глаз от книги.
-“Я понимаю тебя! Я люблю тебя! Я люблю тебя и понимаю. Слышишь?”
- “Да, я слышала. Спасибо, что пришли. Я уже думала, что не увижу вас”...
-“Что ты! Как могла ты так думать?! Я боготворю тебя, моя фиалка!”
- “Она быстро обернулась ко мне”... - Прочитав это, Светлана подняла глаза от книги и, окинув взглядом класс, остановила его на Айно, - “... и раскрыв широко руки, обняла мою голову и горячо поцеловала меня. Бог знает, кого искал этот долгий, про-щальный поцелуй, но я жадно вкусил его сладость”, - дочитала она.
“... но я жадно вкусил его сладость”, - затихающим эхом повторило сердце Айно.
Аккуратно и красиво раскладывала Светлана по полочкам сознания чужие, прожи-тые почти полтора века назад чувства. О чем-то еще спрашивала она своих учеников, но мысли Айно были уже далеко-далеко от этого класса. (Он только отметил про себя, что Бертеньев опять не ответил на вопрос. “Но, собственно, при чем тут Бертеньев? - Айно был сейчас на медвяных лугах, где вились пчелы и светило солнце. И рядом с ним была она).
VI
- Почему вы хотели, чтобы я был на вашем уроке? - спросил Айно вечером того же дня, когда вдвоем они проходили мимо школьного кладбища. Сегодня появился первый повод проводить ее и Айно не мог его упустить. Что-то в душе подсказывало Айно, что два признания в первый день - это слишком много, но так велико было желание продол-жать их утренний диалог. Но только уже вслух, словами своих сердец, а не тургеневских. Язык Эзопа становится мал для того, кому, как сейчас Айно, хочется слышать живого, настоящего признания. Впрочем, он знал почти наверняка, что в этот вечер признания больше не будет. Но ведь будет трепет его ожидания - и этого довольно.
- Даже сама не знаю, - ответила Светлана. - В какой-то момент просто захотелось, чтобы вы были в классе.
- Если честно, - сказал Айно с сильным прибалтийским акцентом, - мне таше не верилось, што вы снаете опо мне.
- Почему? - удивленно спросила Светлана.
- Мы ретко вителись...
- Ну и что? Я помню вас с того самого дня, когда приехала сюда. Вы тогда еще за-шли в учительскую и, кажется, взяли журнал.
- Та, - сказал он. - А я снаю вас раньше.
- А что же могло быть еще раньше? - не поняла она.
- Я вител, как вы сошли с автобуса.
- Ах, вон что, - засмеялась Светлана. - А я тогда как раз еще подумала, какой без-людный поселок.
- Я шел с моря, а вы шли вперети и потому не вители меня.
Светлана хотела что-то сказать, но осеклась и спросила:
- Простите, я никак не могу запомнить вашего отчества?
- Зачем оно? - в ответ спросил Айно. Его, сильный по началу разговора, акцент те-перь постепенно затухал и сходил почти на нет. - У нас не называют по отчеству.
- А откуда вы?
- Я с Сааремаа.
- Сааремаа?
- Да. Это остров. В Балтийском море... В Эстонии, - добавил он.
- Красивый?
- Не знаю. Наверное. Но только там камни. Всюду камни. Много камней. А, соб-ственно, почему он обязательно должен быть красивым?
- Мне казалось, что острова всегда должны быть красивыми. Но откуда же камни?
- Старики говорят, что камни растут прямо из земли.
- Чем же тогда занимаются на вашем острове?
- Тем и занимаются, - улыбнулся Айно в темноте, - что собирают камни.
- Как? Всегда собирают камни?
- Да, всегда. Смешно? На Сааремаа все всегда собирают камни. Еще, правда, ловят рыбу, - сказал он с непонятной задумчивостью. - Но только если не собирают камни, - добавил он уже с усмешкой.
- Все равно, красиво, - сказала Светлана. Под ее ногой хрустнула сломанная ветка.
- Ничего осопеннова, - с появившимся снова акцентом сказал Айно.
- Почему вы туда не вернетесь? - спросила Светлана. - Ведь вы же скучаете, я ви-жу.
- Сопирать камни? Нет, - ответил Айно. - Кокта путу старым - вернусь, мошет пыть. Только врят ли.
- Почему?
- Никто рат не путет. Кому сахочется лишний рас копать каменистую семлю?
- Для чего ее копать?
- Для моей могилы. Ведь я уже старый. - Он помолчал. - У меня там нет никого... Одни умерли, другие просто ушли.
- Разве нельзя найти тех, которые ушли? - В голосе Светланы послышались нотки жалости. А может это просто показалось.
- Можно. Только зачем? Ведь сначала они ушли от меня. Разве это не похоже на то, как если бы и они умерли? Зачем мы мертвым?
- Нет, - сказала Светлана. - Не похоже. Умершие не могут жалеть о случившемся, а ушедшие могут.
- Да? - равнодушно спросил Айно. - Впрочем, наверное. - Ему не хотелось гово-рить сейчас об умерших. Он не был суеверен, но так, на всякий случай, все же не стоит напоминать судьбе то, что в следующий раз она легко может повторить.
Но Светлана была молода, и к тому же она была фиалкой. Какое-то странное, поч-ти чувственное удовольствие находила она в том, чтобы видеть, как легко пальцы ее слов морщинят или разглаживают кожу на лице этого замкнутого и такого с виду отрешенного от всего на свете эстонца. Он с самого начала вызывал ее интерес своей холодной бесстрастностью, но постепенно его устремленный всегда только мимо нее взгляд стал ей подсказывать то, в чем женщину обмануть невозможно. И, может быть, поняв это, она пригласила его на свой урок. Не более, чем насладить свое любопытство, увидеть, как будет таять кусок льда. А Айно открывал себя ей безо всякого сопротивления, и с некоторой досадой она уже начинала понимать, что все дальнейшее будет скучным и заунывно-глубокомысленным. И вот он уже аллегорствует о каком-то острове, где все собирают камни. А ей узнавать про камни скучно. Ей гораздо интересней было бы узнать о той, которая его бросила. В том, что говоря об ушедших, Айно имеет в виду женщину, Светлана не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что речь шла только об одной женщине. Много ушедших женщин оставляют после себя легкий высокомерный сарказм: “Уйдет и эта, и черт с ней”. Сравнивать уход женщины с уходом из жизни можно только если тебя очень мало любили. И неожиданно Светлане и вправду стало жаль этого некрасивого человека, идущего рядом с ней, и в его некрасоте она вдруг увидела щемящую незащищенность. И ей, по-женски непоследовательно, вдруг, захотелось пожалеть его и тихо, по-матерински, прижать к себе и поцеловать эти водянистые и какие-то ничейные глаза.
- Расскажите мне о вашей жене, - сказала она глухо, будто даже и не ему, глядя перед собой и ожидая, что он сейчас остановится и посмотрит на нее. Но он не остано-вился.
- Она ушла от меня. - только и сказал он.
- Вы любили ее?
- Да.
- Почему же она ушла?
- Она встретила другого человека.
- Вы так просто говорите об этом... Вы оправдываете ее?
- А разве кто-нибудь имеет право осуждать чужие поступки?.. Тем более чужую любовь. “Любовь оправдывает все грехи”.
- Откуда вы взяли это?
- Из “Священного Писания”.
- Значит все-таки осуждаете, - задумчиво сказала Светлана. - Раз беретесь опреде-лять: что есть грехи.
- Она считала это грехом.
- Она? Ну а вы! Разве считаете иначе?
Айно пожал плечами.
- И если вас опять бросят, вы снова оправдаете это?
- Разве у меня будет другой выход?
- Тогда вас обязательно бросят снова, - вдруг неожиданно резко сказала Светлана. - И будут бросать всегда. Хотите знать почему?
Айно не ответил.
- С вами не страшно быть грешной.
- Наверное, - согласился Айно. Это было лучшее, что он мог сделать.
Нет нужды спорить с девушками, которым всего лишь чуть больше двадцати. И, почему-то засмеявшись, он сказал, - Но я согласен.
- С чем? - не сразу поняла Светлана.
- Чтобы бросали. Ведь перед тем, как бросить, сначала нужно поднять... с земли.
- В общем, конечно, - тоже уже с улыбкой согласилась она. - И вам будет все равно, кто вас поднимет?
- Нет, не все равно. Поднять меня найдется, конечно, не слишком много желаю-щих, но мне не все равно. На то, чтобы меня снова бросили я согласен только при одном условии - оказаться прежде в небезразличных мне руках.
- Такие могут быть? - тут же последовал вопрос.
Несколько шагов они шли молча.
- Я снаю, - сбиваясь, начал Айно, - веть вы все поняли... Но если вам хочется... ус-лышать... так и пыть, я скашу тля вас это вслух... Такие руки мокут пыть - это ваши руки.
- Это признание?
- Скорей всего, да, - ответил Айно, из темноты посмотрев на девушку.
- Честно говоря, не ожидала от вас услышать это в первый же вечер, - негромко сказала Светлана.
Они остановились.
- Первый вечер был не сегодня, - сказал Айно и снова потихоньку пошел вперед. - Вы давно по вечерам со мной... Но... в общем-то, вы правы. Это я сказал вам и в первый вечер тоже.
- Я не слышала, - эхом отозвалась Светлана.
- Я знаю, - сказал он. - А сейчас? Слышали?
-...Поздно уже, - взглянув на черное небо, сказала Светлана.
- Еще только шесть, - посмотрев на часы, сказал Айно.
- Поздно и темно, - произнесла Светлана. - До завтра?
- Но вы разрешили проводить вас.
- Мы уже пришли. Вот здесь я живу. Ну, до завтра?
- Да. - Он взял ее руку и она не отняла ее. - Ответьте.., сегодня вы услышали ме-ня? - Голос его звучал тихо, чуть слышно.
Светлана отняла руку.
- До завтра, - сказала она и ушла. Тихо скрипнула калитка.
VII
Назавтра они встретились в школе так, как встречались, например, позавчера. Она прошла по коридору мимо, кивнув на ходу головой, и в этот день Айно ее больше не встретил. Зато на следующий день была с ним мила и смешлива. Она продолжала оставаться непонятной, непоследовательной, неодушевленной. А он уже не думал теперь ни о ком и ни о чем, но все более растворялся в ауре, окружающей ее. И она видела, как в ее присутствии плавился холодный, замкнутый Айно и после дней и недель отчужденности вдруг обдавала его улыбкой. ... Впрочем, такой же недоступной, как и всегда, улыбкой “из-за стекла”. А он становился рядом с ней беспомощен, как ребенок. Иногда она разрешала ему проводить себя, а он, чего не делал и в шестнадцать лет, готовясь к этим вечерам, длинною от школы до ее дома, заучивал по ночам Пушкина. Вот и снова пришло оно - это удивительное стихотворение.
Алина! Сжальтесь надо мною.
Не смею требовать любви:
Быть может, за грехи мои,
Мой ангел, я любви не стою!
Но притворитесь! Этот взгляд
Все может выразить так чудно!
Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!
Дорогой Александр Сергеевич! Неужели и Вам было так же сладостно хорошо? Неужели и Вам было так же мучительно больно?
И все же не было загадкой для Айно, что так и остался он совершенно безразличен фарфоровой куколке, при взгляде на которую вспоминаются фиалки. И если бы его спро-сить, хотелось ли ему все-таки от нее любви, он бы, наверное, не смог ответить. Конечно, взаимности хотелось, но в такие годы разум становится слишком трезв, чтобы всерьез ожидать девичьей любви. Просто возле любви было хорошо, и не хотелось, чтобы что-то изменилось. Даже из того, что было - или, напротив, не было. Безразлично воспринялось им то, что в школе стали слишком много говорить о них. И только немного жаль было, что слухи ушли далеко вперед от так и не стронувшихся с места событий.
VIII
На Сретенье зима бесславно проиграла весне. Проиграла по всем оврагам и бугор-кам, по всему небу и по всей земле, и потому заметивших тот день не удивило, что к кон-цу марта совсем не осталось снега. Капели было так мало, что ее и не видел никто, просто вдруг пришла весна и с весной снова стала уходить радость. Но только в эту весну она уходила еще быстрее, чем всегда прежде. В эту весну Айно с грустью думал о том, что таким недалеким теперь летом Светлана уедет, - она говорила ему о своих родителях в Ростове, - и тогда
