придётся кого-то убить. Но основой его личности снова стала человечность, которая не позволяет осуществлять закон силы.
– Проясните, пожалуйста, вопрос относительно этих, как вы выразились, надстроек. Как это могло быть осуществлено… технически?
– Видите ли, Император же руниа. Наши эмоции, наши реакции на то или иное событие – всё это те или иные физиологические процессы. Он их вызывал с помощью Силы, то, что людям даётся с большим трудом и на короткое время, – гипноз, удержание власти над другим, – он делал с лёгкостью. Как я поняла, он создавал галлюцинации и вызывал нужную ему реакцию, которая затем закреплялась и появлялась без воздействия извне – потому что других не было, потому что всё, что касалось человеческих отношений, та сеть, скрепляющая человека с другими людьми, была сожжена. Именно эту новую систему отношений он и творил. Надо сказать, у него получилось…
– И что же, по-вашему, встреча с Линном смогла стать таким, как вы выразились, горячим потоком? Встреча с сыном, которого он никогда не видел, о существовании которого не помнил, разрушила последствия двух Силовых воздействий – и самоуничтожения, и работы Императора?
– Это была не просто встреча. Человек и в обычной жизни ничего не забывает, а тут – то, что он уходил на возможную смерть от будущего ребёнка, стало своего рода якорем. Он знал, что должен выжить, ему было зачем возвращаться. Этот, если хотите, инстинкт нельзя было побороть, поэтому сработал своего рода механизм самозащиты: да, сознательно он пошёл на самоликвидацию, но интуитивно воспротивился ей, в результате память не была стёрта. Она была скрыта. Император знал об этих «закрытых дверях», за которыми что-то есть, но во время покушения лорда Эльснера и мёртвых хиннервалей он серьёзно пострадал, и у него не было возможности аккуратно выжечь эти участки памяти. Хотя я сильно сомневаюсь, что он и до покушения смог бы: как я понимаю, это и для руниа очень сложная операция, даже в древности её делали только самые могущественные из них, да и то редко… Так вот. Закрытая память была жива, а Линн очень похож на отца, не внешне, – внутренне. Это и была та волна… эта похожесть, удесятерённая Силой, всколыхнула за «закрытой дверью» прежнюю личность, и та прорвалась сквозь наносное. Нет, конечно, сразу он не вспомнил ни своё имя, ни свою семью, но подлинные, настоящие реакции – на близких, на то, как нужно любить и защищать, – воскресли и вернулись.
– Вы ведь не находились при нём постоянно. Вы увидели его сразу после Беспина, или же прошло какое-то время?
– Сразу, конечно… он же был ранен, ему требовалась помощь. Была пугающая разница, я была рада, что не вижу его глаз… мне хватило того, что я слышала его голос. Он требовал, чтобы я не докладывала Императору о том, что вижу.
– А вы обязаны были доложить?
– Ну… видите ли, в мои обязанности с самого начала входило отслеживать физическое и психологическое состояние моего пациента и докладывать Императору обо всех изменениях, происходящих с ним. После своих бесед во время создания личности Император ждал реакции на свои действия, – он считал, что его воздействие нужно дозировать, да и собственно визиты тоже. Так что в перерывах за Милордом следила я. Ну, а тут – кардинальные изменения, внезапные, неожиданные, лорд Эльснер знал, что я обязана донести, и был категорически против.
– Вы выполнили его приказ?
– Нет.
– Почему?
– Потому что это Император.
– Поясните, пожалуйста… Простите, я понимаю, вам тяжело об этом говорить… выпейте воды, прошу. Вам легче?
– Да. Спасибо.
– Итак?..
– Да. Я знала, что мне не выстоять против методов допроса Императора, которые он непременно применит, если я вдруг, не дай Создатель, заартачусь. Нужно было придумать какой-то выход, хоть немного правдоподобный. Это было сложно, потому что если бы я нарушила волю Милорда, единственным наказанием стала бы смерть… что не входило в мои планы. Кажется, в тот момент Вейдеру нужен был рядом кто-то, кто поймёт и не предаст, и у него не было других вариантов, кроме меня, – к сожалению ли, или к счастью. Я с большим трудом сумела ему объяснить, чем обернётся для меня такое недоносительство… это было очень страшно, поверьте. Я никогда ещё не была так близка к тому, чтобы умереть, вы не представляете, какой удар обрушивается сразу, как только говоришь ему «нет»… это просто первая реакция, ещё не действия… Он сдержался. Он понял, что вынуждает меня сделать выбор: Милорд или Император. И… когда эта мучительная тишина закончилась, он сказал мне, как именно я должна доложить Императору о произошедшем. В каких выражениях. Что говорить, а что обойти. Не умолчать, а переставить акценты. В общем, мы сплели первое в моей жизни враньё Императору… и я доложила.
– Позвольте спросить… почему вы выбрали Милорда? Вы ведь спасли его путём пересадки мозга, взяли для него тело вашего мужа, потерявшего рассудок. Ваши действия – следствие именно этого выбора?
– Да… пожалуй. Впрочем, в тот момент я уже не думала, спасать или не спасать, решение было принято гораздо раньше. Да, я хотела, чтобы мой переход на сторону новой власти выглядел убедительным, и у меня не было более ценного аргумента в свою пользу, чем живой Милорд. Но… именно тогда, после Беспина, я увидела его – другим. Живым, страдающим, переживающим – и очень сильным. Знаете, с сильными людьми сложнее, они никогда не попросят помощи, даже когда очень в ней нуждаются… и оттого боишься оскорбить их, предложив. К тому же, он уже двадцать лет был моим пациентом, и как бы ни относиться к ним как к работе, всё-таки пациентов выделяешь из остального человечества. Я знаю, это было безумие, и я могла поплатиться жизнью… перейдя в разряд ненужных Императору людей. Или недостаточно надёжных, что на самом деле ещё более скользкая дорожка. Милорд вышел на связь с ним, сообщил, что собирается немедленно отправиться к нему с личным докладом, потом уступил мне место и улетел. Я не знаю, показалось ли Императору убедительным моё враньё, но разговор был… обычным. Император всегда умел сохранять вид полной невозмутимости и контроля над ситуацией, но ещё он любил оставлять собеседника с тревогой, с неясностью относительно своего решения, – чтобы тот мучился, снова и снова возвращался к этому разговору, перебирал каждое слово… и когда уже полностью погружался в такое подвешенное состояние, Император давал какое-то разрешение ситуации. Да, это было очень тяжело…
– Выпейте ещё.
– Спасибо. Так вот, меня не уволили… Потом появился Милорд, – для обычного осмотра. Сказал, что мне ничто не грозит, и что Император отправил его отдыхать. Он был подавлен, но… в нём появилась какая-то мрачная решимость. Данные осмотров – и после Беспина, и второго – я тоже могу вам предоставить. Кстати о личностях… Впоследствии Император попытался, так сказать, освоить это… контролируемое стирание памяти с последующим восстановлением личности, мы попробовали воспроизвести всё это… совместно.
– И кто же стал объектом эксперимента Императора?
– Доктор Сойтар. Мой первый муж.
– Так, значит, после этого…
– Да. Я много думала о том, почему он не смог уцелеть, почему оказалось нечего восстанавливать. Понимаете, вся эта работа над препаратами для допросов, его лаборатория для опытов на людях… у вас же есть возможность, спросите Шедира Сайетриса, он знает, куда его везли. Словом, мой муж… постепенно, шаг за шагом сжёг в себе человечность, – якорь, благодаря которому уцелел лорд Эльснер, – и тот человек, которого я любила, умер задолго до эксперимента Императора. Очевидно, личность человека – это нечто большее, чем имеющийся в памяти набор из фактов, имени, умений…
– А вы не предполагали, что причиной такого невозвращения мог стать именно удар Императора? Раз это эксперимент, значит, раньше подобное ему совершать не приходилось. Не рассчитал силу – и Силу, перестарался, сделал не то… Нет? Почему?
– Именно потому, что не умел и осторожничал. Он даже сомневался, не слишком ли слабым было воздействие.
– Простите за вопрос, но всё же… Скажите, я правильно понимаю, что воссоздавать его личность должен был Император, и это не удалось?
– Да.
– Но что могли сделать обычные человеческие средства? Вы ведь привезли его в психиатрическую лечебницу на Свейзе. Был шанс?
– Нет. Но я врач, а нам запрещено терять надежду.
– Скажите, пожалуйста, а за годы, прошедшие после изменения личности лорда Эльснера, Император не пытался найти способ повторить стирание памяти?
– Вы хотите знать, почему ему двадцать с лишним лет это было не нужно, а потом вдруг понадобилось?
– Да.
– Я не знаю наверняка. Император не отчитывался о своих мотивах, у меня была только официальная версия… позже мне пришло в голову другое.
– Что именно?
– Что Император захотел научиться стирать чужую память для того, чтобы вернуть лорда Вейдера под контроль. Уничтожить новое и вредное. Оставить то, что ему полезно. Подкорректировать, так сказать.
– Вы делились этой догадкой с Милордом?
– Да. Мне пришлось ждать личной встречи, потому что переговоры, разумеется, прослушивались. Это было на Алголе… Свои мысли по поводу моих догадок он оставил себе, а через минуту ему стало некогда: на наши головы свалилась бедовая компания повстанцев, которые собрались, как выяснилось, устроить покушение на Милорда. Впрочем, об этом нужно спрашивать не у меня: я оставалась в стенах медицинского центра, а потом улетела на Свейз.
***
На столе царил хаос. Мы загружали бедный стол чашками с моррето, забывали о них, притаскивали новые, складывали рядом записи разной ценности и разных степеней достоверности, тарелки с едой и прочие необходимые для работы вещи. Потом приходил Йаллер, с грустью взирал на растущий и наслаждающийся своей мощью бардак и с помощью Силы наводил порядок. Впрочем, надолго его всё равно не хватало, поскольку обсуждать важные вещи без поглощения соответствующих напитков было решительно невозможно, из сложенных в хронологическом порядке материалов сразу же становилось позарез нужно что-то выкопать, а в результате умственных усилий почему-то хронически начинало хотеться есть.
– …значит, вы его убили на Аксерате и решили, что на этом всё, – Тан Севийяр сверкал на Йаллера своей изумительной улыбкой. – Как же ты сам-то прошляпил, что он собрал свои кости в Галактике? Сколько веков ты просидел на Аксерате после победы? Восемь?
– Больше, – скромно признался Йаллер.
– И что же ты там делал?
– Бардак разгребал, – Йаллер выразительно кивнул в сторону несчастного стола. – То, что остаётся после вашего, с позволения сказать, рабочего дня, – это ещё цветочки.
– Мы в курсе, – радостно сказала я. – Но мы можем прибавить в эффективности!
– Нисколько не сомневаюсь, – кивнул Йаллер. – У меня складывается жгучее подозрение, что в Центр я нанимался исключительно уборщиком.
– Ладно тебе прибедняться, – улыбнулся Линн. – Рассказывай, что ты там накопал, на этом Астлане.
– Прочесал несколько бывших имперских архивов. Смонтированную съёмку разгрома Ордена вы ведь знаете?
– Само собой, кто ж её не знает…
– Так вот. У них сохранились исходные материалы.
– Что, вот так пятьсот лет и хранили? – ахнул Севийяр.
– Почему бы и нет,
