Полночный рассвет

остальных ктена, может обратиться к памяти всех ксантри, начиная от становления нашего народа».
--Прошу вас, позовите жрецов,--решаюсь я.
Ксантри молча показывает мне на незаметный люк в полу, коротким мявом подзывает ирианов, и те окружают нас, как почетный эскорт. Когда Эмерик поднимает крышку, ксантри спрашивает:
--Наемники, вы бы хотели взять себе ириана?
--Это большая честь, но мы постоянно путешествуем и не сможем заботиться о нем,--вежливо отказывается Эмерик и спускается по неудобной веревочной лестнице.
Я следую за ним и едва не падаю, но все-таки достигаю пола без особых повреждений. Ирианы спускаются по толстому канату. В полутемном помещении стоит просторная клетка, рядом восседают два охранника. При виде нас они вскидывают пушки, но замечают ирианов и уступают дорогу. Когда мантикорянин приказывает выйти, они повинуются.
Нтхлаймир сидит, согнувшись и обхватив руками колени. Тонкие, когда-то очень ловкие пальцы не повреждены, а вот из костяшек пальцев растут щупальца, то обвивающие ноги, то беспокойно хватающиеся за прутья клетки. Рядом лежит опрокинутая миска с кусочками рыбы и вареного мяса.  
--Июмир!--зову я.
Нтхлаймир поднимает голову и резко произносит несколько слов на арбанти. Конечно, для ктена это не более, чем бессвязное бормотание, но переводное устройство приятным, хотя и лишенным интонаций голосом произносит:
--Ты пришла за мной? Прошу, освободи меня.
Лицо его стало еще бледнее, глаза завязаны куском грубой ткани, и только свежие полосы на лице выглядят четкими. Наверное, это последняя связь Июмира с тем миром, что он знал раньше.
Почему-то мне представляется, как Нтхлаймир опускает пальцы в темную пыль, проводит полосы родового рисунка—чтобы заслужить его, глава рода должен был показать себя перед арбантами, еще во времена Дзинарионы и становления Уллмарской Империи—и высохшие губы произносят: «Наганори!».
Тем временем неслышно подходит ксантри в сопровождении двух ктена, от макушки до кончиков лап закутанных в белое, с белыми жезлами. Ксантри нажимает неприметную кнопку в стене, и прутья клетки уходят в пол. Эмерик наливает «напиток милосердия» в расписную чашу и подает мне.
--Июмир, мы освободим тебя. Пей это, и станет легче.
Я просто не могу подобрать подходящих слов. Даже не знаю, говорю на уллмари или на арбанти, который тоже неплохо знаю.
--Этельреда? Я вижу за твоей спиной... Это Рэнцэ? А где остальные? Это сговор? Я тебе...уже не могу верить.
Я бросаю взгляд на перчатку, тускло поблескивающую шипами, едва сдерживаюсь, чтобы не посмотреть на Эмерика.
--Мы на Ктроване, Июмир, в песках. Здесь не может быть никого из наших. Вот это существо,--я показываю себе на лоб,--обманывает тебя. Это всего лишь ктена, и он поможет нам вернуться.
--Да...оно обманывает... я многого не помню, даже если не вижу. Или вижу то, чего нет. Может, мне станет легче...
Нтхлаймир вырывает чашу у меня из рук и осушает одним глотком. Его запястье, обтянутое обесцвеченной  кожей, даже не белой, как бумага, и не серой, а  блеклой, с выступающими жилами, как на руках атлета, оказывается на уровне моих глаз, и я даже могу разобрать остатки узора серебряном браслете, а вот надпись потемнела и затерлась.
--Ты не Этельреда, но ты пришла спасти меня...снова. Оно спит. Оно будет долго спать.
Щупальца безвольно обвисают, глаз во лбу тускнеет, наполняясь чернотой. Нтхлаймир—или Июмир?--роняет чашу и срывает повязку с глаз.
«Жди»--шепчет ксантри на ктенийском.
--Теперь я вижу все, и никто меня не обманет.
Существо удобно устраивается на полу, подогнув ноги, и смотрит мимо нас. Иногда оно принимается напевать древние песни, иногда рассказывает, что видит—озера, бескрайние леса, роняющие листву, море с маленькими лодками и белыми облаками, и иные, легкие и прозрачные сны, навеянные пустынным корнем.
Это продолжается довольно долго, и все это время ксантри не сводит с него глаз. Потом отводит нас в сторону.
--Наемники, я уверена, что вы правильно смешали напиток, а в том, что ваши яды хороши, нет сомнений.  Он давно должен упасть. Может, йхе-нтхла сделал его неуязвимым ко всем ядам? Вы мне скажите, оставите его или успокоите...
Эмерик вытаскивает алмазный клинок. Я едва заметно киваю и отворачиваюсь.
Шпионмастер уходит бесшумно, ни слова, ни вздоха. Только стук падающего тела.
Но этого хватает, чтобы стены, изгибаясь внутрь, начали падать. Что я точно слышу, это слова ксантри: «Жрецы, забирайте его, пока испуганная душа не отлетела.  Наемник, не стой, подними ее, маленькую с шипами» и чувствую, как Эмерик подхватывает меня на руки. Остальное увиденное вызывает сомнения--помещение со звездной картой и светящимися колоннами,  нераспознаваемые приспособления вдоль стен, штук шесть ктена, обступивших нас. Эмерик заносит меня почему-то в капсулу, забирается сам, а потом наступает окончательная тьма.


--Да чтоб вас...За такое убивать надо!--ворчу я, пытаясь открыть глаза. С третьей попытки удается разглядеть больничный отсек Гильдии. Ощупываю рукава на предмет черных полумесяцев—таким помечают возрожденных наемников. Поднимаю глаза на Эмерика, который обеспокоенно сует мне под нос  стеклянный флакон с едко пахнущей солью.
--Эмерик, ну и как мы докатились до жизни такой?--спрашиваю я, вытирая слезящиеся глаза.--Кто нас убил?
--Да мы сами кого угодно  убьем,--улыбается Эмерик.--Пушистики сжалились. Представляешь, они нас телепортировали вместе с капсулой. Ты была без сознания. Хорошо, что ты у меня такая маленькая и легкая, как перышко. Иначе бы не унес.
Да уж... без кораблей, без телепортов общепринятой конструкции, чуть ли не усилием воли. Потому «Имперская Леди» и осталась в песках. Проще было вернуть Этельреду с Июмиром в любой из уллмарских миров, чем починить корабль.
---Кто-нибудь, объясните мне физический смысл происходящего!
--Да я и сам не понял, как. Надо бы осмотр пройти, после любого задания полагается, потом доложимся Хельме. Но перед тем я не откажусь от успокаивающих травок...
--Умиротворяющих,--поправляет его неизвестно откуда появившаяся Керинай.--Успокаивающие--это у вас, убивцев.
После чего гильдийские исцелители окружают нас, замеряя пульс, беря пробы крови  и сканируя мозг. Ничего особенного не обнаруживают—спасибо Всехранителю за наши мелкие радости.
И, конечно, сканирование мозга не может выявить то, что творится у меня в голове. Разве  я нужна Эмерику? Убивица—посредственная, художница—бездарная, еще и ростом не вышла. До самой гильдии увязалась, как собачонка. Права Вейнара,  он бы нашел более достойную, а не обузу ростом с кошку.
Что я и говорю Эмерику, когда мы удаляемся на достаточное расстояние от больничного отсека, где запросто могут поставить голову на место глубоким гипнозом или вовсе счесть непригодной к служению в гильдии.
--Юкина, тебе жизнь, что ли, легкой кажется,--удивляется он,--и ты хочешь ее усложнить? Ну с чего ты взяла? Я пока на Уллмаре не появился, вообще ни на кого смотреть не мог. Дуры дурами, ничего интересного в их жизни, и вообще скучно с ними. Это потом уже, когда зашел в Серебряный Зал, увидел несколько замечательных картин. Помнишь, с шима, летящими в закат, и с городом в морских глубинах. И мне очень захотелось посмотреть, что за интересная личность это создала. Спросил служителя, имя запомнил.  А когда в галерее Эдерне тебя увидел...в общем, куда там той Этельреде. Да и насчет роста ты зря страдаешь—драгоценные камни большими не бывают, иначе это стекляшка. К тому же на руках удобнее носить...

Что бы ни говорил Эмерик, через несколько дней меня  допекло. На самом деле допекло чувствовать себя бледной тенью Этельреды, а еще больше—дикое отвращение к себе, когда я чувствую себя слабой.  Хочется превратиться в экспериментального гуманоидного робота с мертвыми глазами, неспособного что-либо чувствовать.
После событий на Ктроване Эмерик часто заходит ко мне в комнату, и ему нет дела до того, что думают другие наемники. Потому, что я часто просыпаюсь в слезах, и не только я. Однажды, проснувшись, как от удара, я вбегаю в комнату Эмерика и слышу, как он всхлипывает во сне. Падая рядом, глажу его по голове.
Так и просыпаемся рядом, я устала уже на него шипеть «Ты что, совсем не знаешь стыда»--еще бы, несколько раз он видит меня заплаканной и почти постоянно с торчащими со сна волосами. Я бы их отстригла полностью, но мантикорянин возражает.
Не помогают даже фильмы. Казалось бы, новые серии «Темного пламени»--отличное средство для возвращения боевого духа, но я вижу, какая тоска в глазах у Эмерика. Да и мне тоже бывает не по себе, хотя я никогда не признаюсь в этом. Постоянно перед глазами иссохшее запястье Нтхлаймира с полустертым серебряным браслетом. Иногда я слышу стук падающего тела.
Через две недели я кладу изящную белую перчатку с узором, напоминающим хитиновую броню, в уничтожитель материи. Но прежде чем захлопнуть крышку и нажать кнопку, которая бы распылила пластик и сверхсплав на атомы, замечаю очень знакомую витую рукоять. Ту, которую Эмерик нарастил вокруг оранжевого алмаза. Не ускользнуло от меня и то, что крепления сильно погнуты, как будто кристалл грубо выдрали.


С тех пор случилось несколько заданий и одна странная вещь, о которой я просто обязана вспомнить.  Довелось  мне посетить родную планету. Конечно, зашла к художникам, показала новые творения, наврала, что перебралась на Мэнзву. Чего опасалась—так это вопросов от арбантки Ксавии, она оттуда родом. Но Ксавия сказала то, что я не ожидала услышать.
–Юкина, а ты помнишь леди Ирдрин? Да, она к нам ходит...ходила до недавнего времени. Знаешь, она так расцвела! А недавно девчонку родила! Сейчас Ирдрин еще слабая, дома сидит. Думаю, через неделю к ней народ повалит. Живет она в загородной резиденции, но туда вряд ли можно пробиться.
Я где стояла, там и села, не беспокоясь, что запылила новые брюки. У Ирдрин все хорошо,  даже настолько! Значит, избавиться от бандита Рёксва было правильно!  А в чьей резиденции, я догадываюсь, и уж меня они точно впустят.
Кое-как я дожидаюсь темноты, чтобы пройти через телепорт у подножия статуи Дзинарионы.
Длительность суток, установленная в гильдийском астероиде, расходится с уллмарской, так что можно попасть в непредсказуемое время. На этот раз в гильдии раннее утро, и все наемники забылись праведным сном. Разве что арбантка из лаборатории только-только ложится, ну любит она по ночам работать.  
Я захожу в комнату Эмерика, намереваясь разбудить его восторженным воплем, но воздух застревает в горле. Вот он, полночный-то рассвет. Я это обязательно нарисую... Волосы, не стянутые в пучок, рассыпались по подушке—пурпурные с переходом в фиолетовый, они напоминают о закате над древним морем. Бледное лицо с красивыми резкими чертами, едва заметная улыбка и отблеск наемничьего знака, украсивший собой высокий лоб, делают его похожим на древнее изваяние мудрого и благородного правителя. Одеяло не закрывает плеч и длинной белой шеи, очень беззащитной без уллмарских шипов.
Когда я нахожу в себе силы выдохнуть, звук кажется оглушительным, разбивающим застывшее время в осколки. Эмерик открывает один глаз.
--Эмерик,--говорю,--у Ирдрин прибавление...
--А, давно пора,--сонно отвечает он.--К Сильвии как раз