шли люди, с Украины искать «свою землю». Вот и получилось: в моем колхозе два больших села. В Приозерском живут маскали, а рядом село Студеное, там хохлы, - радушно пояснил председатель. – Так и живем интернационалом.
- Ты тогда со Студеного, как я понял?
- Нет, я с юга области. Там нас хохлов больше. На одно русское село, наших два. После института попал сюда по распределению, на отработку. Вот и отрабатываю уже почти тридцать лет. Командуй Алексей Иванович!
- Дело такое, Григорий Петрович, я тебе расскажу, а ты думай, - усевшись рядом на переднем сиденье, проговорил Сергеев. – У меня завтра на вечер билет на поезд до Москвы, но я вижу, поторопился. Приехал первый раз, а, кажется, всю жизнь знал эти места, шел к ним. Даже дышится здесь легче, воздух другой и полынью пахнет… Когда еще вырвусь к вам? Да и вырвусь ли? Хочу в общем пожить… Несколько дней.
- Это понятно, у вас в Магнитогорске воздух другой.
- Я сейчас в райцентре живу, в поселке за пятьдесят верст, на родине жены. - Давай о главном. Я сейчас был на могиле у Катерины Иволгиной.
- Один и нашел? – удивился председатель.
- Нет. В автобусе с учительницей познакомился, случайно. С города она, с Приозерска. Час времени оставалось до встреч. Она предложила, сходить. Нас сын встретил Катерины – Андрей. Больной, конечно. Я дал на поправку денег, а он перелечился, конечно…
- Спился бедолага, вконец, - перебил Антипенко. – Жена ушла. Двое детей у него, уже взрослые. Больной, эпилепсия у него, а от водки все чаще и чаще приступы. Жалко его, прощу, возьму в колхоз, хотя пьяниц на дух не переношу. Работать Андрей – зверь по породе Иволгиных, но до первых денег и пропал. «Я герой! » Орден наденет и в пивнушку.
- У него орден?
- Да, к 30-летию Победы наградили. Ладно, один бы пил. Пропился, пришел, я Строгий, но человек, прощу в сотый раз. Он других разлагает: «Ему можно, а мы чем хуже? Где твоя справедливость, председатель?» А мне ответить нечего… Помогаю: продуктов подкину, но и здесь мясо привез ко дню Победы, он в сумку и к Полине Сомовой менять на самогон…
- К той самой Полине? – удивился Сергеев, даже привстал на сиденье.
- Да, к ней. Одна у нас Полина. Других нет. Знаешь, Иванович, - Антипенко назвал Сергеева просто по отчеству. – Я думал много… Ты уверен, узнаешь ту женщину… Прошло тридцать пять лет… Я со стариками местными разговаривал, они говорят: «Слух был, что с немцем она главным шашни водила, даже сына от него нагуляла… Но баба она отчаянная, может со зла кто придумал. Одни слухи. Муж ее погиб на фронте в сорок пятом уже, в Германии.
- Я понимаю тебя Петрович, - тоже, по-дружески, без имени, ответил Сергеев, на мучивший председателя вопрос. Это страшный приговор. Выносить его я один не имею права. Но я все эти годы вижу это, словно один навязчивый сон. Автоматчики в черных мундирах и молодая женщина прячется за спину офицера. Листвы почти не было. Конец октября… Ее лицо стоит перед глазами… Хотя, может, это сон, который я своим воображением принял за реальность… Я хочу увидеть ее для себя, - помолчав, неуверенно продолжал Сергеев. – Мы сделаем так, председатель, если ты не против. Она у тебя в колхозе работает?
- Да. В полеводческой бригаде. Сейчас они в поле. Ты проезжал мимо, может, видел женщины на прополке? Или на женщину рядом смотрел? – снова беззлобно пошутил в свойственной ему манере Антипенко, немного сняв напряжение тяжелого разговора.
- Петрович! Тридцать ей. Хороша, слов нет. Но ребенок, - озорно сверкнул голубыми глазами Сергеев. – Видел я работающих женщин слева, справа «Беларусс» на капусте.
- Верю! На родные места смотрел, не на соседку. Твои это места, до конца дней, второй раз здесь родился. И что ты придумал, командир?
- Женщин в поле возят?
- Да. Два автобуса в колхозе.
- Они к правлению утром собираются?
- К гаражу, это рядом. Там у них вагончик и агрономы дают наряды кому, где работать.
- Замечательно! Меня здесь никто не знает. Спросят, скажу родственник с Урала. Подвезешь меня утром, высадишь, не доезжая, чтоб не видели. Я пешком подойду и посмотрю, узнаю я свою девушку из снов. Идет мужчина седенький, может, дачник на лето хочет сторожем устроиться на бахчи, - шуткой закончил свой разговор Сергеев.
- Так я могу фотографию ее тебе предоставить. Молодую, в тридцать лет, не в пятьдесят пять. Сомовой на пенсию осенью. Тогда ей было двадцать, в сорок втором. Понимаешь, Иваныч?
- Нет. Фотографию я могу подогнать к своей памяти. Здесь другое. Человек, его фигура, жесты. Я же писатель: инженер человеческих душ, - улыбнулся Сергеев, закончив свое предложение.
- Хорошо, инженер душ. Сделаем так: завтра пошлю своего водителя, он сдаст билет на поезд. Сейчас, как я понял, едем к Иволгину?
- И если не трудно, отвезем Ольгу в город.
- Конечно, нет. Я еще не пенсионер, - озорно подмигнул Антипенко. – Она замужем? Тем более разведена, - услышав ответ, пробасил своим громовым голосом председатель, плавно тронулся на новом УАЗике.
Уже подъезжая к дому Катерины, молчавший всю дорогу Сергеев признался:
- Знаешь, Петрович, что я хочу? Чтобы мой сон остался только сном. Иначе страшно жить. Говорят, Иуда предал Христа за тридцать серебряников и стал предателем на века. За сколько тогда продали Катерину? За плитку немецкого шоколада… Это страшно, председатель!
Глава 4
Шульц пришел только к вечеру. Взволнованный, в шинели нараспашку быстро шел со своим котелком, сутулой походкой. Нина, привыкшая к угощениям, несколько раз спрашивала у матери и бабушки:
- Почему не пришел дядя Шурик?
Шульц громко заругался на немецком, споткнувшись в темных сенях об ведро. Акулина Степановна даже перекрестилась на висевшие над столом в «красном углу» образа.
- Господи спаси и сохрани… Что-то случилось. Шурик никогда не ругался… Может, пьяный… Ты схоронись Катюша от греха. Он добрый…, но враг… и мужик.
Свекровь не успела договорить. Дверь широко распахнулась, на пороге стоял пьяный Шульц в пилотке, одетой поперек головы.
- Матка! Шайза! Первая линия! – путая немецкие и русские слова, почти прокричал он с порога, обращаясь к Акулине Степановне. – Герр майор фронт! Шульц фронт! – бормотал, не умолкая, разволнованный немец.
Нина выбежала из комнаты на кухню, нерешительно остановилась. Шульц, увидев девочку, заплакал.
- Ина! Шульц капут! Первая линия!
Он стал доставать из глубоких карманов шинели конфеты, шоколадки. Не удержал в руках, они посыпались на земляной помазанной красной глиной пол. Шульц присел на корточки, стал собирать. Сердобольная свекровь, помогая немцу, стала его успокаивать.
- Шурик, ты не волнуйся. Может, не отправят: ты при начальнике большом.
Герр майор был комендантом, старшим офицером в гарнизоне: Приозерска и Студеного.
- Гитлер пук! – имитируя пальцем, нажатие спускового крючка, лепетал денщик. – Сталин пук! Шульц нахауз, - и, улыбаясь, показывал рукой на запад. Где за сотни километров была его Родина – Германия, его дом.
Катерине, стоявшей за занавеской в комнате, стало жалко доброго немца. Она понимала, он враг. И такой же Шульц или Фриц в любую минуту мог убить ее мужа Семена, воевавшего где-то под Москвой. Но, видя неподдельную, искреннюю доброту немецкого солдата, женщины жалели, сочувствовали ему. Его тоже ждали дома жена и двое девчушек. Для них он был самым близким, родным человеком. Простой рабочий из шахтерского поселка, призванный на фронт. Что ждет его. Где закончится война рядового вермахта Шульца Баудера?
* * *
К вечеру уже в сумерках пришла Полина Сомова, пригласила Катерину и Акулину Степановну в баню. Сомовы до войны жили зажиточно. Муж Полины был председателем колхоза. Свекор хороший плотник уходил с весны до поздней осени в областной город на заработки. Даже баню себе искусно срубил, что было в селе радостью. Когда размещали немецких солдат в Приозерском, лучший дом отвели для коменданта – Герр майора, как его звали и немцы и селяне. Семья Сомовых: Полина, свекровь и двое ее младших детей ютились в небольшой летней времянке.
- Герр майор разрешил помыться, - радостно сообщила Полина. – Подобрела немчура. Ходят слухи, только по секрету, их часть перебрасывают на передовую.
Катерина не стала говорить болтливой соседке, это она узнала раньше от Шульца. Иволгина взяла Нину, ушла с Полиной. Свекровь стала собирать чистое сменное белье.
- Мойтесь с детьми. Мы с Клавкой после. Всем в бане не развернуться.
В жарко натопленной бане, пахнущей березовыми вениками и чистыми телами, женщины утомленно сели на искусно сработанные свекром резные скамейки. Дети визжали от восторга, плескались в тазах, даже захныкали, услышав, что пора заканчивать. Полгода не мылась в бане Катерина, даже голова закружилась, словно от легкого вина.
- Мужичка бы! – беззастенчиво обводя глазами добротное, упругое тело Катерины, мечтательно произнесла, сев рядом Полина. – Ты красавица, Катюха! Кому бережешь?
Сомова провела мокрой ладонью по высокой груди соседки.
- Муж у меня и детей четверо.
- Муж объелся груш. Где они, мужья наши? Жизнь проходит, а вернутся ли? Да и всем останется, если по жиже развести. – Полина провела по своим узким бедрам. Рядом с заматерелой, по-женски красивой Катериной нерожавшая Полина смотрелась подростком.
- Я, Кать грудью твоей всегда любуюсь. И выкормила четверых, а, как у девчонки, - призналась она. – А здесь прыщи, и капусту ем чашками, - весело засмеялась соседка.
- Ничего, четверых вырастишь, вырастут.
- Кать, ты обер-лейтенанту приглянулась, помощнику Герр майора, - в лоб нагло предложила Полина. – Что передать?
Катерину бросило в жар. Лицо загорелось. Вот для чего пригласила она их в баню.
- Значит, правду говорят, что ты с Герр майором?
Катерина встала.
- Нина, одевайся! Быстро. Идем домой.
- Кто говорит? Вы свечку держали? Митроша Лапин сплетню пустил, обиделся, что ему не дала, - зло огрызнулась Полина. – Начальником стал. Лучше кобелю, чем ему, сопливому…
- Поль, мне все равно. Я никогда не сужу других. У тебя своя жизнь, ты одна, бездетная, а у меня их четверо. Спасибо за баню, соседка.
И быстро одевшись, ушла с Ниной. Свекровь с Клавдией Сомовой сидели на лавочке возле бани.
Ночью, в первый раз наши самолеты бомбили понтонную переправу. Глухо ухали взрывы бомб. Дрожали стекла. Звонким эхом отзывались частые выстрелы немецких зениток. Всего один налет, несколько минут. Немцы суетились всю ночь. До утра звучали команды, то здесь, то там взлетали в осеннее звездное небо освещенного матовым светом полной луны, сигнальные осветительные ракеты. Взлетали трассы пулеметных очередей. Фронт рядом.
Глава 5
Три следующих дня в разъездах, встречах пролетели словно час. Алексей Иванович к вечеру, ополоснувшись в теплом Дону, приходил совсем обессиленный и падал на кровать в отведенной ему хозяином комнате. Андрей сдержал данное вечером в день приезда Сергеева обещание: не пил. Только на следующее утро робко постучал в комнату Алексея Ивановича, зашел виновато, словно нашкодивший подросток, попросил сто грамм поправиться. При этом уже клятвенно пообещал: «Это – последний раз.» И слово свое пока держал. Привел себя в порядок: побрился, надел новую светлую рубашку с короткими рукавами, брюки, наглаженные приходившей дочерью Катериной. Алексей Иванович вспомнил забытое армейское ремесло, подстриг его
