противного железного звука? – впал в уныние Владимир.- Чистый, данный человеку, голос – это же лучшая музыка.
- Нет, - ответил ему голос, - здесь нет живого звучания, и они от этого с ума не сходят.
Владимир запрыгнул в троллейбус и ожидал, что сейчас подойдет к нему кондуктор, и попросит его оплатить проезд, а у него платить нечем, но голос успокоил.
- Не переживай! Здесь отсутствует денежная форма оплаты.
- Так вот где, оказывается, «светлое будущее», о котором все время говорили нам «большевики», - усмехнулся Владимир.
- Не шали, - предупредил его голос, - не обижай наших «товарищей».
Проехав некоторое время, Владимир увидел из окна троллейбуса скопление людей и вышел на остановке. Приблизившись к ним, он увидел трибуну и импровизированный мемориальный комплекс, где была установлена красная пятиконечная звезда с горящим внутри ее вечным огнем. На трибуне выступал старичок, клеймивший позором тех фронтовиков, которые ради Райских кущ отреклись от красной звезды. Он называл их имена и фамилии, а его помощники стирали их с досок.
Владимир не понимал языка, но получал синхронный перевод.
- Какой же это язык? - подумал Владимир.
- Латынь, - ответил ему голос, - язык мертвых.
- Это поэтому в медицине – латынь?
- Логично! Ха, ха, ха!
Дали слово и оппозиции.
- Братцы, однополчане, - завопил белобородый дедушка, - что же вы творите?! Идемте в пределы Завулоновы. Там стоит Храм Милости Царицы Небесной. Упадем к ножкам Девы Марии Богородицы и упросим Ее, чтобы Она умолила Сына Своего простить нам грех смертный от той войны страшной, что сыны сатаны устроили на земле Русской и Кровью Христовой омыть наши души на коих вопиет кровь убиенных нами людей. А вы души свои освещаете огнем Зороастра, изрыгаемый звездой адовой, который тут же погас на Земле, как только Младенец Иисус родился.
- Это пустое! – подытожил старичок.
- Как же, братцы! – упал в поклоне на колени дедушка, простирая руки в сторону Иерусалима. – Господи, отступившия от Православной веры и погибельными ересьми ослепленныя, Светом Твоего познания просвети и Святей Твоей Апостольстей Соборней Церкви притчи.
- Эта молитва о живых! – закричали с трибуны.
- У Бога все живые, - ответил им дедушка, - у сатаны – нет!
- Кто Вы, дедушка? – подошел к нему Владимир.
- Георгий я, - ответил дедушка, скривив в страшной гримасе лицо. – Я так сильно хочу по малой нужде. Ты себе представить не можешь, как я страдаю. А здесь негде.
- За что с Вами так?
- Воевал я в Отечественную, хотя и рядовым, а грех это тяжкий. Пускай даже и простительный грех, так как я не нападал, а защищался. Так я же не раскаялся по времени за братоубийство, когда еще можно было.
- А кем при жизни были?
- Холопом! – Георгий кивнул головой в сторону серого горизонта. – Там в долине Каина наш стан – бывшие силовики: «вояки», милиция и прочие. В общем те, кто оружие в руках держали. И батюшка Александр среди нас «чалится», хотя в бытность свою военным служил в хозчасти. А вот после этого монахом только и мог быть. Даже клопа нечаянно придавил, уже священником белым – ни, ни! Только, если иеромонахом. В этой долине и бунтари, и разбойники, только у них свои станы и взаперти все они. Ох, и тяжко им там. Но еще стан самоубийц имеется. Только не те, кто себя сам порешил. Те в Завулоново. Участь у них – не позавидуешь. Здесь те, кого убили на чужбине, потому что пошли туда убивать и грабить. Захватчики. Им тоже не сладко.
Георгий взглянул на Владимира вопрошающе.
- Владимир, а у тебя нет воды?
- Нет, Георгий, - пожал смущенно плечами Владимир.
- Тогда помолись за меня, когда вернешься в Московию. Грех на мне, что холопью пайку хлебал из рук власти окаянной и не раскаялся при жизни. Полковником был, деньгами сорил, на людей, что хлеб растили, смотрел с презрением – не был нищим духом. Это здесь нам бесы растолковали, что сию гордыню они нам оплачивали руками властей ложных. Где нет Бога, там бесов порядок и власть липовая. Липа – дерево белое и покладистое, но в сырости сгнивает быстро.
- Имеете в виду, что не Царю служили?
- Не совсем. Хотя на монаршую службу Господь Венчает, но и среди Царей воров много попадалось. Но бывает, что и дьявол даст промашку. Назначит Президентом, а тот о чадах Божиих радеет. Окаянство там, где чада бедствуют, и власть ворует, и холопы паразиты, когда у них во рту мед, а утроба зверя, и Бог им не указ.
Послышались крики.
- Бесы! Бесы!
Владимир увидел, как на трибуну вбежали какие-то люди, одетые в черное и в масках. Они разломали трибуну, раскидали все таблички и начали бить кулаками участников мероприятия.
Избитый ими Георгий лежал и громко стонал.
- Господи Иисусе, спаси и сохрани мя грешного! Грешен я, грешен я, Боже! Я таким же был зверем на Земле и, как они – творил это!
Владимир вспомнил, что уже видел такое же в одной из исправительных колоний. Правда там, на спинах «черных людей» были надписи «ОМОН» или «Спецназ», а здесь: «Бесы». Они также крушили все, что им ни попадалось на пути. Разбивали телевизоры, ломали тумбочки у заключенных, провоцировали ответную агрессию со стороны осужденных и, если получалось, то нещадно избивали несчастных дубинками.
Рядом шел другой митинг. Там были черные флаги с нарисованной посередине белой пятиконечной звездой, заключенной в круге.
- Соратники, бойцы! – кричал в толпу стриженый детина. – В свое время мы добились запрета на использование в наших селениях таких языков как арамейский, иврит, арабский, греческий, церковно-славянский, так как народы, на них исповедуют Истину. А в последнее время мы все замечаем, что все больше и больше среди нас возникают русские души. И я думаю: «А нет ли здесь Промысла Божьего. Не пожелали ли Ангелы разрушить царство Люцифера и захватить Москву?»
- Бог, тоже имеет право на свободу слова, - выкрикнули из толпы. – А то, что русских становится больше в адовых кварталах, так это хорошо. Россия тленом покрывается и Третий Рим без боя вот уж станет нашим.
Тут же играла музыка, веселился народ. К Владимиру подбежала девушка и, ухватив его за руку, потащила в центр веселья со словами.
- Ты выращивал цветы там – на Земле?
- Нет. Но всегда радуюсь их красоте.
- Эх, цветы растить – Богу угодить, - с горечью выдохнула девушка. – Водил меня Господь по поляне с цветами. И я их рвала, рвала. А нельзя было. Это тоже убийство.
- А как же их дарят и возлагают?
- Нельзя смертью одаривать. Здесь промысел сатаны. Можно живой цветок подарить – с корнем. А, если возлагать, то цветок из бумаги. Кто на Земле цветы растил – имеет Защиту.
- А у тебя она есть?
- Нет. И воды не жалей людям, растениям и тварям разным даже, когда они не жаждут ее. Здесь нет воды. Мы все изнываем без нее. Мука тяжкая. Ты, не представляешь, как я измучилась. И ноги у меня сильно мерзнут.
Владимир наклонился и увидел, что девушка и, окружающие ее, люди пляшут босыми ногами на ледяной площадке.
- Ты не наш, - продолжила говорить девушка. – Тебе тут делать нечего, и в Москве тебя не принимают – ты и там чужой, а каждый день умоляешь Бога, чтобы он простил и помиловал ненавидящих и обижающих тебя и творящих тебе напасти и не оставил их погибнуть тебя ради грешного. Помолись за меня перед Господом и Отцом нашим, чтобы хотя бы в Московию меня вернул, дабы жизнью праведной попытаться снова в пределы Его вернуться. Ему все возможно. Помолись за Людмилу, прошу тебя, братец Владимир.
Мимо них то и дело пробегал мужичок с рюкзаком за спиной и предлагал деньги. Ему отвечали, что деньги здесь не в ходу. А он все спрашивал: «Не уж то здесь нет проходимцев?»
- Есть, но безработные они, – ответили ему.
- Я так хочу в Москву! - взмолился мужичок.
Вокруг Владимира натружено, сгорбившись, и медленно перемещались люди, которые в руках несли огромные баулы, а рядом с ними праздно шатающая публика.
- Те, кто под грузом – в долг брали деньги и имущество, а затем бессовестно обманывали и не возвращали. Те, что в неге – их и обманывали. А то, что и эти здесь, так тоже грешники. Но у них есть право собираться в Красном углу?
- ???
- В каждой обители ада Красный угол имеется. Или Посольство Рая. Там Службу стоят Ангелы чад Божиих, что в греховную прелесть впали и, на которых Милость Господа наложена за то, что, хотя бы время от времени сами милость проявляли к страждущим помощи чадам Божиим и крови не проливали ни чьей. И вымаливают Милость Божию к своим подопечным грешным душам.
***
Владимир сел в трамвай и решил прокатиться, тем более платить за проезд не надо. Ему было интересно наблюдать, как люди бегали по магазинам, брали все, что им хотелось. Женщины, навьюченные полными авоськами, лавировали между важно вышагивающими налегке мужчинами. С любопытством рассматривал он многоэтажные дома, которые походили больше на «хрущевки». Это было царство бетона и камня. Ни травы, ни деревца.
Проезжая мимо большого здания Владимир прочитал: «Вокзал» и на остановке вышел из трамвая. Пройдя на вокзал, он увидел массу людей мечущихся по перрону вдоль несущихся поездов. Люди кричали: «На Москву! На Москву! Нам на Москву!» Потом они забегали в здание вокзала и в кассе брали билеты до Москвы. Владимир поддался истерии толпы и тоже начал вместе с ними бегать. И, если не голос: «Остановись Владимир», так и бегал бы с ними. - Почему все в Москву так стремятся? - спросил Владимир.
- А кому в аду уютно? Вот обратно в Московию и рвутся.
Владимир вышел на перрон и увидел, что на проезжающих поездах, где стояла надпись: «Московия – Латинская – Неффалимово – Завулоново», вагоны переполнены. А на поездах, где надпись: «Завулоново – Неффалимово – Латинская – Иерусалим» – вагоны полупустые.
- И что это означает? – спросил Владимир.
- В вагонах поезда: «Московия – Латинская – Неффалимово – Завулоново» – души сотворенные Господом Богом сатаной украдены и в ад едут, а в вагонах «Завулоново – Неффалимово – Латинская – Иерусалим» – души, вымоленные в Московии, в Царство Небесное возвращаются.
***
Владимир вышел с вокзала и направился к серым пятиэтажным строениям. Кругом никого не было, и он из любопытства вошел в подъезд одного из домов. Поднялся на второй этаж, открыл дверь квартиры и вошел в нее. Навстречу к нему вышла заплаканная женщина, с распущенными волосами и в белой длиннополой рубашке. В женщине он узнал свою мать. Его грудь сдавила нестерпимая боль, и слезы отчаяния стали душить его.
- Прости меня, мама…, - отрывисто вырывался плач из груди его. – Как же я забыл тебя, мама?
- Помолись за меня, сыночек. Не поминай меня лихом, а поминай имя мое перед Господом. На тебя уповаю.
- Буду, буду, буду молиться о тебе, мама! – Владимир вырвался из объятий матери и выскочил из дома, но никакого города уже не было. Над ним висел необъятных размеров купол светло-серого цвета, очерняемый время от времени всполохами адовых кострищ, исходящих далеко от горизонта. Владимир побежал туда, думая, что значит – не поминай меня лихом.
- А значит, - ответил голос, - поминай с постом и молитвой без пития сивухи и скоромного и тем более без
