моргали глазами! За две минуты, выстраданный проект просторной гармоничной спальни превращался в заваленную «ящиками» убогость. Девушка, которой и не такие особи попадались, протестовала не активно. Её главная задача – продать заказ и получить свой процент. Мой «гундёж» также звучал вяло – защищать было нечего. Пожелания хозяйки убили всю идею и гармонию задуманного… В мыслях, я лишь чертыхался: «Да делай что хочешь! Тебе потом в этой спальне уют искать!» Я не «дул губы». Просто понимал невозможность переубедить этого человека. Думать и включать своё воображение она давно устала. Заумные аргументы ею не воспринимались. Впрочем, упрощённые тоже. А пожелания в её мозгу рождались совершенно непредсказуемым образом – как в генераторе случайных событий. Тем и руководствовалась. Заявляла: «На хрена мне твоя композиция!?»
Припомнился эпизод, иллюстрирующий, как она реагировала на непонятное. Единственным развлечением в нашей тюрьме был телевизор. После полуночи я позволял себе смотреть научно-популярные программы Гордона. Сбавлял звук до шёпота, ложился пузом на паркет и, подперев бороду ладонями, погружался в необъятные миры физики, космологии, биологии, истории…
Утром, госпожа «вызверилась»: «Как ты смотришь эту галиматью!? Я вчера, как дура, таращилась до часу ночи, пыталась понять – о чём там речь?!.. Ну, дурррррааак!... Ну и дурак твой Гордон!» Её голос выражал самое крайнее негодование. И неизвестно, кому дольше икалось – мне, или Гордону?..
16.
С переездом Натальи Владимировны мы и вправду стали жить, как одна семья. Сами того, не желая, мы посвящались в семейные тайны, невольно делались свидетелями споров и скандалов. А без разборок с женой не обходился ни один приезд хозяина. Виктор Алексеевич относился к наскокам на удивление терпимо. Когда звонкие монологи «суженной» срывались на режущий ультразвук, вице-губернатор отходил от супруги подальше, растопыривал пальцы, прикрывал глаза и, покачивая головой, ожидал – пока супруга утомится. Знал, что спорить с «единственной» бессмысленно, да и небезопасно. Однажды, она залепила ему в ухо, в момент ковыряния в нём зубочисткой! «Фурия» пробила мужу барабанную перепонку и сделала мучительным для него каждый полёт на самолёте. По-моему, он ещё любил свою жену.
А я всё больше тяготился её обществом. Улетучились последние остатки «хохлиной незалежности». Она желала контролировать не только каждый шаг, но и мысли, мнения, вкусы близких ей людей. Это относилось не только к «крепостным». В своих ежедневных телефонных разговорах с дочерью, мать требовала отчёта по каждому ничтожному событию, которое непременно рецензировала, оценивала, и излагала свои приказы-наставления.
Вознамерилась меня вылечить… Науськала этой блажью Виктора Алексеевича. Посыпались предложения, и даже требование: показаться «эскулапам»! Про своего «паркинсона» я никому не рассказывал – терпеть не люблю охающего сочувствия! Сам капитально изучил болезнь по книгам. В поставленном диагнозе не сомневался – симптомы совпадали до мелочей. Знал о неизлечимости. Лекарства помогают мало. Таблетки лишь растягивают финал и приводят к массе осложнений. Это меня не устраивало. Кроме этого, я не видел возможности совместить длительное лечение с массой мероприятий по сдаче квартиры. Поэтому, ничего не объясняя, поблагодарив, я отказался от обследования у докторов.
Казалось бы: нет – значит, нет! Вопрос закрыт. Но хозяйка лучше знала, что для меня «правильно». Она привезла ко мне их семейного врача Серёжу, жившего в Лондоне. Это было уж слишком! Я почувствовал себя, перезрелого дядьку, глупой дворнягой, которую силком тащат к ветеринару!
Меня заклинило! Встретил «благодетельницу», с лекарем, жёстким взглядом и решительным отказом от любого осмотра. Отвечал резко, односложно! Со стороны моё поведение выглядело неучтивым. Умный лекарь быстро ощутил неловкость положения, но продолжал неуверенно подыгрывать «маме». Он опасался ей перечить. Наверное, было что терять.
Меня потери уже не страшили. Хотелось лишь «приличного развода». Но «повелительница», наоборот, укоротила вожжи. Стала возить меня при себе, неотлучно. Да ещё и Машу подключала в компанию, хотя девица смотреть в мою сторону не желала. Втроём ездили покупать массу всякой ерунды. Тратили деньги без счёта. Однажды на кассе в магазине «IKEA» нам выбили счёт длиною два метра! Я сохранил его для «Гинесса». Обедали вместе – о чём-то вяло односложно болтали; я давился ненавистными перетёртыми супами. Маша, явно по настоянию родителей, пыталась подбить меня на проектирование интерьера офиса – затевала свою фирму. Можно было обмануться и поверить в потепление отношений. Но при рабочих посещениях Машиной квартиры, ни мне, ни Володе "молодица" не предлагала даже чаю.
Уничтожали остатки былой «любви» и внешние неурядицы. Придержала фирма-изготовитель заказ на мебель для гардеробной – виноват «хохол»; итальянцы просрочили изготовление дверей, я – сволочь, не тех итальянцев нашёл!
Окончательно мою карьеру добили шторы. Я сразу признался Наталье Владимировне, что в «тряпках» не разбираюсь и при составлении заказа консультировать смогу лишь по цвету. Она согласилась, что тюль и шторы – «бабье» дело. В салоне, как лучшего специалиста, рекомендовали Лену – маленькую суперэмоциональную девушку. До салона, Лена работала диктором на FM-станции и, по привычке, многовато разговаривала. Но, за дело переживала и знала его в тонкостях.
Две женщины-антипода уселись за столом и пытались договориться. Лена быстро утопила глаза хозяйки в море ассортимента. Такого разнообразия тканей я не встречал нигде. От изобилия и Наталья Владимировна притихла. А «балаболка» «сыпала бисер» без остановки: «Посмотрите то… Посмотрите это…» Через двадцать минут словесного «гипнария» хозяйка сделалась вялой, как пластилин – готовой на всё… Я был восхищён! Лена, заболтав клиента, с нотками победителя в голосе милостиво предложила Наталье Владимировне высказать свои суждения… Но когда она внимала пожеланиям хозяйки, взгляд её становился непонимающе-тревожным, – предложения были за гранью!.. Вдвоём мы еле отговорили «пациентку» от неуместных буйных цветосочетаний.
Но одной беседой процесс не ограничился. Лена приезжала посмотреть интерьер «живьём». Представление, какой должна стать квартира, у меня с ней совпадало. Мы легко общались и находили согласие.
А Наталья Владимировна на вторую встречу с «тряпичницей» ехала уже неохотно. Предложенная дизайнером мягкая «симфония» полутонов и света воспринималась ею с трудом, не хватало простых и понятных «бубенцов с балалайками». Видя такое настроение, я настоял на втором и третьем обсуждении – комплект «тряпочек» обходился в четырнадцать тысяч долларов!
После уточнения всех деталей, заказ согласовали, оплатили, разместили и, для себя, я эту страницу закрыл.
Но не тут-то было! Не зря у художников популярна пословица: «Дуракам и жёнам неоконченную работу не показывают!»
Почти месяц спустя, хозяйка стала выказывать сомнения в правильности последнего выбора. Этим претензиям предшествовали длительные телефонные обсуждения квартирной темы, с доченькой и с неведомыми мне «кумушками». Разговоры велись громко, в открытую, с разворотами в мою сторону – явно в расчёте меня зацепить. В них фигурировал и я, под терминами-кличками: «он», «этот», «гад»… Нетрудно догадаться, что таким образом приобреталась заочная моральная поддержка «наскокам» на «гада». И, конечно же, находилась. На другом конце провода в унисон «охали» да «поддакивали». Хозяйке мало кто рисковал высказывать в глаза свои истинные оценки.
После такого демарша я сразу заявил, что если моя персона перестала устраивать, прошу лишь полчаса на сборы!
Ничего подобного! Я по-прежнему вёл дела, и мне доверяли значительные суммы денег. С деньгами случались и приключения. На перекрёстке Цветного бульвара с Садовым кольцом я однажды вышел из магазина. При себе имел около двух тысяч долларов хозяйских денег. Стал спускаться по безлюдной каменной лестнице. На площадке ждали двое – по виду наркоманы. Высокий и агрессивный предводитель потребовал «бабки»! Моё, и так паршивое настроение переросло в ожесточение: «И ты, «говнюк», от меня чего-то хочешь!» Я прижался к стене и раскрыл свой смешной перочинный ножик. «Длинный» долго шипел, прыгал, пугал, но так ни на что и не осмелился. Я стоял и молчал. Поцарапать эту сволочь был вполне готов. Видя, что «чистой» победы не получится, парочка удалилась, обещая мне встречу в будущем… Все уверены, что имеют будущее?!
17.
После непродолжительного затишья, «пани» предъявила мне новые претензии. Возмутилась, что за два года я намотал на её «пассате» сорок тысяч километров… Боже правый! Да допроси ты своего шофёра?! Когда я вскипел от такой постановки вопроса, получил встречный «иск»: «Что ты так реагируешь на критику? Мне не всё нравится, что ты делаешь! Я же молчу!.. Например – твои картины! Соседка Соня вчера мне сказала: «Что за ужас ты повесила в бильярдной!?»»…
…Вот так «открытие»! И это притом что, зная о моих сложностях с правыми конечностями, неделю назад, хозяева поочерёдно спрашивали меня: «Почему ты не продолжишь триптих, который мы тебе заказывали?!»… Такие метаморфозы желательно анализировать уже в клинике…
Я отказался от машины и стал ездить в метро. Учитывая те деньги, которые всегда были при мне, передвижение в общественном транспорте могло стоить очень дорого. Однажды, добрался до Ленинского проспекта, имея в кармане восемь тысяч долларов – предстояло заплатить за мебель. В магазине попросили внести плату в рублях. Я пошёл менять доллары в банк. Там, глянув на мой украинский паспорт, отказались иметь дело с иностранцем. Я сунулся в пару обменных пунктов. Тоже – облом. Большие суммы без российского паспорта не брали. Шаркал, вымокший, под проливным холодным дождём, с кучей денег в целлофановом пакете. Возможно, тот осенний дождь спас меня, разогнал всех лиходеев – некому было увязаться за «засвеченной» пачкой зелёных и дать мне по голове.
Проклинал всё на свете! Зачем терплю эту дуру!? Почему я ещё не дома!?
Терпел я из-за шефа. Он, приезжая в Москву на выходные; чувствовал тягостную атмосферу в доме. Да и «благоверная» его «информировала». Спросил меня: «Что будем делать? Может, поедешь со мною в Самару?» Я только хмыкнул: мадам и в
