Большинством в один мой голос предложение принято. Приступаем к реализации. Для этого надо определить и избрать состав суда. Поскольку «судья» кончается на «я» и, следовательно, женского рода, и ввиду того, что подавляющее число судей в стране – женщины, логично судьёй избрать Марью Ивановну, обладающую среди присутствующих неоспоримым честным и непредвзятым авторитетом. В качестве нейтральных судебных заседателей вполне подходят Нинуля с Зинулей, к тому же устами младенцев глаголет истина! Возражения есть? – Возражений не было. – Адвокатом, - продолжал нахрапистый юриспруденц, - назначим, с согласия подсудимого, конечно, самого совестливого правдолюбца Арсения. – Кто «против»? Все «за»? Ясно! Обвинение по этому сложному делу, требующему знаний и гражданского, и спортивного права, беру, с вашего единогласного согласия, на себя. Царевич, Вахтанг, оформляйте зал заседаний.
Судейские места устроили из двух сдвинутых вместе письменных столов, списанных и разваливающихся, пригодных только для складирования хлама. Прокурору и адвокату поставили друг против друга обычные столики, убрав с них чертёжные доски девчат.
- А мне куда? – забеспокоился подсудимый, отталкиваемый всеми, хоть уходи.
- Отстань! – прикрикнул на него прокурор. – Не до тебя! – Заинтригованные зрители-свидетели похватали стулья и, не ожидая приглашения, уселись напротив судейской трибуны. – Марья Ивановна! – позвал взъерошенный Макс. – Займи своё место. И Зинуля с Нинулей пусть садятся. – Сам сел за прокурорский столик и властным жестом руки предложил сделать то же Циркулю. – Всё. Можно начинать.
- А я-я! – опять заблажил подсудимый.
- О, чёрт! – с досадой вскричал прокурор. – Навязался на нашу голову! – Огляделся вокруг: - Куда б тебя засунуть? – через мгновение придумал: - Фигаро, Гусар, тащите со стены демонстрационные решётки. – Распоряжение было выполнено мигом. Решётки поставили на ребро, соединили тупым углом, опирающимся на стену. Получился довольно уютный зарешёченный уголок, куда поставили стул. – Лезь туда, - предложил неприкаянному Макс. – Фигаро, будешь охранником. Смотри, чтобы не удрал. – А Викентий Алексеевич и не думал удирать. Он с удовольствием зарешётился, улыбаясь от мысли, что подчинённые друзья-товарищи, хотя и играючи, но придали инциденту серьёзный оттенок, не превратив его в утешительное слюняво-слезливое выяснение отношений с заверениями в любви и уважении. – Маша, уйдите – вас позовут, - попросил прокурор судью, - а вы, масса, - обратился к непристроенным, - садитесь и прекратите перехахиваться. Вы не на собрании в поддержку развития крупно-рогатого животноводства, а решаете судьбу одного из них, решаете: быть ему с рогами или без них. Маша, ты чего там копаешься? Для подсудимого – каждая минута, что жизнь.
- Пусть посидит за решёткой лишнюю минуту и подумает, правильно ли он ею распоряжается. – Она, пошарив в ящике своего стола, достала зелёную – красные были давно уже не в моде – скатерть в выразительных пятнах институтского благосостояния, используемую в торжественных случаях редких собраний и заседаний, а также, чаще всего, на дружеских трапезах по случаю государственных, революционных и, особенно, религиозных праздников, цепляющихся друг за друга в непрерывную цепочку. Развернула, стряхнула пыль и крошки последнего праздника и накинула себе на плечи, скрепив под подбородком большой булавкой. Получилась вполне приличная судейская мантия, тем более что на казённых мантиях пятна всякого происхождения, в том числе и невидимые, не уступают числом и размерами. В очках, с гордо поднятой головой и в сногсшибательной мантии Мамма-мия была так строга и величественна, что у Викентия Алексеевича дрогнуло сердце: «Уволит!».
- Встать! – зычно рявкнул прокурор. – Суд идёт! – и все непроизвольно повскакивали со стульев прежде, чем осознали, какую команду выполнили. Надо сказать, что наши интеллектуальные интеллигенты, воспитанные на методично вдалбливаемых уроках патриотизма и почитания руководящего ядра, любые команды сверху не только выполняют рефлексивно сами, но и своих детей заразили административно-бюрократическими генами безоговорочного повиновения. Умные люди знают, что не выполнить команду – себе дороже. Лучше выполнить, а потом подумать, какую и зачем. Судьи заняли свои места, и последовала самая лучшая школьная команда: - Садись! – Один прокурор не знал её и остался стоять. – Ваша честь! – почтительно обратился он к мантивумен. – Позвольте приступить к изложению обвинения?
- Позволяю, - милостиво махнула рукой судья, - но имейте в виду, что на всё про всё у вас не более 40-ка минут до обеда.
- Я уложусь в 10, - пообещал прокурор, которому совсем не светило тратить обеденное время на мафию. – Итак: я обвиняю оного, - он указал вытянутой рукой с вытянутым указательным пальцем на съёжившегося с жалкой улыбкой Викентия Алексеевича, пошамкал губами, подыскивая верное определение, и продолжил: - антиобщественного типа по двум статьям: в нарушении этики общественных отношений в трудовом коллективе и в самовольном изменении регламента и правил народной игры. Перехожу к разъяснениям по существу. – Слышно стало, как сопел простуженный вчера здешний тбилисец и сражались мухи за место на солнечном окне. – Первое обвинение следует из того, что оный, - прокурор уничтожающим взглядом исподлобья посмотрел на подсудимого, тщетно пытающегося спрятаться за решёткой, - антисоциальный элемент задумал тайно и без дискуссионного согласования с коллективом, с которым не счесть, сколько выпито и съедено, который благословил нечестивца на развод и на захудалую диссертацию, принял в спортивную команду и доверил руководящий пост, смыться с нашего унитаза.
- Не было этого! – жалобно закричал Викентий, просунув нос и рот в ячейку решётки.
- Подсудимый! – одёрнула его судья. – Ведите себя прилично, вы не на научной конференции. Иначе я прикажу вывести вас из зала. – Напуганный угрозой неблагодарный нахлебник, неудавшийся муж, сомнительный кандидат и злостный нарушитель спортивного режима откинулся к стенке и затих.
- Мало того, что увольнение по собственному желанию, - продолжал прокурор, терпеливо переждав безобразную сцену, которой «оный» подтвердил поговорку о воре, на котором шапка горит, - у нас – уже преступление, так он не побоялся усугубить свою вину и умыкнуться тайком, без резолюции коллектива…
- Я сказал! – заблеял агнец, пытающийся избежать заклания.
- …который долго терпел его, пытаясь отучить от нездорового пельменного образа жизни без пива и вредной спортивной привычки ходить пешком. Но тщетно! Горбатого могила исправит, учили инки в узелковом писании. Я склонен рассматривать и заявление, и поведение оного безнадёжного субъекта как желание уйти от ответственности и взвалить её на нас. Кто этого хочет? – Все молчали: никто не хотел. – Второе моё обвинение, - продолжал обвинитель, воодушевлённый всенародной поддержкой, - основано на беспардонном изменении более чем столетнего регламента футбольных матчей, беспардонно внедряемом новоиспечённым дворовым функционером. С прискорбием должен отметить, что такое возможно только у нас, где только церковь придерживается вековых традиций. – Прокурор вытащил объёмистый носовой платок и с негодованием трубно высморкался, аккуратно завернул извергнутое и положил для сохранности в карман. – Вчера, когда мы, согласно всемирному регламенту, усиленно готовились в тайм-ауте ко второму игровому тайму… - подсудимый явно пренебрежительно фыркнул, но опытного юриста подобными финтами не обвести, - …он, - прокурор не менее пренебрежительно дёрнул выпяченным подбородком в сторону пренебрежительно фыркнувшего, - откуда-то заявился и заявил во всеуслышанье: «Ну, и устроим же мы, братцы, второй тайм!». И устроил – вместо футбола литрбол! Все слышали, все помните? – обратился к ухмыляющемуся в приятных воспоминаниях залу. Все молчали. И немудрено. Наш народ давно усвоил, что на вопросы нашего начальства лучше не произносить ни «бе», ни «ме», но и начальство навострилось так задавать вопросы, что и ответа не требовалось. – Все, - уверенно определил прокурор. – А позвольте спросить, - обратился он в пространство над головами, - есть ли у оного революционера разрешение на подрывную деятельность от пожарной инспекции, ветсаннадзора, милиции и МЧС, экологической службы, обществ ветеранов, солдатских матерей и анонимных алкоголиков? С уверенностью можно сказать: нет! Может быть, имеются положительные резолюции от ФИФА, УЕФА, РФС, ПФЛ, УФО? Ответ прежний: нет! – Присутствующие осуждающе качали головами, и только разоблачённый революционер радовался как ребёнок, взятый раньше времени из садика. – Таким образом, - рассвирепел обвинитель, - налицо наглая пропаганда и незаконное внедрение в наш спорт нездорового сектантского футбола, разделённого на два совершенно не совместимых тайма. В раздельности каждый из них, конечно, имеет место быть, но вместе – никогда, если не сбалансированы высокопрофессиональным специалистом в обеих областях, каковым оный, - прокурор ткнул в сторону решёток пальцем, - пионер не является и потому требует незамедлительной изоляции и от нашего футбола, и от … литрбола. Науке давно известно, что алкоголиками не становятся, ими – рождаются, и дефект этот не исправить никаким здоровым образом жизни и режимом. Похоже, что с Викентием мы наблюдаем именно этот случай, когда приступы проявляются спонтанно и в самые неожиданные времена.
- Ты что, опупел? – возмутился потенциальный алкаш. – Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!
- Ваша честь! – незамедлительно обратился к судье прокурор, не ввязываясь в перепалку с генно-прокажённым. – Прошу защиты от незаслуженных оскорблений.
- Протест отклоняется, - огорошила живая фемида, грозно блеснув очками. – Потому что ты на самом деле опупел. Кончай свои фантазии и закругляйся.
Обвинитель в разочаровании развёл руками и возвёл очи к небу, ища поддержки у генпрокурора.
- Как прикажете. Мне ничего не остаётся, как на основании всего изложенного просить для подсудимого скромную меру наказания: пожизненное заключение условно с отбыванием срока по месту работы с ежемесячной отметкой в вытрезвителе и запрещением занимать руководящие должности после отбытия срока.
- Всё? – сухо спросила судья, задумчиво глядя в окно, выходящее в глухой серый двор.
- Да, ваша честь, ему хватит! – подтвердил жёсткий обвинитель, единственный, кто за время собственной пламенной речи не потерял бодрости духа. – Если позволите, в заключение – короткий постскриптум.
Зинуля с Нинулей застенчиво зевали, прикрывая рты ладошками, остальные привычно сидели прямо с оловянными глазами, пусто вперенными в прокурора. Всем и так всё было ясно: обвиняемый обвинён по всем статьям, наказание вынесено, пора и на обед, чего тянуть-то? Так и до язвы недолго.
- Если короткий, - разрешила судья, намекающе взглянув на часы.
- Ввиду актуальности темы, вытекающей из текущего судебного процесса, можно бы и пожертвовать обедом, - обиделся прокурор.
- Только не моим, - возразил Фигаро.
- И не моим, - присоединился к нему Гусар.
- Тем более не моим, -
