крови собак…
* * *
Солдат Шульц, услышав детский визг, все понял. Спотыкаясь, натыкаясь на мебель, он подскочил к стене, снял висевший на вбитом гвозде автомат. Слезы текли по его лицу. Не осознавая поступка, он бросился к двери…
Сильный удар сбил его с ног, выпавший автомат с лязгом покатился по деревенским доскам пола. Герр майор наступил на оружие начищенным до зеркального блеска руками Шульца сапогом.
- Безумец! Ты хочешь, чтобы твои девочки закончили так же? – и, не сказав больше ни слова, вышел из дома, как всегда прямой, с гордо поднятой головой и меловым лицом, одетый в длинный кожаный плащ, перетянутый ремнями портупеи. Шульц, лежа на полу, обхватив голову руками, громко плакал навзрыд…
Глава 7
Уже неделю гостил Алексей Иванович в Приозерском. Время пролетело: днем встречи, поездки. Ночью до первых петухов Сергеев работал над книгой. Два раза звонил жене, переносил дату отъезда. На завтра куплен билет на самолет до Москвы. На день ему нужно задержаться в столице: сходить в архив, встретиться с друзьями. Работа над романом почти завершена, осталось, как говорят художники: поставить последние штрихи. Вчера он разговаривал с Антипенко, завтра к восьми председатель соберет все полеводческие бригады возле правления.
Алексей Иванович отложил авторучку и исписанные листы бумаги в сторону, устало провел ладонями по лицу. В соседней комнате похрапывал Андрей Иволгин, выпросивший и сегодня «обмыть отъезд». Что будет, когда он уедет? Все, как и шло, как было, стало привычной нормой. Что мог изменить в течение годами устоявшегося хода событий он, Сергеев Алексей Иванович, всего за неделю? Андрей старался сдерживать данное обещание, но видимо болезнь сильнее него. Его израненная душа в водке нашла свое утешение. Глупо конечно: он не виноват в смерти матери и братьев, что мог сделать шестилетний ребенок? Он искал оправдание своей болезни, своей страсти, которая сильнее его характера, спекулируя на людской жалости. Он искал оправдание своей слабости. Ему надо было лечиться, проходить курс психической реабилитации, как это стали делать сейчас. Тогда, в сорок втором, кто думал об этом? Мальчишку–сироту взяла на воспитание тетка, сестра отца, жившая в соседнем, украинском селе «Студеное». Миллионы сирот разбросала по огромной стране война. Их пристраивали в детские дома, у родственников. Главное – прокормить, кто думал тогда о детской душе? Что останется в ней от увиденного, от пережитого?
Сегодня приходила дочь Андрея, помогала: убирала, готовила. Высокая, статная. Все говорят: «Вылетая бабка, даже имя ее носит – Катерина». И по сохранившимся пожелтевшим семейным фотографиям - похожа. Те же глаза, брови, сочные припухшие губы. Даже дочь не остановила болезнь Андрея. И с женой, Любой, беседовал Сергеев. Нашел в городе.
- Я вернусь, - пообещала она, когда стали прощаться. – Но на сколько, Алексей Иванович? До первого запоя? Он и руки распускать начал, синяки не проходили. Почему и ушла с двумя детьми к матери.
Что он мог сказать ей на ее слова? Что посоветовать? Имеет ли он право вмешиваться в чужую жизнь, хотя семья Иволгиных тридцать пять лет была его родной семьей. Сергеев набросил на плечи костюм, вышел на улицу, сел, на лавочку возле дома. Где-то верху на параллельной улице робко пропел первый петух и, словно, ожидая его команду, его подхватили другие голоса по всему Приозерскому. На берегу Дона заливался неподражаемый солист – соловей. Легкий теплый ветерок и снова, как и в день приезда зашептались листья на березе. Деревья живут дольше людей, помнят больше. Эти деревья видели Катерину, помнят страшный октябрьский день. Может, листья рассказывают ему, что помнят, что пережили? Или в их тихом шелесте звучит голос самой Катерины?...
* * *
Утром, в 7.30, председательский УАЗик уже стоял у дома Иволгиных. Алексей Иванович забрался в салон, за руку поздоровался с председателем.
- Григорий Петрович, - заговорил Сергеев. – Я вот, что подумал. Неделю я живу у вас, Сомова не узнала.
- Нет. Я всем говорю, родственник с Урала. Да и в поле она весь день. Сезон. Весной день – год кормит, это не пословица, это наша реальность. Как шахтеры сейчас зарабатывают женщины и на свежем воздухе, - пошутил Антипенко.
- Тогда поехали, председатель, - скомандовал Алексей Иванович, - высадишь меня у фермы. Там не далеко, я добегу. Еще раз скажу тебе: очень хочу, чтобы мой сон был только моя фантазия.
Вот и ферма. Пестрых черно-белых коров после утренней дойки выгоняли на пастбище. Громко щелкали кнутами пастухи. Из ворот фермы вынырнул желтый молоковоз, спешащий в город, на завод.
- Крепкое хозяйство, - в который раз сделал заключение Сергеев, шагая по асфальту к зданию правления. – Все у него отлажено. Все на своих местах, делают свое дело. Впереди в десятке метров три женщины: две молодые, одна явно старше, в цветастых платьях. Все трое повязаны «по-молодому» белыми косынками, с шоколадными загорелыми руками и ногами с тяпками на плечах, жестикулируя, что-то обсуждают. Женщина постарше остановилась, сняла платок, видимо перевязать по-новому.
Эти движения рук, фигура: узкие бедра, стрижка, светлые с густой проседью волосы. Сергеев не видел ее лицо. Но он понял, что это лицо принадлежит «его женщине из снов».
- Полина! Сомова! – не громким голосом позвал он и остановился.
- Я! – женщина обернулась. – Что… Вы… - тяпка выпала из ее рук с лязгом стукнувшись железом об асфальт.
Эпилог
Запоздалое «бабье лето» в конце октября. В хрустальном, словно живом, дышащем воздухе, летит паутина, повисая на ветвях роняющих желтые, красные листья кленов. Яркое солнце на голубом безоблачном небе. Как легко дышится этим пьянящим воздухом. Березы совсем голые, словно, стыдясь наготы, прячется среди других деревьев. Яблони в садах совсем зеленые, может боятся скрыть от людских глаз созревшие желтые и красные плоды.
В переполненном рейсовом ПАЗике, на заднем сиденье, две пожилые молочницы с сумками пустых банок. Давние знакомые, видимо вместе работавшие в колхозе, встретившись, ведут беседу. Полная, с характерным украинским говором, перемешанное с годами с русскими словами, породившее новое наречие хохлов. Вторая с рязанским произношением, обсуждают последние новости.
- Полина Сомова уехала к сыну в Липецк, - сообщила «рязанская».
- Ты шо! – удивилась полная соседка. – Дом продала, чи як?
- Да, все продала и уехала. Весной летчик приезжал, - пояснила она причину своей подруге. – Узнал ее. Правду люди про нее говорили…
- Грехи Господни! – перекрестилась соседка. – Че люди робят? Як таких земля носит?
Женщины замолчали, полная выходила на следующей остановке «Школа», засуетилась, стала прощаться с подругой. Автобус обогнала колонна с милицейской машиной с включенной мигалкой впереди. Черные райкомовские «Волги», два автобуса празднично одетых в белые рубашки и передники: школьники младших классов. Сегодня их примут в октябрята. Это по традиции происходит в «День памяти» на могиле Катерины Иволгиной.
- Утекла от людин, - проговорила уже около дверей полная, обращаясь к своей подруге.
- От людей убежала. От себя не убежит. – Вздохнув, ответила соседка, глазами провожая обгонявшую автобус колонну…
