затормозил движение рук Циркуль.
- Кого укоротить? – не понял друг.
- Мецената, - спокойно пояснил Арсений Иванович. – Ни к чему уточнять адрес пожертвований, важен сам факт. Мы не называем именинника по имени, чтобы не создавать культа личности, не будем же называть и сферу вложения немалых спонсорских средств, чтобы не привлекать внимания фискальных органов. Поэтому скажем ещё короче: за мецената, радеющего… - Викентий Алексеевич разочарованно покривился, мимикрировал неестественный цвет лица, но возражать не стал: всем всё и так было ясно. Потому-то Вальку, Ваську и Серёге снова пришлось хлебнуть по полной.
- И-и-эхха! – с отчаяньем взвыл Фигаро, заев торжественный тост надломанным огурцом. – Счас бы для полного кайфа сигарету в зубы, - и мечтательно почмокал мокрыми губами.
- Заткнись сосиской! – зло посоветовал Макс. – И не трави душу! – и сам показал, как надо сделать.
- Друзья! – опытный тамада, уловив ростки кризиса в настроении подвыпившей, но недобравшей компании, решил переключить внимание на более существенную тему: - Не будем отвлекаться на собственные мелкие неприятности и как все культурные, интеллигентные люди обратим свои ясные критические взоры на глобальные проблемы мирового масштаба. А их ещё не на один тост! И в этой связи предлагаю выразить солидарность с голыми трудящимися Папуа и Новой Гвинеи, вынужденными есть друг друга, да ещё и без гарнира. – Старче негодующе поднял оружие интеллигенции, стараясь не расплескать содержимое. – За свободу угнетённых масс, загибающихся под гнётом цивилизации!
Валёк, Васёк и Серёга почему-то не захотели освобождения нецивилизованных аборигенов, а Вахтанг тут же забыл про них, с увлечением рассказывая мило и заторможенно улыбающимся женщинам, прикончившим «Ркацители» без него, какие величественные и красивые как горцы грузинские горы. Он в прошлом году единственный раз побывал в отпуске на прародине и, не выдержав двух недель, сбежал в привычные равнинно-холмистые российские места с трамваями, автобусами, троллейбусами и лифтами. Остальные мрачно жевали под грузом ответственности за трудящиеся массы всё, что попадало под руку.
- Подумаешь – голых едят! – недовольно фыркнул всегда невозмутимый Циркуль, никогда не встревавший в политические дебаты. – У нас, в науке, каждый день одетых едят, предварительно вываляв в грязи и нечистотах, и ничего, не давятся. Что значит – цивилизация! – Он попытался засунуть куда-нибудь поудобнее мешающие длинные ноги, но свободного места рядом не оказалось, и пришлось лечь на другой бок и вытянуть их далеко за пределы приятного общества. – Что мы, чуть соберёмся, всегда о мировых проблемах толкуем? Надо быть ближе к собственной земле! Нацеди, Старче, - попросил тамаду. Подождал, пока налили всем, кроме женщин и ВВС – Валька-Васька-Серёги, прикрывших стаканы ладонями. – Предлагаю, например, поставить вопрос ребром и срочно рассмотреть проблему отсоединения нашего Крыма от ихней Украины, для чего с двух сторон в одну ночь прорыть отсоединительный канал по Перекопу и ввести в него Черноморский флот из кораблей, которые сдвинутся с якоря.
- За это стоит дерябнуть! – поддержал интервенцию в южной ночи Макс, и все остальные поддержали разумное предложение, потянувшись к тамаде пустыми стаканами. Только Вальку с Васьком и Серёгой она не понравилась. – Классная идея! – похвалил Макс. – От такой и Лужков бы не отказался. – Патриоты дружно зарядились главным оружием интеллигенции, которое на их теперешний вкус стало похоже на воду, разбавленную тройным одеколоном, порассуждали немного о достоинствах и недостатках идеи и единогласно решили, что первых гораздо больше. К тому же, кому не хочется оставить с сальным носом самых верных братьев-славян?
- После удачного отсоединения Крыма – самое время вмазать за РГД, - предложил какой-то несуразный тост разболтавшийся Циркуль.
- Что за абракадабра? – вяло поинтересовался Фигаро, тщетно выискивая закосевшими глазами что-либо калорийное. Остались пара согнутых в ревматизме огурцов, один здоровенный надтреснутый помидор, который целым заграбастать неудобно, надкусить и оставить другим не позволяет воспитание, а разрезать нечем, обломанные печенья, не совместимые с водкой, да с полдюжины мятых бутербродов с растаявшим маслом и побледневшей докторской. Найдя под локтем зачахлый одуванчик, Федя оборвал один листок, пожевал и с горечью выплюнул. За одну сигарету, даже за три затяжки он отдал бы всё изобилие стола.
- Сразу понятно, что ты откосил от армии, - заметил воинский авторитет Гусар. – РГД, к твоему дезертирскому сведению – граната времён Великой Отечественной и после. Аббревиатура у неё такая: Р – ручная, Г – граната, а Д – не знаю что. То ли дивизионная, то ли дистанционная, то ли – первая буква фамилии изобретателя. Сделана в виде стального цилиндра со взрывчаткой и на длинной деревянной ручке. Тяжеленная – о-го-го! Если не взорвётся, то череп сквозь каску всё равно проломит.
- И с какой-такой стати мы должны тратить здоровье на всякие милитаристские штучки? – возмутился Бен-Григорион, ненавидевший всё военное, кроме воинского пайка и боевых 100г. – Что ты ещё придумал, Арсений Иванович?
- Это вы придумываете, - спокойно отмазался Циркуль и подтянул ноги, упершись коленками в зад Максу, - а я предлагаю вполне миролюбивый тост за российско-грузинскую дружбу – РГД – вот и вся абракадабра.
- Надо же! – восхитился, заулыбавшись, сосед, отодвинув чувствительный зад от остроугольных мослов. – Что граната, что дружба с грузинами. Я бы тебя, Арсений, послом сделал там.
- Не выйдет – я грузинского языка не знаю, - отказался Циркуль.
- И не надо, - не принял дипломатической отставки Макс, - они там только по-американски понимают, а ты по-английски рубишь как Черчилль с сигарой. Вахтанг, пьём за РГД?
- Пьём! – с энтузиазмом согласился здешний представитель тамошнего грузинского народа. – Пáчему не выпить, если предлагают выпить?
- А как насчёт дружбы?
- Э-э, дарагой! О дружбе надо говорить на трезвую голову.
- И он прав! – поддержал Старче брата навек.
- Конечно, прав, - согласился и Макс, - если бы речь шла о юридическом договоре. Но мы говорим только об общих намерениях, так что – за РГД! – Никто не возражал, но выпили без грузинского энтузиазма.
Изрядно стемнело – можно ненароком и мимо рта промазать – да и похолодало – женщины спрятали руки под грудью, с явной выгодой для Марьи Ивановны, а ноги – под себя. У Серого совсем посерел нос, у Кинг-Конга шерсть поднялась дыбом, Циркуль всё чаще перекладывал закоченевшие ноги, но остальная сантехническая гвардия держалась бодро, хотя для поддержания гвардейского тонуса почти ничего не осталось.
- Всё, господа футболисты, второй тайм закончен, - объявил генсек. – Ассамблея закрывается. Осталось на каждого, - он собрал все бутылки, разглядывая их на тусклый свет, - капель по пятьдесят и одна горбушка хлеба на всех. – Старче тщательно разлил остатки согревающей жидкости по собранным в кучу стаканам, стараясь одинаково закрыть дно в каждом, и встал. И все, разобрав посудины, встали, подрагивая озябшими плечами и теряя хмель. Настала торжественная минута закрытия удачной ассамблеи. – За всех присно и во веки веков почивших в бозе, - провозгласил тамада последний тост и, подумав мгновение, добавил: - и живущих ныне. Аминь! – Лихо опрокинув чарки и облизав усы, по которым потекло, а в рот не попало, ассамблисты по очереди истово понюхали хлеб наш насущный. - Разбегаемся! – и начали собирать вещи.
Исполнительный директор, утомлённый, опьяневший и счастливый от удачной первой тренировки, нашёл ещё силы спросить:
- А как с теми, кто не в бозе? – имея в виду себя, на что Старче, не задумываясь, ответил:
- Тем и так неплохо, - и Викентий Алексеевич полностью с ним согласился. – Ты на автобус?
- Ни за что! – бодро отрёкся от общественного транспорта тот, кто не в бозе. – Ты же знаешь: я перешёл на здоровый образ жизни и пойду пешком.
- А дойдёшь? – засомневался Пётр Леонидович.
- Кто? Я? – напыжился здоровяк, пошатываясь от здоровья.
- Я тоже пойду пешком, - нашлась ещё одна чокнутая. – Не возражаешь? – спросила, чуть потемнев щеками.
- С тобой хоть на край света! – обрадовался Викентий Алексеевич.
- Мне – ближе, - усмехнулась Марья Ивановна.
- Лады, - удовлетворился опекой развинченного шефа старейшина. – Счастливо! – И все, любя сейчас начальство, замахали руками и закричали:
- Счастливо! Приятной дороги! Будь здоров! – и толпой подались на нездоровый автобус, отказавшись от здоровой прогулки пёхом.
Вначале, пока внутренний подогрев и возбуждающий допинг работали, идущий на край света хорохорился, изображая рубаху-парня, которому всё нипочём. Радовался первой тренировке, что все собрались, никто не отмылился, гордился своим психологическим чутьём, уловившим необходимость физического расслабления ради духовной сплочённости, тем, что в питие не уступил авторитетам застолья. Хвастался, что со своей знаменитой «щёчкой» не ударил лицом в грязь на футбольном поле, что забил первый гол, опустив, правда, детали, с чьей помощью, первый начал с центра и первый заработал штрафной, что… Но по мере окисления допинга от избытка кислорода, эйфория сменялась вялостью и унынием. Во всём первый, он вдруг встал как вкопанный и закричал как последний:
- Маша! Это ведь я утром ещё призывал к здоровому образу жизни, я требовал соблюдения спортивного режима! А вечером… Вечером сам надрызгался как свинья и других споил. – У него, как и у любого интеллектуального интеллигента, случился пьяный психопатический срыв: такие сначала осознанно делают подлость, а потом истово каются. – Разве можно такому доверять спортивную команду? Да что команду – научный коллектив? – Он чуть не плакал, стыдясь и презирая себя. – Ещё когда шли от сторожа, и я увидел пикник, думал, подойду и разнесу всё к чертям собачьим, а что получилось? – Викентий Алексеевич с мольбой взглянул на опекуншу. – Ну, почему у меня так?
Марья Ивановна потянула его вперёд, крепко взяв под руку и давая понять, что то, что она скажет, является не осуждением, а дружеской критикой:
- Потому что по-другому ты не можешь. Ты по натуре – не лидер: не умеешь быть жёстким, принципиальным и требовательным. Ты всегда подстраиваешься, потому что хочешь, чтобы тебя любили.
- Да, да, ты права, - тут же подстроился Викентий Алексеевич. – Завтра же подаю заявление об освобождении от должности директора. Хватит, пусть Старче завинчивает гайки.
- Он-то завинтит! – подтвердила Марья Ивановна – И дисциплина будет, и порядок, только творческой работы не будет, и живого коллектива. Макс и Циркуль, конечно, уйдут. – Помолчала и добавила: - Я – тоже.
Викентий Алексеевич от возмущения на то, что ему давят на больную мозоль, сбился с шага, выдернул локоть и опять остановился, и опять закричал, распаляя себя и гоня стыд:
- Ну, не хочу я быть администратором! Что вы пристали? Не хочу! – и чуть успокоившись: - Давно не хочу, - и совсем тихо и спокойно, - и, как выясняется, не способен.
Марья Ивановна спокойно выслушала вопли разнервничавшегося шефа, поправила очки и пошла дальше, а он виновато поплёлся чуть сзади.
- Тебе и не надо быть
