовсе не так всесилен, как о нем принято думать?
-Он достаточно всесилен – сухо сказала Сара, показывая, что не хочет продолжать этот разговор.
-Где мы? – спросил Герман, оглядываясь по сторонам большой, и даже в этот поздний час остающейся шумной улицы.
-В центре Лондона, в Вест Энде, - сказала Сара. – Между Пикадили и Регент-стрит.
-Это многое прояснило для меня, - с иронией в голосе заметил Герман. – Впрочем, о Пикадили я читал. Кажется, у Диккенса.
-Да, - задумчиво повторила Сара. – У Диккенса.
- Куда мы идем?
-Куда хочешь, - сказала Сара. – Отсюда до многих мест, о которых ты мог слышать, рукой подать: Парламент, Букингемский Дворец, Тауэр, Музей «Мадам Тисо», Национальная Галерея... Сразу всего и не припомнишь. Правда, в это время все уже закрыто.
-Ты, похоже, хорошо знаешь и этот город, – заметил Герман, вспомнив, как свободно, совершенно, как дома, Сара ориентировалась в Париже.
-Хорошо?... Да, пожалуй хорошо. Так ли уж это важно?
-Скажи, на Земле вообще есть хоть один уголок, где бы ты не бывала?
-Нет, - совершенно серьезно ответила Сара. – На Земле нет.
По тому, как Герман вздохнул – словно набирая воздух для нового предложения – можно было подумать, что он еще что-то хотел спросить, но промолчал.
-Ты хотел спросить, какие у меня отношения с ним? - задала вопрос Сара после довольно долгой паузы, которую нарушал только стук дождевых капель о зонт. - Почему же не спросил?
-Наверное, потому, что подумал – и, подумав, не захотел об этом знать.
-Не захотел, или побоялся?
-Вряд ли для меня осталось то, чего еще можно бояться, - сказал Герман. – Самое страшное в моей жизни, похоже, уже произошло.
-Что же тут страшного? То, что твои картины начали продаваться? Или что ты начал познавать то, к чему всю жизнь стремился?
-Думаешь, я так сильно к этому стремился?
-Да, думаю. Настолько сильно, что и сам не знал об этом. Отто никогда не является к тем, у кого желания не достаточно сильны. Только к одержимым своими мечтами.
-Страшной же должна быть расплата, - скорее как-то для себя, тихо произнес Герман.
-Ну, раз еще только должна быть, значит ничего страшного пока не произошло.
Они снова некоторое время шли молча.
-Так какие же у тебя с ним отношения? – нарушил молчание Герман.
-Ты ведь подумал сейчас о том, какие вообще могут быть отношения у Сатаны с земной женщиной? Не так ли?
-Я с первой встречи понял, что ни от него, ни от тебя скрыть ничего невозможно... Даже мысли. Но только земная ли ты?
Сара улыбнулась.
-Разве я не достаточно давала тебе это почувствовать? – спросила она., и Герман вновь ощутил непреодолимую силу мощного желания. Он едва смог подавить в себе эту волну. - Читал ли ты когда-нибудь о «сынах Божиих, которые входили к дочерям человеческим»? – спросила Сара.
-Это из Библии?
Сара не ответила.
-Да, читал, - сказал Герман. - Если мне не изменяет память, они были за это осуждены и низвергнуты с небес.
- Один из низвергнутых – самый мудрый, самый прекрасный и самый непокорный – и был им.
-Тем, кого люди позже назвали воплощением зла?
-Ты сам можешь определить, что есть зло, и что добро?
-Нет, не могу. Но, глядя на тебя, я могу его понять, - сказал Герман. - И нечисть не сможет не влюбиться, когда увидит перед собой такую женщину, как ты.
- Как просто ты все разложил по своим местам - сразу определил, где нечисть, где чистота...
-Продолжай.Что же ты замолчала?
-Отто показал мне, что добро и зло по существу своему – вещи весьма относительные. О чем можно с полной уверенностью сказать, что оно - абсолютное добро или абсолютное зло? И то, и другое имет значение лишь тогда, когда противопоставляется друг другу. Плюс и минус, добро и зло – разве они существуют сами по себе? Что зло для меня, может оказаться добром для того человека, - Сара показала глазами на прошедшего мимо старика, - и что было для меня злом вчера, вполне может оказаться добром завтра. Эти понятия имеют значение только по отношению к тому, к кому они относятся.
-Так что, из твоих слов я должен сделать вывод, что все равно – добро или зло руководит нашими поступками?
-Нет, - сказала Сара. – Из моих слов следует только тот вывод, что добро и зло, как время и пространство, как холод и тепло, как ты и я, в конце концов – все, относительно. Например, ответь мне - проституция – это плохо или хорошо, добро или зло?
-Думаю, на этот вопрос гораздо легче ответила бы женщина, - заметил Герман, подумав, что у мужчин на это явление вовсе не такой однозначный взгляд, как у женщин.
-И женщина, конечно, сказала бы, что зло, - поняла его мысль Сара. - В этом утверждении с ней будет единогласна большая половина человечества. Но если проститутка обслуживает инвалида – причем, такого, у которого нет ни рук, ни ног, который ходит под себя и без посторонней помощи не может даже поднести ложку ко рту - тогда проституция зло или добро?
- В таком случае, есть ли какой-нибудь критерий для определения качества нашей жизни и наших действий? Где тот признак, по которому можно безошибочно судить, хороши наши поступки или дурны?
-Индусы говорят, - произнесла Сара, - что всякое действие, мысленное или физическое, направленное на то, чтобы ограничить живое существо в его развитии – дурно, потому что оно ведет к движению назад. А все, направленное на то, чтобы помочь живому существу в его движении к цели, к Божественному – хорошо.
-По их словам выходит, что в отношении меня Отто проявил добро?
-А разве нет? Разве ты не продвинулся вперед - к своей цели? И это, конечно, добро. Но вела ли тебя твоя цель вперед? Успех, к которому ты стремился – был ли он целью от Бога, или от Дьявола? И ответ уже может быть совсем другим. Так что, Добро и Зло – это вовсе не реальности...
-Тогда что же?
- Направления.
Герман молчал.
-Вот ты вспомнил о том, что вход сынов Божьих к земным женщинам был проявлением зла в чистом его виде. А ты никогда не задумывался над тем, что через тысячелетия после низвержения Сатаны в ад сам Бог, по существу, повторил то же самое?
-Что значит повторил? – не понял Герман. - Каким же образом?
- Разве Он точно так же - или почти точно так - не вошел в тело человеческой дочери? Ты, конечно, можешь возразить, что Он преследовал при этом благородную и возвышенную цель: подарил миру Мессию. Но, согласись, Мессию почему-то опознали и признали далеко не все... Конечно, ты вправе сказать, что разгадать, в чем состоял замысел такого невсеобщего признания Мессии люди не в состоянии... Но, в таком случае, то же самое можно сказать и о замысле, связанном с изгнанием - заметь, не уничтожением, а только изгнанием - Дьявола. Так что, оставь и за Отто...
-Ты хотела сказать за Дьяволом...
-Пусть так. Оставь за Дьяволом генетическое право иногда проявлять свойства, близкие и понятные обычным земным людям.
-Я оставляю за ним это право. Дальше... Ты – и он...
-Я и он... Ты правильно догадался – нас связывает с Отто нечто гораздо большее, чем совместная... скажем так, работа. Отто меня любит. Возможно, это слово не совсем точно отражает те чувства, которые он испытывает. Это, скорее, сродни любви отца к дочери, скульптора к своему творению. Но он видит во мне женщину, всегда желанную и желаемую. По-сути, я для него - элексир, поддерживающий его жизненный тонус в этом, земном мире. Без меня он уже не может обходиться.
-Это все о нем. А ты? Что он для тебя? – перебил Герман Сару.
Сара ответила не сразу.
- Он всегда предельно вежлив, внимателен...
-Я спрашивал о другом – не о его внимательности.
- Нежен... Хорошо... В минуты близости он мне не
