отнимутся у Айно даже те нечастые зимние провожания от школы к дому. В школе разговоры о его запоздалой любви уже приелись и, как обо всем наску-чившем, о ней в конце концов перестали говорить. Для всех стало насмешливо-привычным видеть Айно, ожидающего в школьном дворе после уроков “свое несчастное счастье”. Светлана же, напротив, не ожидала его никогда, и если сам он не встречал ее возле школьных ворот она уходила, не задерживаясь ни на секунду. Может, будь Айно моложе и надейся он в их встречах хоть на малость, такое равнодушие его бы и расстраи-вало, но он был достаточно мудр, чтобы научиться принимать жизнь философски. Случа-лось, что она просила не провожать ее, и тогда Айно так же спокойно, как только что ждал ее, уходил в свою сторону один. А придя домой, садился на кровать, доставал пачку папирос и, уставившись недвижимым взором в стену, курил, курил, курил... И перебирал в памяти ее слова, собранные из их встреч. О нем в этих словах было мало: больше о море, о школе, о детстве. Их можно было сказать кому угодно, даже недругу, потому что слова эти были ни о чем. И все-таки даже их недоставало ему. А недавно они завели шут-ливый спор о том, какого цвета ее глаза. Он говорил, что голубые, она говорила, что нет. В общем, опять говорили ни чем. А он в ту ночь, проводив ее, нарисовал десятки глаз, безуспешно пытаясь повторить на бумаге их форму, и, снова убеждаясь, что ничего не выходит, закрашивал их радужки ярко-голубым фломастером.
А она, будто рядом была, спросила наутро:
- Ну как? Разобрались, какого цвета мои глаза?
- Голубые, - сказал он.
- Не-а, - ответила она. - Смотрите лучше. - И ушла.
Вчера ему вспомнился тот разговор. Он снова взял голубой фломастер и листок. Но вдруг фломастер, как-то сам собой, не стал рисовать глаза, а вывел на бумаге неожи-данную для Айно строку:
Утекают годы в никуда...
И вдруг из души хлынуло и пошло, дальше и дальше:
Утекают годы в никуда,
Добавляя белого в седины,
Нет ни всплеска в глади бытия
И со счету сбился в именинах.
И давно забыл я о весне -
За порогом осень-потаскуха,
И пришельцем на чужой земле
Быть от безразличия не мука...
Вдруг, в такой вседневной маете,
На волненья плюнувший любые,
Я увидел сказку о тебе
И глаза твои неголубые...
Мозг Айно работал где-то сам по себе, и только фломастер, почти без исправле-ний, спешил по бумаге:
От тебя не жду я слов любви,
Мне довольно, что тебя люблю я,
Я спокоен, что глаза твои
Моего не встретят поцелуя.
Что другой в них вызовет капель...
Бог же с ними, счастья пожелаю,
Лишь скажу спасибо за апрель,
Что опять я с ними проживаю.
Пусть, как прежде, сонно льется жизнь,
На тебя я в ней не претендую...
Об одном прошу - не откажи
В эту топь смотреть неголубую.
Рука опустилась и из пальцев выпал голубой фломастер. Затем Айно чиркнул спичкой, поджег листочек со стихами и прикурил от его огня из пачки последнюю папи-росу. Потом положил в пепельницу доедаемый разгоревшимся пламенем листок и бросил туда же, в огонь, опустевшую пачку “Любительских”. Докурив, он погасил свет, провет-рил комнату от дыма и в постели вывел для себя заключительную на этот день константу: “плохие стихи помогают легко заснуть”.
Все начало заканчивается гораздо раньше, чем наступило лето. Простенько, без всяких замысловатостей, как в третьесортном сценарии: он, она и третий. Тот третий, ожидание которого давно стало частью всех ожиданий Айно; он знал о его обязательном появлении, и появление это было лишь делом времени. Хотя, как впоследствии оказа-лось, время третьего наступило раньше времени Айно. Третьим был Бертеньев. Таким оказалось солнце, к которому фиалка повернула свои цветы. Зауряднейший Бертеньев, ученик Светланы, маленький, хлипкий, не слишком умный. Даже не представлялось, о чем она могла говорить с ним. Впрочем... Как оказалось, чаще всего они говорили об Айно. Светлана почти дословно рассказывала Бертеньеву все, о чем ей накануне испове-довался старик Тамм. Наверное, Бертеньев смеялся, слушая об острове, где все собирают камни, или о том, как прощают сбежавших жен.
Девочка с неголубыми глазами, ты, конечно, все правильно делала, когда расска-зывала ему об этой смешной любви к тебе. И все равно, что бы не думалось после этого, что бы не говорилось о тебе - а ты все-таки фиалка, и разве иначе, как к цветку, можно относиться к тебе? Кто вообще серьезно разговаривает с цветами? - Разве что только глупцы. Я с такого странного места на Земле увидал тебя; оттуда ты показалась мне цвет-ком, растущим на высокой горе. Я попробовал сам взобраться на эту гору. Но только за-чем? .. Разве хотел я сорвать тебя? - Нет. Стать рядом с тобой? - Но для чего?.. Если ты видишь фиалку, зачем тебе непременно нужно оказаться возле нее? Ты не рассчитал сво-их сил? - Но ты сразу знал, что сил твоих не достанет взобраться на гору. Почему же те-перь тебе так плохо? Ты знал, что упадешь, не дойдя и до половины дороги к вершине. И вот упал. Тебе больно. А может больно не от того, что упал, а от того, что ты все-таки достиг вершины. Достиг, но твоей горной фиалки там не оказалось - она была только плодом твоего воображения, иллюзией. Ведь фиалки нужно искать в долинах. Нет! Не слушай свой, опять заледеневающий разум, который жестоким шепотом твердит тебе в мозг, что ты бездушную, оплетшую твое существо водоросль, растущую посреди желтой тины Саргасова моря принял за фиалку на медвяном лугу, и луг этот, против всех законов природы, поместил так высоко - на самой вершине горы.
Айно, Айно! Откуда было знать тебе, какие бывают цветы в горах, если всю свою жизнь ты видел только море и никогда не видел гор. Еще ты видел камни - на твоем ост-рове много камней. Почему уехал ты, так и не собрав их? Ты не собрал даже тех, которые должен был собрать. Ведь зачем-то повелено им вырастать из земли твоего острова? Камням, которые так никогда и не собрать до конца. Кажется, вот он - последний камень, а обернешься - и уже растут новые, и ты опять возвращаешься назад. И не так уж, навер-ное, это плохо - собирать камни. За собиранием камней не остается времени на то, чтобы совершать ошибки и думать о растущих на горах фиалках. Каждому свое - кому-то хра-нить сады, кому-то - находить в горах цветы, кому-то - собирать камни. Над тобой сме-ются, когда ты начинаешь заниматься чужим ремеслом. Ты говоришь, что такое часто бывает? Бывает... и тогда перепутывают море с лугом.
А сейчас на душе было только пасмурно и, как бывает всегда, когда тебя предают... А ты - ведь ты в этом не властен - все равно продолжаешь любить предавшего тебя. И тебе хочется только одного - чтобы предавший тебя забыл что он предал. А уж ты забу-дешь. И ты простишь. Ты это знаешь.
IX
В начале апреля Светлана ушла из школы. Отношения учительницы со своим учеником иначе закончиться и не могли. Светлана уезжала из школы, уезжала из поселка, уезжала со Стрелки. Стрелка была слишком узкой, чтобы вместить новость о грехе только в одном поселке. Новость прошла вдаль, хлебнула вод Азовского моря и соли Сиваша, выплеснулась по пути за края, вернулась назад, и вскоре не оставалось места, где бы она не побывала, где бы песок не увлажнился под ней.
Перед самым отъездом Светлана пришла к Айно. Впервые за время их знакомства она сама пришла к нему в дом, в его фанерную комнатку, в которой уже начинало смер-каться на лето от распускающейся в саду за окном листвы. Она пришла к Айно, чтобы быть прощенной. Она просила прощения, а он не знал, в чем ее вина, за что он должен был прощать ее. Она полюбила Бертеньева и не полюбила Айно, она говорила с Бертень-евым об Айно - но в чем же ей виниться? Да и как можно было оценивать, правильно ли было то, что она делала, если не в ее власти, власти фиалки, разворачивать свои лепестки к тому солнцу, которое она видела?
Напоследок она рассказывала Айно о Бертеньеве. О том, что он добрый и сильный, о том, что только он мог так любить ее. Айно слушал девушку и слова ее снова и снова убеждали его в том, что самая непредсказуемая и самая непостижимая вещь на свете - женская любовь. Женская любовь могла даже такое невзрачное существо, как Бертеньев преобразить в сказочного принца. И только жаль было, что так и не коснулась за всю жизнь эта любовь его - Айно, и не станет уже никогда и ни для кого стареющий эстонец Айно Тамм прекрасным Грэем, приплывающим под алыми парусами.
- Вы самый хороший, самый чудный, самый добрый человек на свете, - дошли до него вдруг слова Светланы.
- Вы так считаете? - только и смог спросить он, с трудом проглатывая ком в горле.
- Да, - сказала она. - Я знала это. И все знают.
- Тогда... останьтесь, - тихо, едва слышно попросил он.
- Нет.
- А что же он? - спросил Айно.
- Он? - Удивлению, прозвучавшему в ее вопросе не поверила даже она сама.- Он, как и вы, остается. Но он хотел ехать, - как бы в оправдание сказала Светлана.
- Да, конечно, - согласно и равнодушно сказал Айно. - Значит, я вас больше не увижу?
- Кто знает? - пожала она плечами. - Жизнь большая.
- Ваша - да, - сказал Айно.
- И ваша тоже. Разве так уж много вам лет...
- Это уже почти не имеет значения.
- Почему?
Но Айно не ответил. Он только сказал:
- Мне хотелось насытиться солнцем. Я для того и приехал сюда. - Он улыбнулся. - И я нашел его. Конечно же вы правы. Уезжайте.
- Но вы?..
- Разве я смею задерживать у себя солнце? Уезжайте. Спасибо вам за то, что вы были, за то, что приезжали сюда, слушали мои дурацкие рассказы о некрасивых остро-вах. Спасибо за Тургенева.
- За Тургенева?
- Ну да. Вы забыли уже? Впрочем, что я говорю. Это только старость настолько сентиментальна, чтобы дословно запомнить ваш урок по “Первой любви”.
- Вспомнила, - улыбнулась Светлана. - Тогда еще Бертеньев отвечал, - чуть поту-пив взгляд, добавила она.
- Да. Видите, оказывается, я ошибся. Юность тоже может помнить. Во всяком слу-чае, то, что ей интересно, она помнит.
- Я буду помнить о вас, - уже на прощание сказала Светлана.
- И я о вас тоже, - сказал он. - Я буду молиться за вас. И еще.., - Он помолчал. - ... Я буду молиться за Саргасово море.
- За Саргасово море? - не поняла она. - Но при чем здесь Саргасово море?
- Я знаю, - загадочно улыбнувшись, сказал он. Они стояли уже возле калитки. - Прощайте? .. - Он посмотрел на нее.
- А может, все-таки, до свидания? - несмело предложила она.
- До свидания... - повторил он. - ... До скорого свидания... Нет. Скорое свидание со мной вам будет нисколько неинтересно.
- Тогда не до скорого, но все равно - свидания, - поставила на своем Светлана. И поцеловала его на прощание...
А потом она ушла. Как и пришла - со своими двумя чемоданами, маленьким и побольше. Айно хотел ей помочь, но она отказалась, сказав, что они совсем нетяжелые.
Вскоре она скрылась за поворотом дороги.
***
Айно долго еще стоял у калитки, а потом вернулся в комнату. Он вынул из стола томик Тургенева, который взял после того урока из школьной библиотеки, да так до сих пор и не вернул, раскрыл его на последних страницах, в том месте, где заканчивалась «Повесть о первой любви», и сразу нашел строки, которые искал.
«Я пришел с Вами проститься» – прочитал он, - «вероятно, навсегда. Вы может быть слышали - мы уезжаем.
Зинаида пристально посмотрела на меня.
- Да, я слышала. Спасибо, что пришли. Я уже думала, что не увижу вас. Не по-минайте меня лихом. Я иногда мучала вас; но все-таки я не такая, какою вы меня
