новой ручной машинкой. Вчера они вместе ездили в школу, где преподавала Ольга Владимировна, выполняли данное ей обещание: выступили перед учениками. Андрей для этого случая надел костюм с орденом Отечественной войны. Вечером даже удивил Сергеева, не попросил «обмыть это дело», как обычно он выражался. Встреча с партийным руководством района и области, с журналистами областных и районных газет. Возложение венков к памятнику погибшим воинам односельчанам Приозерска, открытому два года назад. Речи, выступления.
- Ты, что мне устроил министерский прием, - шутя, журил Григория Петровича Сергеев. – Я не люблю эту суету. Да и кто я? Простой солдат войны. Таких, как я были сотни тысяч.
- Может, ты и прав, Алексей Иванович, но пойми: для нас Катерина – наш герой. Ради нее потерпи еще, - виновато успокаивал Сергеева председатель.
Он даже стал совсем другим: серьезным.
- Это наша молодость, - добавил председатель. – Я моложе тебя на десять лет, а хорошо помню войну. Наш район не был в оккупации, но и мы жили войной. Отец пришел без ноги, весь больной. Дед и двое дядек погибли. Помню, как приходили похоронки на них. Современная молодежь не знает всего, что пережили мы. Это очень хорошо. Но всегда нужны идеалы, люди, на жизнь и подвиги которых надо ровняться. Иначе в душе пустота и ее могут заполнить совсем другие кумиры, - оправдывался Антипенко, еще вчера такой веселый, любящий пошутить.
Повезло сельчанам Приозерска: дельный председатель. Знает время работе, любит и умеет шутить и отдыхать.
* * *
Сергеев лежал в майке и спортивных брюках, устало вытянувшись на своей кровати. Зашел Андрей, улыбаясь, позвал:
- Алексей Иванович, кушать подано!
Только при упоминании о еде, Сергеев почувствовал, что голоден. Весь день бесконечные встречи, выступления. Душные кабинеты и залы, есть, совсем не хотелось. Сейчас, когда тихий вечер остудил нагретую землю и легкий ветерок приносил приятную прохладу с Дона, организм требовал подпитки.
- С удовольствием, Андрей Семенович, - Сергеев легко встал с кровати. – Что ты приготовил нам, холостякам?
Он пришел вслед за Иволгиным на кухню:
- О! Да здесь целый пир! Ты когда успел?
На столе, тесно прижавшись кафельными и алюминиевыми боками, стояли тарелки и чашки с окрошкой, завернутыми блинчиками, дымящимися щекочущими ноздри пахучими домашними котлетами, салаты.
- Да я, что? Я только разогрел, - скромно признался хозяин. Соседки узнали, что у меня гость живет с Урала, несут, нет отбоя. Мне уже и ставить некуда, холодильник у меня «Саратов» маленький, - смущенно оправдывался Андрей.
- Спасибо передай своим сердобольным соседкам. Доброта, помощь ближнему, даже соседу, это истинно по-русски. На западе совсем не так. Я, работая на комбинате, ездил в Италию, Францию, Швецию. Если честно уровень жизни у них выше нашего. Богаче, цивилизованнее живут. Как-то больше у них всего, чтобы облегчить человека в быту, сделать его отдых комфортным. Но замкнутые все какие-то, каждый за себя.
Сергеев, стоя у аппетитного накрытого стола, не решался первым садиться. Гость он все-таки, ждал приглашения. Андрей суетился возле своего старенького «Саратова», достал стеклянную пол литровую банку.
- Может, сметану съедите, Алексей Иванович? Деревенская…
- Спасибо, Андрюш. Нам всего не осилить.
Сели. Алексей Иванович видел, желание хозяина за столь богатым застольем, но данное обещание его трезвого сдерживало. Он стеснялся просить. Хотя Сергеев понимал, пройдет еще два, три дня, он уедет и все станет, как было прежде. Придут с расспросами о нем друзья, нальют сотку: «Обмыть это дело».
- Ты что не ешь, Семенович? – накинувшись на холодную, густую окрошку, ароматно пахнущую свежим грунтовым огурцом, словно не догадываясь о причине, спросил Сергеев. – Окрошка, наверное, мое самое любимое блюдо из голодного детства на всю жизнь. Правда, совсем по-другому ее тогда у нас в семье готовили. Не богато мы жили в деревне перед войной. Квас, да картошка, и два – три яйца, мелко порубленных. Летом, правда, огурцы, лук ели вприкуску.
- Кушайте, Алексей Иванович, я еще подолью. Соседка Лидка целую кастрюльку принесла. Может, мы это… - заикаясь, Андрей провел указатель пальцем по свежевыбритой щеке. – По сотке… Раз такой у нас ужин… Барский.
- Не знаю, Андрюш, мне нельзя. А тебе еще бежать, искать, - играя на самолюбии Иволгина, Сергеев дернул плечами.
Андрей вскочил, будто на пружинах. Подбежал к холодильнику.
- Так есть же, - улыбаясь, достал пол литру. – Как без этого в русском селе…
- Полина Сомова принесла гостю с Урала? - лукаво прищурясь, спросил Сергеев.
- Что ты, Иваныч. У Полины берем, когда в долг, или у других нет.
- Что так?
- Качество товара, - подняв вверх указательный палец, не замечая подвоха вопроса, сообщил сразу повеселевший Иволгин.
Дрожащими в предвкушении близости выпивки руками разлил прозрачную жидкость в приготовленные для лимонада фужеры. Себе почти полный, Сергееву четверть.
- Куда мне столько, Андрей? Это моя месячная норма, - увидев свою долю, пошутил Алексей Иванович.
- Правильно. Выпьем и месяц «сухой закон».
- Ты три дня назад уже его установил, - съязвил Алексей Иванович.
- Прости, Иванович. Расстроился я вчера на встрече в школе. Сегодня на «Вышке».
Так теперь звали селяне памятник погибшим воинам землякам.
- Так много все говорили хорошего о матери, братьях, с таким искренним участием. Я расплакаться был готов, прямо в зале.
- Правильно, для твоих земляков подвиг Катерины образец чистоты, мужества, а ты вот «зеленого змея» не можешь даже победить.
Иволгин выпил стоя, занюхал котлетой, откусил, сел на стул.
- Да, это болезнь, - думал Сергеев, глядя на хлебающего дрожащей рукой окрошку Андрея. – Ему не справиться с ней одному, а помощь людей он категорически отвергает. Жена, промучившись с ним годы молодости, двоих детей родила, надеялась остепениться, бросит. Живет у матери, у нее свой дом в городе Приозерске. Сын служит в армии. Дочь Катерина студентка медицинского института. Антипенко рассказывал ему, в прошлом году, когда она поступала, был конкурс, как никогда. Пришлось включить административные рычаги для внучки Катерины Иволгиной. Нет, она отличница и умница. Приходит к отцу, все перемоет, перестирает после его застолий с дружками. Нет в ней «звездной болезни». Но, когда большой конкурс, часто влиятельные лица бывают выше знаний. Какой-то процент мест всегда для «нужных».
Щеки у, весь день болезненно-бледного Андрея, начали розоветь. Он тоже усиленно нажимал на окрошку, прикусывая котлетами.
- Это страшная болезнь, - глядя на оживающего Иволгина, снова подумал Сергеев. – Интересно, сегодня, когда звучали слова восхищения подвигом матери, он, наверное, думал, что вечером они «обмоют это дело»? Скорее всего, да!
- Андрюш, прости меня старого, можно вопрос? Знаю, он неприятный для тебя. – Алексей Иванович положил себе в тарелку салата.
- Говори, дядь Леш. Про выпивку? – догадался хозяин.
- Ты не пробовал полечиться?
- Вранье все это! – Андрей положил на стол ложку. – Можно, я закурю?
Сергеев одобрительно кивнул головой. Хотя сам бывший заядлый курильщик, не терпел табачный дым в комнате, тем более за столом.
- Я раз десять лечился. В Харьков еще с женой ездил: она настояла, или едем, или ухожу. Поехали. Денег жалко впустую потраченных. Я уже в поезде, когда назад ехали, «гипноз тот развязал» - Иволгин отрешенно махнул рукой. – Сам знаю, надо бросить: это конец, тупик. Мне сорок один, а выгляжу на шестьдесят. Но не могу! Злой становлюсь, все из рук валится, все меня раздражает. Месяц, даже два могу не пить, если захочу сильно. Но потом, все упущенное наверстываю: чем дольше перерыв, тем круче запой…
Андрей сделал глубокую затяжку, выпустил облако сизого дыма, не замечая, что пепел с истлевшей сигареты упал на свежевыкрашенный пол.
- Прожжешь пол, Андрей Семенович, - попытался уйти от тяжелого для Иволгина разговора опытный психолог Сергеев. Это деликатная тема – самолюбие человека. Наверное, самый простой вариант, махнуть на все рукой: пусть все будет, как было. Все умрем. Кто от цирроза печени, кто совсем не пьющий, попав в аварию. Судьба… Каждому свое. Андрей отнес окурок, выбросил на улицу в стоявшее у порога ведро. На правах хозяина налил себе еще. Правда, на треть стакана. Громко выдохнул, выпил, по привычке приложив тыльную сторону ладони ко рту.
- Крепка зараза! Страшное дело, Алексей Иванович, вино и женщины.
- Женщины? Не понял, чем они страшнее вина?
- Голову от них тоже теряешь, как от вина.
- Согласен, теряешь. Но лучше потеряй голову для женщины и брось вино. У тебя даже две женщины. Дочь красавица и умница и жена. Я видел вас на свадебной фотографии в альбоме.
- Э-э-э, когда это было? – махнул рукой Иволгин.
- Всего и прошло двадцать лет…
- Наверное, моя голова теряется от вина, - попытался отшутиться Андрей. – Нет, я любил и люблю, может, свою Любу. Но грош цена моим словам, если я их за стакан продаю…
Иволгин уже машинально достал вторую сигарету, закурил. Выпив больше половины бутылки, ему захотелось присущее в этих случаях желание: «поговорить за жизнь».
- Я все помню, и снится часто этот сон – быль: лай озверевших немецких собак, натасканных на кровь. Крики Семена… потом Нина… Колька выскочил из дома за нее заступиться… Мать упала, залитая кровью… Я лежу в риге, в соломе зарылся. Дрожу, руку кусаю, чтобы не орать…
- Андрюш, прости, я всю жизнь думаю, может, ты поможешь понять? Увидимся ли мы еще, когда теперь?
Сергеев встал, подошел к окну кухни, выходящему в сад. За зеленью вишен и яблонь не было видно ограды на могиле. Но он знал она там, он видел ее сквозь деревья и спрашивал у нее тоже:
- Неужели мать не могла понять? Пришли каратели, значит, кто-то донес? Значит, кто-то видел, когда она приносила в яму еду? Неужели она надеялась своим молчанием спасти меня? Чужого ей человека, такой страшной ценой: своей жизнью и жизнью своих детей?
Сергеев замолчал, чувствуя, что давящий ком подкатился к горлу, готовый вырваться в плач. Не солидно, как-то, седой солидный мужчина и это детско-женское слово – плач.
- Не знаю, Алексей Иванович, - Андрей опустил голову, обхватил руками. – Я все видел. Но не знаю. Не думала она, наверное, что это не люди, даже не звери – хуже. Что, на убегающего Семку спустят собак, что выведут на растерзание четырехлетнюю Нину. Хотя, даже мне, ребенку, было понятно, почему к нам пришли каратели. Неделя прошла после того, как сбили твой самолет. Война шла, каждый день стреляли и погибали солдаты. Кто мог привести? Полицаи все отрицали. Я сам не помню, люди говорят. Всем им и Митроше Лапину и другим дали по десять лет. Шестеро их было в Приозерском. Лапин не вернулся домой после лагерей, на севере где-то остался. Может, умер давно?
Андрей взялся за недопитую бутылку, поймав Взгляд Сергеева, снова, как и три дня назад пообещав:
- Алексей Иванович, сто грамм… Последние…
Выпил, вяло закусив лежащей на тарелке откушенной котлетой.
- На Полину Сомову говорили. Я не знаю. Грех это большой, хотя я и не верующий. Но как говорить такое про человека, если не уверен, что это он? Про нее говорили, что и Фильку своего она от немца прижила… Скандальная она, за словом в карман не полезет. Вот и много врагов. Немец – офицер у них в доме жил во время
