слом. Она только портила вид из окон, бессмысленно отгораживая усадьбу от присоединённого леса. Но неожиданно мы столкнулись с жёстким консерватизмом хозяина. Он, оказывается, не любил расставаться с привычной обстановкой и вещами, пусть даже абсолютно ненужными. Но, терпение – прекрасный ключ для крепостей. Путём длительных осторожных намёков и подсказок, обходных манёвров – через хозяйку, нам удалось добиться разрешения и раздолбать преграду кувалдами, в пыль и крошку. Причём, вице-президент сам принял в процессе долбёжки живое участие. Потом с недельку держался за спину, согбённый в букву «г».
Вообще, нужно сказать, что Кабаковы встретили нас удивительно приветливо. И это после того, как работавшие до нас «хохлы» украли и пропили дорогой котёл отопления. Однако Рейган завещал: «Доверьяй, но проверьяй»! Часто случалось ловить на себе пристальный взгляд, бесшумно приехавшего хозяина. Но мы, привыкшие работать без остановок и перекуров, никаких инспекций не боялись. Поэтому взаимное доверие и уважение крепло. Нестандартно повёл себя хозяин и в денежном вопросе. Он сразу выплачивал нам зарплату за весь сезон наперёд. После такого аванса, мы, как порядочные люди, возвращали долг сторицей. Самочинно, ежедневно продлевали свой рабочий день на час; хотя и без того пахали по десять часов в день, без выходных.
Нас допустили внутрь дома – реконструировать обширный подвал. Пришлось там помучиться. Уровень пола требовалось углубить на метр. Хоть это страшно неудобно, извлечённую землю и все стройматериалы мы левитировали в маленькое подвальное окошко. Корячились, изворачивались; не хотелось портить рабочей обувью уже положенный в комнатах паркет. В результате стараний, получился прекрасный спортзал с тёплым полом и зеркальным потолком; и ещё два обширных помещения, отделанных пластиком и керамическим гранитом. Всё устроено без «неизбежной» в подобных случаях грязи.
Самым приятным обстоятельством была полная наша автономность и свобода в принятии решений. Для закупки стройматериалов мне регулярно выделялись деньги и «СААБ» с шофёром. Хозяин не имел со строительством больших хлопот, так как доверился нашему вкусу и приезжал только оценить результат. Со своей стороны, мы старались не грузить его проблемами. Обсуждалось лишь то, что он сам желал обсудить. Обычно, в конце разговора хозяин спрашивал: сколько нужно денег? Безоговорочно платил, и тема закрывалась до следующего раза.
Все были довольны. Кроме охранника Серёжи. Тот, теряя статус незаменимого, явно ревновал. Прежде он также занимался работой по хозяйству, но на фоне сделанного нами его труды поблекли. Не глупый, чтобы непосредственно «капать» на конкурентов, своеобразно давал выход своему раздражению. Например, запустит кирпичом в нашу дверь. Таким способом он «звал» меня к телефону…
Появилась в усадьбе живность. Из Западной Сибири, самолётом нефтяников шефу доставили подарок: щенка лайки, чистых кровей. Хозяйка назвала пса Умкой. Будучи из семейства потомственных «медвежатников», с богатой родословной, Умка и впрямь оказался умницей. Соображал – будь здоров! Шеф, человек занятой, приезжал на дачу редко. Кормили и воспитывали собаку охранники. По Павлову, кто животному даёт еду – тот ему и «фюрер»… Но, фигушки! Пёс чётко понимал, кто есть истинный «босс». Только Кабаков появлялся на горизонте, Умка тотчас «имел всех в виду». Гордо, как сфинкс, ложился перед входом в дом, ожидая выхода шефа, и ни на кого другого не реагировал. Сергея такое «предательство» обижало: «И чем шеф подкупает пса?!» Неужели батоном «докторской», который всегда привозил для любимца? Но колбаса, прощально чвякнув, пропадала в пасти пса мгновенно и бесследно, вряд ли надолго фиксируя свой вкус в собачьем мозгу. Тем более, что вскорости колбасные изделия покрывались осетринкой с барского стола. А потом и шашлычком. Мог и пупок белуги попасть на собачий зуб. Даже рыбная «строганинка», прилетала из Заполярья. Балованный пёс, напрессовав брюхо «человеческой» едой, обязан был стать хоть немного человеком. То есть – «зажраться» обнаглеть и требовать ещё. Но Умка чтил «руку дающую» и имел такт не скулить с излишними запросами. Лишь напряжённо, не мигая, смотрел в глаза начальника, безошибочно угадывая благосклонные намерения последнего. Брошенный в его сторону кусок мяса ни разу не успевал приземлиться. В общем, «сибиряк» по жизни таёжной не скучал и «при дворе» освоился вполне успешно.
Между тем, народу на базе прибыло. Сосед нанял достраивать свой дом югославов. Стало сразу многолюдно и шумно. В фирме заправляли сербы. Но было их не больше, чем изюма в булке. Основную массу трудящихся составляли вездесущие западенские хохлы. Внесли они в наш быт и свою культурную доминанту. Теперь, по религиозным праздникам, под вой соседских собак, пьяный хор горланил песни про «Галю», «Иванка» и какого-то «коня». Особенно забавно было слушать на Среднерусской равнине хмельные диспуты на вечно-любимую «львовцами» тему: «про москалей проклятых – во всём виноватых». Большинству украинцев давно обрыдла эта тема. Время прояснило – кто кого кормил, и кто без кого жить не сможет. Но некоторые, хронически обиженные, с блеском горячки в глазах, продолжали дело своих отцов – цеплялись с разговорами к каждому встречному-поперечному, ища желающих хлебнуть мутной словесной антироссийской злобы. Этих ничто не способно переубедить. Даже сам факт их добровольного побега от «незалежности» к самому центру проклятой империи.
Среди нормальных работяг попались два придурка, притащивших со Львова идеологический хлам двадцатых годов позапрошлого столетия, который проповедуют сейчас на Украине нацисты. Впрочем, такие взгляды идеологией назвать трудно. Примитивный эмоциональный рудимент; оформленная в велеречивые построения, животная ненависть к соседней «стае». Один, из парочки «затятых», по имени Славко, вообще потерял чувство пространства и времени – подозревал в каждом оппоненте «жида». Заподозрил и меня в обрезании. Я смеялся над ним: «Не там щукаеш! А ты посмотри конструкцию у своего «пана»! Только – осторожно! Охранник поймает, и тебя обрежет! Станешь безродным космополитом!»
Но даже мои грубые остроты до Славка вряд ли доходили. Беда в том, что дурак осознает свою глупость, когда поумнеет… Последнее, Славку не грозило...
Под конец года мы раскрутили наших хозяев на большое дело. Я уже описывал, что их дом имел г-образную форму. Внутренний угол этого «г» сильно портил вид строения – сырой и мрачный; там лишь комары вились охотно. Я предложил встроить в «поганый угол» балкон-террасу, а получившийся под террасой сегмент застеклить. Получался вполне приличный зимний сад. Проект одобрили. Поручили «югославам» создать для зимнего сада бетонный каркас. К морозам они успели его сделать.
А мне предстояло выполнить самую трудную работу сезона. Шеф заказал написать большую картину. Трудность была не в работе, а в условиях, где предстояло живописать. Малевать водо-разводимой темперой, в сыром промораживаемом помещении, казалось немыслимым. Про освещённость лучше вообще не вспоминать. Но заказ для художника дело святое.
Володя к тому времени уехал; я в «кунст-камере» творил в одиночестве. Там же готовил еду и спал. Всё – осточертело! Невыносимо хотелось домой. Поэтому, спешил и не выползал из влажного холодного мрака сутками. Но результат оправдал все мучения. Картина получилась тонкая, имела метафизический подтекст, и, на фоне хаоса окружавшей её обстановки, казалась окном в иной мир – таинственный и бесконечный. Зашёл Сергей, долго молчал. Потом тихо удивлённо произнёс: «В дерьме – такая красота?!»
Из «дерьма», «красоту» перенесли в хоромы, повесили на стену в бильярдной. Шефу картина понравилась, и он по-царски заплатил за неё.
А я, ноги в руки, и на Киевский вокзал. Восемь месяцев полного отсутствия личной жизни нелегко выдержать! Хотя, вряд ли она ожидала меня дома? Какая жизнь зимой? Так, медведю – отоспаться…
8.
Заполнять страницы подробным описанием трудового процесса я не стану. Постороннему не интересно. Работали на совесть, иначе нас давно бы выгнали. Поэтому я рискну описать эти три года, как один. Выделю лишь некоторые события.
Монотонное течение будней разнообразилось редкими наездами хозяев. Отношения с ними крепли с каждым днём. Хозяйка называла нас «своими людьми» и уверяла, что мы стали почти родственниками. Часто откровенничала, рассказывала о себе, о своей семье. Я не сильно обольщался насчёт такой близости, так как явно угадывалось, что мадам – человек настроения, способная мигом переменить симпатию на антипатию. Нетерпимая и властная, она выгнала своего водителя Юру только за его мрачное выражение лица. Желающих занять вакансию было в избытке. "Королева" замучилась «фильтровать» и перебирать кандидатов… Наконец, избрала!.. К сожалению – дурака. Ездить мне, с новым водителем приходилось много, и не раз случалось за него краснеть. В свои шестьдесят лет «отфильтрованный» шофёр так и не научился грамотно водить. Дёргал машину – обрыгался бы и лётчик.
Плохо для нас стало то, что хозяйка взялась давать прямые указания по строительству. Часто – вопиюще некомпетентные! Возражать ей было можно, но очень осторожно. Как противопехотной мине. Вначале, я попытался подвести госпожу к очевидной мысли: «не научит жена лесоруба деревья валить».
Приказала она строить в своём новом лесу пешеходные дорожки с гравийным покрытием – где-то на Кипре она подобное встречала. Я разъяснил, что выгоднее мостить тротуарной плиткой. Конечно, будет стоить дороже, но гулять по плитке сможешь вечно. А гравий продавится, замусорится землёй, палыми листьями, сломанными ветками. Вымести мусор из гравийного полотна трудно. И ходить по нему на каблуках нельзя. После зимы дорожки вообще превратятся в «кашу»… Смотрю, в уголках рта появились упрямые складки…
…Ради Бога!.. Деньги ваши! Гравийные – так гравийные.… Пошёл рыть тротуарное ложе, делать подложку из песка, насыпать гравийную подушку. Чтобы хоть немного упрочнить покрытие, верхний слой гравия замесил с добавкой песка и цемента. Вышло красиво – почти бетон. Но – ясно, что первый мороз этот «эрзац» безжалостно порвёт. Впрочем, даже «белых мух» ждать не пришлось. Каблуки раскабаневших охранников ускорили деструктивный процесс, порушив покрытие уже через
