отказался от жертвы и Старче.
- У меня – режим, - соврал Бен.
- Кишки так и тянет, - виновато пожаловался Вахтанг.
Остальные кислым выражением лиц дали понять, что и они против затяжки судебной процедуры.
- Чёрт с вами, рабы желудка! – сдался Макс. Ему-то, с его запасами, никакие голодовки не страшны. – Когда услышите, о чём речь, сами откажетесь от пищи желудочной в пользу пищи духовной. Итак, суд наш над оным, - показал кивком головы на сомлевшего в зарешёченном уединении Викентия Алексеевича, которому, как ни странно, тоже захотелось есть, и тошнота отступила, и голова не трещала, он даже не прочь был дерябнуть баночку холодного пива, - важен не сам по себе, - оглоушил прокурор и вашу честь, и соучастников, - а важен прецедент бескомпромиссного суда работников предприятия над своим зарвавшимся начальником. Вдумайтесь: такого не было со времён Великой революции и Гражданской войны. Но тогда судили реликтов загнивающей старой системы, а мы судим нами же взращённого выкидыша новой. Учитывая беспрецедентность прецедента, считал бы необходимым сообщить о нём во все радио- и телесети, во все СМИ. Кстати, в зале есть представители последних?
С трудом очухавшийся от дрёмы Фигаро, осмыслил глаза и с готовностью подтвердил:
- Есть. От зарубежных – господин Бен-Григорион, от наших – господин Серый. Остальные цвета – красный, жёлтый, зелёный, голубой – обещали подъехать, когда разберутся, кто какой.
- Негусто, - огорчился инициатор социально-юридического прецедента, - но и этих достаточно, чтобы довести до масс наступление новой эры взаимоотношений между подначальными и начальниками: отныне вторые будут нещадно судимы первыми всегда и по любому поводу, с соответствующими выводами. Мы объявляем беспощадную войну начальникам всех уровней и всех категорий. Пусть все увольняются втихаря, пока не поздно! Но пасаран!
- Все подряд? – засомневался Старче, давно метивший на какую-нибудь хлебную с маслом должностишку. – Некоторые, может быть, и не виноваты в нашей каторжной беспросветной жизни.
- Невиноватых начальников не бывает! – убеждённо отрезал инквизитор, и все подначальные молча согласились.
- Однако всех не пересудишь, - засомневался скептик Серый, - их везде понапихано видимо-невидимо, плюнуть простому человеку некуда. Куда ни сунься – везде начальник, а то и два-три рядом зевают. Чтобы всех засудить, остального народу не хватит.
- Да и что толку? – поддержал сомнения Серёги всегда сдержанный Доу-Джонс. – Одного выковырнешь – на его место два сядут, плодятся как поганки на навозе.
- Знаю! – осенился Гусар. – Нужны экстра-суды моментального действия, типа СМЕРШа. Во! Придумал! СМЕРЧ – смерть чиновникам! Остановить всё производство страны на два-три дня, объявить их праздничными днями Всесуда – нашему ВВП не повредит, у нас и так по 4-6 праздничных дней в каждом месяце – и отсудить всех бугров чохом, и сразу – секир башка. В Америке садят на электрический стул, а мы будем садить на унитаз, который сделает Макс. Можно опробовать на Викентии Алексеевиче и сразу запатентовать в ФБР.
- Не дамся! – отказался от чести испытателя преступник. – Лучше из рогатки застрелюсь.
- Давайте не будем терять время и закончим одно дело, - остудила садистский пыл подающих надежды молодых кадров разумная Мамма-мия, хорошо знающая, что в науке интересно начинать и муторно продолжать и заканчивать. – Арсений Иванович, хватит тебе пяти минут для защиты… оного. Не оставь без обеда!
- Чтобы проткнуть раздутый господином Максиавелли мыльный пузырь, - поднялся адвокат, - много времени не понадобится. – Все ожили и заулыбались в ожидании тонкой английской хохмы. В творческом тандеме Циркуль был главным и одновременно теневым выдумщиком, юмористом, не позволяющим себе радовать слушателей армейскими шутками ниже пояса. – Первый укол напрашивается сам собой: Викентий Алексеевич, вы написали заявление на отставку?
- Нет, - смутился подсудимый.
- На нет и суда нет, - заключил адвокат.
- Он говорил! – вскричал взбешённый лёгким развалом дела прокурор.
- Кто говорил? – удивился адвокат. – Да, сказал, но как? – предложил он обратить внимание на нюансы заявления подсудимого. – Разве каждый из нас не клялся неоднократно начать жизнь сначала после очередной попойки? – Все молчали, будто вопрос относился не к ним. – И кто-нибудь начал? – Ответа не последовало. – Может быть, вы, господин прокурор, похвастаете силой воли? – Тот только неопределённо промычал. – Сказано было в сердцах, с больной головы на больную. – Никто не возразил. – Разве мог серьёзный и уважаемый всеми нами – или кто думает иначе? – Поднявшийся возмущённый ропот отверг инакомыслие. – За два дня до составления ведомости на зарплату и распределения заслуженных премий – вы забыли об этом? – Все встревоженно загудели, давая понять, что забыли, но теперь вспомнили. – Мог серьёзно сказать такое? Кто-то думает иначе? – Никто не думал вообще, все хотели премии. – Никто! Таким образом, предлагаю первое дело закрыть за отсутствием фактических материалов и свидетелей.
- На том и порешим, - быстро согласилась судья, - а подсудимому вынесем общественное порицание за необдуманные заявления, - и, свалив очки к кончику носа, предложила адвокату: - Приступайте к защите по второму обвинению.
Циркуль, порывшись в объёмистом портфеле, достал стопку исписанных листов, просмотрел их, вызвав ужас на лицах ожидающих скорого обеда, и положил на стол.
- Досконально изучив второе обвинение, - начал адвокат, бросив красноречивый взгляд на извлечённые документы, - сфабрикованное многоуважаемым прокурором, я пришёл к неутешительным выводам, что оспорить его почти невозможно, поскольку преступное деяние совершено при многочисленных свидетелях и с его, прокурорским, участием. – Макс даже хрюкнул от неожиданного адвокатского финта, а среди свидетелей послышались ехидные смешки. – Налицо, - продолжал опытный защитник скучным казённым голосом, - групповое преступление, и участники и соучастники известны. – Стало тихо и напряжённо, только глаза участников и соучастников весело блестели в ожидании английской развязки.
- Ты тоже там был, - неловко отпасовал прокурор.
- Не отрицаю, - не стал запираться адвокат, - а потому с полным основанием могу засвидетельствовать твоё участие. – Макс опять хрюкнул и заёрзал на стуле. – Отсюда неутешительный вывод: мы все из одной банды! – Не выдержав, Фигаро нервно гоготнул. – И тогда уместен вопрос: а был ли эксперимент, в котором обвиняет обвиняемого обвинитель? – Немедленно раздались недовольные протестующие реплики: «Не было! Нет! Была сермяжная пьянка по случаю! Не надо вешать лажу!». – Значит, - подвёл итог народным выступлениям защитник, - никакого эксперимента не было. А раз так, то и никакого дела нет! – Послышались одобрительные возгласы и даже жидкие одобрительные хлопки. Переждав едва слышные бурные аплодисменты и дав радостно отдышаться подопытным, счастливо превратившимся в простых собутыльников, Циркуль вдруг перевернул финал вверх тормашками: - А представим себе, что эксперимент всё же был и удался, - все замерли в недоумении, ожидая разъяснений, - и каким-то непостижимым, как всегда, образом секретные сведения о новом регламенте футбольных матчей просочились в широкие массы. Что будет?
Первым разгадал шараду Бен, хорошо знающий настроение масс по газетам:
- Все мужики рванут записываться в футбольные клубы. Хорошо бы второй тайм сделать первым.
- Точно! – подтвердил Витёк, хорошо знающий массы по общению у ларьков, в пивбарах, кафе-распивочных и в других злачных местах. – Все запишемся! Всё 100%-ное мужское население страны враз займётся спортом. Да и бабы не отстанут, на халяву никто не откажется. Ну, Циркуль! Тысячи бонз бьются над задачей оздоровления нации и улучшения демографических показателей, десятки тонн инструкций и рекомендаций издали, всяких оздоровительных групп понаделали, методистов поднатаскали, а всё без толку. А он одной извилиной шевельнул – и нате вам решение! Будет тебе, Арсений, памятник при жизни, все мужики сбросятся: в одной руке мяч, в другой – стакан. – Витёк радостно засмеялся, представив себе памятник в натуре. – Та рука, в которой мяч, поднята выше.
- Почему это? – спросил любознательный Бен, до страсти любящий декадентское искусство без выраженной мысли.
- Физику надо знать! – съехидничал скульптор. – Потому, лоботряс, что в мяче – воздух, а в стакане – сам знаешь, какая тяжесть: после двух так к земле притянет, что и до утра не оторвёшься, - и опять заржал, довольный разъяснением закона тяжести.
А живая копия ни одной морщиной, как и подобает статуе, не выдала отношения к лестному увековечению памяти благодарными потомками.
- Так был эксперимент? – спросила, как будто не всё стало до донышка ясно. – Если был, то Викентий Алексеевич, по определению прокурора, виноват, и его надо судить. – Все разом угомонились и не сразу сообразили, о чём он.
- За что же судить, - возразил Фигаро, - если он хочет сделать всем кайфово?
- Значит, наградить? – Все молчали, злясь на казуиста, и никто не хотел сбрасываться на памятник. – Получается юридический нонсенс: обвиняемый не только оправдан, но и назван героем нации. Мировая практика такого не знает.
- Мировая нам не указ, - гордо заявил Старче, - мы идём собственным путём, у нас всё возможно.
- Стоп! – поднялась судья, разметав мантию по сторонам. – Я выслушала все «про» и «контра» и выношу следующий вердикт: никакого эксперимента не было, а была пьянка, и потому обвинение с обвиняемого снять, но, ввиду того, что он по типичным признакам принадлежит к подвиду гомо-алкалоидов, освободить под строжайший надзор общественности.
- Беру на себя обязанность, - вызвался Бен, - выдавать ему из его зарплаты каждый день на пельмени и 100г, пока не отвыкнет.
- Ну, нет! – авторитетно возразил Макс. – В одиночку русскому не отвыкнуть, ещё бросит раньше времени и свихнётся. Мы с Циркулем ему поможем. Главное в этом деле – постепенность: 300, 270, 240 и так до 150г в день в течение месяца на троих, а потом повторим весь цикл для профилактики.
- Всё! – зыкнула Фемида Ивановна. – Вам последнее слово, - обратилась к Викентию Алексеевичу, вдруг широко, не по-судейски, улыбнувшись.
- А можно четыре? – встал тот, опираясь на решётку и радуясь почти полному оправданию.
- Валяйте, - разрешила судья. – Оказывается, вы к тому же ещё и болтлив.
Викентий Алексеевич сделал скорбное лицо, стыдливо опустил виноватые глаза и произнёс самую длинную за всю карьеру речь:
- Я больше не буду!
Никогда ещё они так не вкалывали, как после обеда. Даже привычной дрёмовой разминки не было. Проклятый техплан-проект сантехнического и коммуникационного обеспечения самого захудалого района города, запаршивленного замшевшими хрущёвками, который они брезгливо начинали и откладывали бессчётное количество раз, поддался сразу и к семи часам был готов вчерне. Даже расходиться не хотелось, но надо: через час – святая святых – тренировка. Особенно радовался Валёк, который вдруг увидел в баламутах, лодырях и болтунах настоящих учёных-проектировщиков, которым всё под силу, когда они сплочены в единый коллектив, где каждый, включая руководителя, дополняют
