Тремориада

теперь не заснуть ни за что.
Трескачёв после очередной затяжки поднёс сигарету к пепельнице, но прилично выросший серый столбик оторвался от уголька раньше, и упал на узорчатую клеёнку стола.
- Блин комом, на хрен! – выругался Сергей, чуть было не сдув в сердцах пепел на пол.
Поставив кружку на стол, он облизнул кончик указательного пальца и, приклеив к нему серый столбик, отправил невредимым в пепельницу.
За окном вдруг раздался стук по металлическому карнизу. Сергей обернулся и увидел за стеклом голубя.
-Ты с миром, глупая птица? – спросил Сергей и приблизился к окну.
Голубь обеспокоенно скрежеча коготками по жести, перебрался на край карниза, чтоб быть подальше от Трескачёва. При этом маленький засранец оставил после себя зеленоватый сгусток.
-Ах ты, собака! – воскликнул Сергей.
Он стукнул ладонью по стеклу, но птица лишь переступила с одной лапки на другую, косясь на Трескачёва одним глазом. Тогда он ударил там, где сидела птица, но та только отошла вновь на середину карниза.
-А-а-а! – выкрикнул Сергей и ударил обеими ладонями по стеклу.
Чуть сильнее и оно б разлетелось вдребезги. Но ведь не разлетелось. И голубь опять вернулся на край, уверовав в нерушимость прозрачной преграды, и продолжил гадить на карниз.
-Сейчас ты узнаешь, что такое разум, тупая кукушка! – оскалился Сергей, кинувшись к столу.
Он бросил сигарету в пепельницу и схватил чайник с кипятком. Затем, пододвинул табуретку под форточку и, забираясь на неё, прорычал:
-Кому варёной голубятины?
           Встав на подоконник, глядя на птицу сверху, Сергей оскалился:
-Тебе?
Голубь процокал по карнизу поближе к Сергею, оставив позади ещё один сгусток. Трескачёв сунул в форточку руку с чайником. И, голубь тут же взмахнув крыльями, улетел прочь.
-А-а-а! – выкрикнул в бессильной злобе Сергей и стал лить кипяток на карниз.
Вода полетела вниз, неожиданно громко, в утренней тишине, ударяясь о его жестяной карниз и карнизы ниже. Тут-то Трескачёв увидел со стороны этот триумф разума: какой-то крендель, рано утром, орёт в форточку и льёт кипяток.
«Да ты ведь просто псих», - подумал Сергей, слезая с окна пока его ни кто не заметил. – «И лечиться не буду».
Трескачёв, хмурясь, затушил дымящийся уголёк в пепельнице, и тут же прикурил новую сигарету.
«Дерьмовое утро. Очередное».                    

                                                              5.

С улицы стали доноситься звуки, издаваемые самыми ранними праведниками: нечаянный хлопок подъездной двери; «пик-пик» открываемой иномарки под окном; мусор, высыпаемый в контейнер ретивым дворником. Пока это отдельные, чётко отличимые друг от друга звуки, но вскоре к ним начнут прибавляться всё новые и новые. Их будет больше, они станут чаще, и превратятся в сплошной утренний гомон часа пик.
А сейчас Сергей отчётливо слышал, как внизу, во дворе, зашёлся в надрывном кашле какой-то мужик. Во всяком случае, Трескачёв наделся, что это не дама, и не школьник.
«О, холера туберкулёзная» - подумал Сергей, сидя за столом и наливая себе ещё чая. – «Вот кашлянет на баклана, и получите птичий холеро-туберкулёз. Дома надо чихать. На родственников. Нет, он выйдет на улицу раскидывать бациллы на прохожих. После где-нибудь в подворотне издохнет, измотанный болезнью. А дети-то тут причём?! Не, ну конечно школьники они всегда в чём-то виноваты. Там опоздал, тут не написал, здесь ошибка. Всё понятно, виноватый возраст. Но наткнуться на покойника-то с утра пораньше они не заслужили. Только, понимаешь, позавтракали».  

Осеним утром, пораньше обычного, девятилетний Серёжа шёл в школу, зарабатывать пятёрки и даром двойки получать. Мертвец лежал на газоне, средь красно-жёлтых опавших листьев. Если б синее одеяло накрывшее труп было подлиннее, то, наверняка, Трескачёв со временем забыл бы об этом покойнике. Но одеяло оказалось коротким и из-под него торчали крупные босые ступни трупа. Серёжа отчётливо видел желтоватые неухоженные пятки. От их вида у мальчика по спине пробежал холодок. Он  ещё не раз увидит эти ступни. В ночных кошмарах. Точнее, он чаще будет слышать приближающиеся звуки их шагов. Шлёпанье по холодному линолеуму. И даже став взрослым, Сергей, очень редко, и всё ж иногда, будет просыпаться с отчаянно колотящимся сердцем, прислушиваясь к тишине, погружённой во мрак, комнаты.
-Чей мальчик?! – увидев Серёжу, обратился к нескольким зевакам милиционер, в одиночку пока прибывающий на месте происшествия. – Мальчик, нечего тут глазеть, отведите его отсюда. И вообще расходитесь все! Что здесь, цирк?
Серёжа оторвал взгляд от желтоватых пяток мертвеца и пошёл прочь. «Что здесь, цирк?» Немногочисленные зеваки остались на месте.

                                                              6.

«Пулемёт бы…» - проползла мысль у Сергея, смотрящего в окно. На горизонте заметно поприбавилось облаков. – «Если расстрелять окна в доме, напротив, на сколько, этот бесплатный цирк привлечёт внимание обстрелянных жильцов?»
За неимением пулемёта, Трескачёв отправился  в комнату смотреть по телику начинающиеся утренне-будничные передачи. Реклама! Конечно ж по всем каналам. Подлая штуковина, этот телевизор! Особенно без лентяйки. Подойдёшь, вот, звук настроить, а там непременно все вдруг напряжённо замолчат. И музыка затихнет, или станет едва уловима. Актёры за экраном будут терпеливо выжидать - когда у тебя лопнет терпение, и ты вернёшься на удобный диван - чтобы неожиданно громко закричать средь ночи в твоей квартире. Или ж наоборот – прошептать неразборчиво что-то важное, что б всё кино насмарку. Подлая штуковина!  
Сергей нашёл-таки канал без рекламы и, отойдя к дивану, завалился на неприбранную пастель. Тип в галстуке сказал с экрана:
-Об этом и о многом другом, мы расскажем вам после короткой рекламы. Не переключайтесь.
-Гад! – воскликнул Сергей, кинув в телевизор подушку.

Прошлой зимой у Трескачёва случился телевизионно-лентяечный инцидент. К тому времени он уж с полгода жил у симпатичной шатенки Аллы. И было им поначалу вместе просто великолепно. Как говорится и днём друг к дружке стремятся, и ночью под одну шубу ложатся. Но со временем Сергей начал всё чаще обращать внимание на одну особенность Аллы. Она постоянно во всём с ним соглашалась, при этом, восхищаясь Трескачёвым как небожителем, творящим чудеса. Поначалу Сергею это даже нравилось. К примеру, он после раската грома, глядя на тучное небо, сказал:
- Быть дождю.
И Алла, всплеснув руками, воскликнула:
-Ва-а-у!
И когда через пять минут дождь докатился до них, она сказала:
-Вот это да! Ты почище Гидрометцентра.
-Да, я такой. – Соглашался Сергей. – Почище. А всё от того, что регулярно моюсь мылом… Нет, это уж будет реклама. Не важно, всё от того, что я просто регулярно моюсь.
Но время шло, и шутка затягивалась. Причём действительно, в каждой шутке есть доля шутки. Восторгаясь Трескачёвым, Алла начала обходиться одним мнением – Сергеевым. Если бы он сказал ей: «Посмотри, какие сегодня у всех сиреневые лица!», то она б на полном серьёзе удивилась: «Ой, а что с ними случилось?»
Как-то Алла смотрела по телевизору одно из бесконечных ток шоу, от которого атомные ядра в мозгу Трескачёва рисковали начать деление, и вступить в цепную реакцию. Спасая регион, Сергей ушёл на кухню. В буфете, висящем на стене, он наткнулся на две упаковки спичечных коробков (в каждой по десять штук). Зачем Алла держала их в таком количестве дома, где электроплита, да и отопление не печное, не известно.
Сергей, взяв эти упаковки, уселся за стол. Распечатав одну, достал коробок и высыпал содержимое на скатерть. Затем положил две спички параллельно друг другу. На них ещё две – вышло, вроде знака «решётка». Далее Сергей принялся укладывать такие знаки один на другой. Выше и выше. Причём каждый раз, сдвигая их чуть в сторону – вокруг оси. Потихоньку начала расти спиралеобразная башня. Трескачёв брал и укладывал спички, зажимая их в длину меж большим, и указательным пальцами. Иногда к кончику указательного прилипала сера – тогда, когда уж казалось, что он уложил очередную детальку на хрупкую конструкцию. Приклеившаяся спичка грозила сдвинуть находящиеся спички под собой. В таком случае Сергей прижимал её аккуратно ногтём указательного пальца левой руки, и тогда удавалось оторвать, не вызывая крушения, правый палец. По мере роста башни Трескачёв всё больше опасался, что она упадёт. Тогда он стал брать спички за середину и, затая дыхание, следя за тем, чтобы нечаянно не задеть грудью стол, продолжил их укладывать одна на другую. Но этот метод тоже оказался не безупречен: спичка на конструкцию как бы ронялась, сотрясая нижние, сама не всегда ложась как надо. И Трескачёв вернулся к прежнему методу.
Сергей встал, когда начал девятый коробок и продолжил строительство уже стоя. Первая упаковка ушла вся – Трескачёв распечатал другую. Когда был уложен одиннадцатый коробок, Сергей отошёл, чтобы посмотреть со стороны на спичечную, закрученную спиралью, с коричневыми полосами из серных головок, башню. Она выросла почти до полуметра. Трескачёв взглянул на творение рук своих и увидел, что оно прекрасно. Тогда он решил это дело перекурить.
Сергей аккуратно прикрыл за собой дверь на кухне, что б какой-то нелепый сквозняк не порушил его творение. Курили они в коридоре, сделанном в крыле лестничной площадки, на две квартиры. Когда Сергей протянул руку к входной двери, Алла, сидящая в комнате в кресле перед телевизором, спросила: «Не пора ли пообедать?» Он ответил: «Досматривай, после». И вышел из квартиры.
Трескачёв курил, сртяхивая пепел в пепельницу, сделанную из пивной банки, со срезанным верхом и закрученными в стружки-кудряшки, краями, думая, удастся ли ему уложить ещё девять коробков? Пожалуй - нет. И Трескачёву захотелось показать Алле свою башню, пока та не обрушилась. Этакое детское желание похвастаться.
Но войдя в квартиру, Сергей увидел открытую дверь на кухню, и на столе ни единой спиченки. Телевизор уж был выключен, и слышалось журчание воды в мойке. Появилась Алла с тряпкой в руке и принялась протирать стол.
-А-а… - пройдя на кухню и указывая рукой на чистую скатерть, Сергей, хотел спросить –«зачем?»
Но Алла перебила его пролепетав:
-Я спички на холодильник убрала.
Сергей посмотрел на холодильник. Там лежал поднос, в который была свалена спичечно-коробочная куча.
-Что, досмотрела телик? – спросил Трескачёв.
-Ага, - ответила беспечно Алла, повернувшись к плите с разогревающимся обедом. – Сейчас готово будет.
Всё правильно: не век же стоять башне на столе, который предназначен для тарелок с разогреваемым сейчас супом.
Всё правильно: он сказал – досматривай, после… Она досмотрела, и наступило – «после». А тут эти спички. Про них ни чего сказано не было.
Всё правильно: что это, в конце концов, за детский сад?
Это такая мелочь… Но эти мелочи – день за днём, день за днём, день за днём…
Когда Сергей, возвращаясь с магазина, приносил какую-нибудь буханку хлеба и молоко, он уж начинал опасаться, что Алла вот-вот назовёт его чемпионом. Потому, что глаза её восторженно горели, словно он сам умудрился за пятнадцать минут испечь этот хлеб и, отловив средь сугробов корову, надоить с неё пакет молока да заплатив получить аккуратно сдачу.
Как-то он нелепо и не