Капитан Брамы

сказал он Клену. – Куда мы идем, ты знаешь. Пестрый пусть идет с нами. Эти места по-прежнему небезопасны. А после гибели наших братьев, небезопасны вдвойне. Не забывайте про народ земли и их топоры.
Пестрый с неохотой оторвался от дерева и подошел к нам.
– Да, постарайтесь придти до захода солнца,  – Белодрев махнул рукой в сторону запада, – солнце скоро сядет, постарайтесь вернуться.
Оставив Брата с Кленом помогать деревьям, мы пошли дальше. Местность плавно понижалась, хвойные деревья очень скоро кончились. На их место пришел настоящий Брошенный лес. С трудом поспевая за стражами, мы пробирались через нагромождение каких-то кустов, сквозь молодую поросль акаций, кленов, тополей, чего-то еще.
Стражи искренне радовались буйству молодой зелени, действительно здесь все было бурным, зеленым и задорным. Молодая жизнь цеплялась за штаны, рукава, волосы, обвивалась, не пускала. Несмотря на усталость, на душе было радостно, а стражи так и вовсе ликовали:
– Хороша молодая поросль, друзья-человеки, – восклицал Белодрев. Ему вторил Пестрый:
– Никаким силам тьмы не уничтожить новую жизнь, деревья снова и снова завоюют свое пространство. Ибо так и должен выглядеть Брошенный лес.
– Почему Брошенный? – поинтересовался отец Иван.
Белодрев объяснил, что после того как человеки поставили на холмах, за лесом, станцию (станцию ПВО – уточнил Капитан), стражи вынуждены были покинуть это место, из-за сильного излучения. За лесом перестали следить, и поэтому он стал брошенным. Последнее, что удалось в этом лесу народу стражей, это вырастить сосны и ели. Эти деревья хорошо сопротивляются тьме. Жалко, что половина, если не больше, погибла. А посадили их сразу же, как духи с кургана накинули на степь свою сумрачную сеть. Случилось же это после того, как человеки, по наущению темных, взорвали шатер Кон-Аз-у...
– Храм в Алексеевке, – пояснил Капитан и добавил, – видите, как все в мире взаимосвязано…
Прошли еще немного, и дорогу нам преградили высоченные заросли осоки и камыша. Запахло стоячей водой, сыростью.
– Пришли, – сказал Белодрев.
Мы поднялись на небольшой пригорок. Спустились в ложбинку, что плавно уходила в заросли осоки. В ложбине было сухо, безветренно и совсем не ощущался запах болота. Вокруг зеленела свежая трава, а в самом центре, из-под большого, гладко оттесанного камня, бил родник c чистейшей прозрачной водой.
Вокруг родника образовалось крохотное, но глубокое озерцо, берега которого были обложены мелкой и ровной галькой. Часть родника стекала в болотце, часть по небольшой и, кажется, рукотворной канавке уходила прямо в лес. Не говоря ни слова, мы быстро скинули рюкзаки и тщательно умылись холодной родниковой водой, смыли с себя всю нечистоту Сумрачной земли.  
– Да, друзья-человеки, это исток реки, – сказал Белодрев, – река была практически мертва, все воды уходили в болото. Но ей вернули жизнь два наших брата. Когда человеки покинули станцию и станция перестала посылать свои смертоносные лучи, эти два брата стали навещать Брошенный лес.
– Это те, которых убили гномы? – спросил Капитан.
– Да, – ответил Пестрый.
– Располагайтесь, – сказал нам Белодрев. – Здесь мы остановимся на ночь. Надо хорошо отдохнуть.
– А здесь не опасно? – спросил я.
– Теперь, после ухода наших братьев за море, нет. К тому же мы будем здесь не одни. Взгляните.
Белодрев махнул рукой в противоположную от болотца сторону. Сразу за ложбиной начиналась небольшая поляна. На краю поляны, где-то в полусотне метров от нас, возвышалось огромное, величественное дерево со странными темно-бардовыми листьями. Дерево не было очень уж высоким (я мысленно сравнил его высоту с Серебряным Деревом; пожалуй, оно как раз бы достало до нижних ветвей), но было необычайно раскидистым, будто хотело охватить ветвями весь Брошенный лес.  
– Идемте, познакомимся ближе, – предложил нам Белодрев, после того как мы омылись.
Мы встали и вышли из ложбины на поляну. Я обратил внимание, что дерево растет отдельно от всех деревьев и на небольшом пригорке. Как-то сразу стало понятно, что это непростое дерево, а как бы глава всего Брошенного леса, его центр. Мне захотелось назвать его Царь-Деревом.
У Царь-Дерева был толстенный, в несколько обхватов, морщинистый ствол, прямой, как колона. В стволе, да и во всем дереве, не было трухлявости, кривизны, дыр – дерево, несмотря на свой почтенный возраст, выглядело еще довольно крепким.
– Царь-дерево! – не удержался я.
– Пусть будет Царь-дерево, – согласился с мной Белодрев, но добавил, – только подлинное Царь-дерево – это Кон-Аз –у...
– Вот как, – оживился отец Иван, – очень интересно.
– Помните, при нашей первой встрече я сказал вам, что мы тоже знаем и почитаем Кон-Аз-у…, только по-другому, не как вы. Так вот, один из главных образов, которым Он нам открылся, это Золотое Царь-Дерево. Дерево, что удерживает все созданное, и из которого все созданное произошло.
– Логично, – сказал Капитан, – так для вас Он и должен открыться, вы же с деревьями связаны.
– Да, главный образ: Царь-Дерево. Это как в вашей песне: В Начале было Слово. Так и у нас, – в голосе Белодрева появились торжественные нотки, – в начале было и есть великое Царь-Дерево, которое вечно произрастает от Истока. Исток же, это есть Аз-А-у…, но о Нем нельзя сказать что-либо определенное.
– Исток? – переспросил Капитан, – это тот, что мы видели с холма и в сторону которого идем? А как же тогда быть со словами Клена, под шатром? Он сказал, что в центре Млечного Пути царство Аз-А-у...
– Верно, – ответил Белодрев, – но это царство не является самим Аз-А-у…, хотя и его средоточие. Так же и Исток, что мы видели, не является в полном смысле самим Аз-А-у…, даже если сам Аз-А-у… и является Истоком. Почему? Потому что, как я и сказал, о Нем нельзя произнести что-либо определенное.
– А в нашей самой главной песне поется, – гордо заявил я, – видевший Меня видел и Отца. Это сказал нам сам Воскресший. Так что мы, христиане, знаем Бога. Не в смысле, конечно, что Его постигли (Он, естественно, непостижим), а в смысле, что можем познать Отца через Сына.
– Песня эта нам известна, – задумчиво сказал Белодрев. – Мы бы очень хотели иметь понимание этой песни от вас. Но пока не получили. А почему? Вот такой вопрос: если вы, действительно, знаете Того, о Котором ничего нельзя сказать, то почему же вы продолжаете совершать столько зла?
Простейший вопрос почему-то застал меня врасплох. Я бессильно качнул руками. Дело спас отец Иван:
– Белодрев, – мягко сказал он, – поверь, это самая большая загадка нашего народа.
– Простите, – вздохнул Белодрев, – не хотел обидеть. И не будем обижать Царь-Дерево. Друзья-человеки, подойдите ближе, поздоровайтесь.
Я коснулся рукою шершавого ствола, он был теплый и, кажется, гудел от избытка внутренних сил. Смутное чувство некой величественной огромности заполнило мое сердце. И тут же я отметил про себя, что дерево это, в отличие от деревьев в мире стражей, находится как бы в полусне. Возможно, так оно защищается от соседства тьмы.
– Царь-Дерево наблюдает за тропинками в Брошенном лесе, – сообщил нам Белодрев. – И, конечно же, знает о перемещении рабов отца Василия. Нам надо поговорить с ним. Это займет некоторое время. Царь-Дерево медлителен.
Белодрев и Пестрый опустились прямо на землю и, повернувшись спиной к стволу дерева, прикрыли глаза. Мы вернулись к роднику.
– А здорово тебя Белодрев отделал своим вопросом, – сказал отец Иван.
– Почему меня? – возмутился я. – Кажется, речь шла о всех христианах.
Повисло молчание. Отец Иван задумчиво смотрел на прозрачные воды родника. И вдруг спросил:
– Что вы обо всем этом думаете?
– О чем? – сказал я.
– Ну, вообще.
– Не понял?
– У тебя, Дима, нет такого ощущения, – медленно произнес отец Иван, – что все, что было до того, как мы с Брамой столкнулись – сон. Нет, я понимаю, конечно, что не сон. Я помню о семье, и еще вчера, когда мы вошли в Сумрачную землю, сердце едва не разорвалось от тоски и страха из-за всех этих проблем со служением и епископом. Естественно, и сейчас я помню обо всем этом… но, такое чувство навязчивое, будто мне все это снилось, вся моя прежняя жизнь со своими проблемами, и вот теперь только я начал пробуждаться.
– Представляешь, – ответил я, – и у меня похожее ощущение.
– Это нормальный процесс, – встрял Капитан. – У меня тоже так поначалу было. Возможно, психика защищается от потока новой необычной информации. Включается в поток, не анализируя его, а все прежнее переводит в сон. Иначе ведь с ума сойти можно. Смотрите. Только третий день нашего пребывания в зоне Брамы заканчивается. А столько уже всего перевидали. И прекрасный мир стражей и тьму Сумрачной земли.
– Хочу сразу предупредить; по возвращении с зоны Брамы, как только включитесь в привычный круг жизни, будет с точностью до наоборот – пребывание здесь покажется сном. Многие детали, к сожалению, тут же сотрутся из памяти. То же, наверное, защита.
Надо будет сразу записать все, что видел, – подумал я. – Жалко, если все забуду.
– Да, очень много новых ощущений, – отец Иван все так же меланхолично смотрел в родник. – И кто скажет, что это от лукавого. Я только сейчас понял страшную реальность сил тьмы. Со стыдом, вам, как друзьям, признаюсь: я, поп, страшно недооценивал реальность сил зла. Дима не даст соврать.  
– Теперь, батюшка, важно не переоценить, – сказал Капитан, – что б как с отцом Василием не вышло.
– Да, иеромонах Василий, – вздохнул отец Иван. – Уже завтра должна состояться наша решающая встреча, а я ведь о ней почти и не думаю. Тоже, наверное, защита…
– Отдыхаем, друзья, – сказал появившийся Белодрев. – Детей земли в лесу нет. Всех собрал в пещере отец Василий. Наверное, готовит понемногу к военному походу.  



Казнь

Гном Ляксашка бежал по узкому и извилистому коридору. За ним с тяжелым топотом неслись соплеменники.
– Стой, ма-а-асон! Стой, эку-у-уменист! – кричали они.
Коридор вел от шахт к потайному выходу из катакомбного монастыря. Ляксашка не добежал до выхода совсем немного. Он как раз пробегал под электрической лампочкой (еще два дня назад ее здесь не было, горел обычный факел). Яркий свет ослепил его и отнял последнюю надежду юркнуть незамеченным в тайный лаз, Ляксашка сбавил ход и тут же почувствовал сильный удар в спину, потом еще удар. Ляксашка задохнулся, кто-то ударил его по ногам. Ляксашка упал. На него тут же навалились.
– Прости, бра-ате, наш грех несмирения, – шипел ему прямо в ухо Филька, заламывая руку.
– Иначе ты не поймешь, – шипел во второе ухо Васька, заламывая вторую руку.
– Та-а-щите его к человеческой машине, – скомандовал старший гном Гришка.
– Не-е-ет!!! – завопил Ляксашка.
– Глупе-е-ц, – возразил ему Гришка, – мы заботимся о спасении твоей ве-е-чной души.
– Глупцы вы! – орал Ляксашка и даже перешел на «тарабарский язык» – совсем с ума посходили, где вы видели, чтобы народ гор ползал как червь перед человеками. И никогда наш народ не воевал с народом лесным. Народ лесов нам ничего плохого не сделал. И вы будете вдвойне глупцами, если…
– За-а-ткните ему поганую бесовскую пасть, – скомандовал Гришка.
Ляксашка замолчал. Топоча, гномы свернули в боковой коридор...
В тот самый момент, когда соплеменники схватили и