психериус

Продолжайте. У нее есть имя? Вы видели ее в лицо?
- Нет. Я не знаю ее имени, и я… никогда не мог видеть ее лица.
- Почему?
- Мне почему-то никогда не получалось сделать это. Оно всегда сокрыто черным туманом и исчезает, когда приближаешься к нему вплотную.
Черти! Хватило бы памяти той дорогой машины, стоящей вон на том столе, в углу комнаты, чтобы запечатлеть все известные ЕМУ (Ф) примеры болезненной обремененностью навязчивыми образами. Как же это все обыденно! Неужели все это так жизнеспособно и устойчиво? Неужели навязчивые образы и идеи перестают быть единичными, превращаясь в патологию, привычную массовую патологию… Наизусть заученные вопросы…
- Она приносит вам боль?
- В смысле? – о, господи!
- Вы страдаете из-за этого? Я имею в виду психологическую боль.
За окном закапал дождь. А он, титулованный психиатр, забыл дома свой огромный зонт, подаренный ему его любимой и ласковой супругой. Подаренный просто так, безо всякого повода. Тогда, помнится, была такая же погода. Пасмурный осенний день, они договорились пообедать вместе в кафе, которым владеет очень приятный и милый хозяин с востока. Она пришла, немного опоздав, сразу же вручив ему его подарок. «У тебя никогда не было зонта, который подчеркивал бы твой ум и статус. Я увидела этот зонт и решила, что он подойдет для этого, как нельзя лучше». Черная лакированная ручка…
- … ее зависимость от наркотиков. Я, даже, по-моему, хотел убить ее. Но потом понял, что это была не она, - и с чего, собственно, он должен обращать на него внимание? – она никогда бы не позволила себе быть такой.
- Она что-нибудь говорила вам? Произносила какие-то слова или, может быть, пыталась что-то сказать?
- Только однажды, - и опять молчание. Из этого кретина нужно все вытягивать по слову!
- Что именно, - он ведь знает, что с такими людьми себя нужно вести по возможности деликатнее и стараться сохранять…
- Однажды она сказала мне: «Большой черный зонт. Деревянная, черная, лакированная рукоять. Под ним в ненастье укроются только двое. И спасутся». Все. Это все, что она мне сказала. Больше я не слышал от нее ни слова.
М опустил голову и уставился в лакированный паркет. В нем отражалась практически вся комната, в том числе и сидевший напротив специалист по интеллектуальной неполноценности некоторых людей. Он, скорее всего, сидит сейчас и проклинает тот день, когда согласился работать сверхурочно. И не из сочувствия ко всякого рода идиотам, вроде него, а из возможности дополнительного заработка, обещанным ему собственниками этого частного медицинского центра. Он очень хочет домой, но секретарь его босса обязательно запишет в свою ведомость время ухода заведующего психиатрическим отделением и тот недополучит своих денег. Еще полтора часа…
Нет, все вдруг стало иначе. Все вдруг перевернулось с ног на голову (или наоборот), заставило сморщить чуть прикрытый ранней сединой лоб и крепко призадуматься. Что все это значит? Кто этот тип, так невинно уставивший свой испуганный взгляд в паркет, решивший, что для него все должно проясниться сию же минуту? Он телепат? Он сейчас прочел его мысли?
- Она точно больше ничего вам не говорила?
М поднял глаза, взглянул на Ф абсолютно спокойным, как показалось тому, взглядом и задумался.
- Нет, больше ничего. Я обязательно запомнил бы,- нет, он не болен. У больных не бывает таких взглядов. Такой грусти и разума в глазах. С ним действительно произошло что-то невероятное и ему нужно обязательно помочь,- Хотя, это ведь просто навязчивый образ, как вы сказали, правильно? Нужно отдохнуть, просто хорошо отдохнуть. И все пройдет, я уверен. Возможно, я ошибаюсь, но не смею больше задерживать вас, ведь ваше рабочее время уже давно истекло, дома вас ждет любящая жена и… - М привстал со стула и направился к двери,- Всего хорошего, доктор!
Дверь захлопнулась и с потолка свалилась абсолютная тишина. Разве он тот, за кого себя принимает? За кого принимают его все вокруг? Разве он – высококвалифицированный психиатр? Так пусть же развалится, сию же минуту, вся эта чертова ультрасовременная клиника со всеми пациентами и оборудованием, если это так! За что ему платят такие огромные деньги, если он не может даже толком проконсультировать пациента, сводя все его проблемы с какими-то личными моментами ЕГО, НЕ пациента, жизни! Зачем стоило платить такие огромные деньги за учебу в национальном медицинском университете, заучивать непоколебимые и разношерстные основы особенностей психики неполноценных в этом плане людей, если он в одно мгновение проваливается с диалогом с больным, как неподготовленный абитуриент на вступительном экзамене?
А его слова… А слова интересного человека с теплыми руками… Мимо всего этого он должен просто взять и пройти? Разве это не должно хотя бы заинтересовать его, как всякого нормального ЧЕЛОВЕКА, не психиатра? Что, очень просто свалить все это на профессиональную усталость, потерянность в будничной рутине однообразия, хоть и материально выгодной? Почему-то сразу вспоминаются иронические слова времен студенческой жизни о «несчастных судьбах» молодых врачей, попавших в окружение тех, кого им, по долгу службы, необходимо было спасать. Что-то вроде: «Потенциальный пациент следующего выпуска врачей». И что самое неприятное – так случилось со многими. Многие ЕГО друзья того же года выпуска давно валяются на скрипучих койках локальных клиник с мягкими игрушками в руках. Теперь им помогают оставаться на волне (именно – оставаться) студенты-практиканты, два года назад завидовавшие старшему поколению по поводу начала нормальной профессиональной деятельности последних.
Довольно трудно сейчас хотя бы представить, не то что вспомнить, причины, по которой ему, Ф, стукнуло в голову связать свою молодую и интересную жизнь с судьбами искалеченных интеллектов. Может быть, осознание того страшного положения, в котором те находятся, стремление быть участливым и внимательным к этим несчастным. Может быть, пьяный спор между ненасытившимися полнотой жизни молодыми людьми. Он не помнит. Как уже практически забыл о том, что дома его ждет единственный в мире человечек, которому не ведомы слова «не понимаю, о чем ты говоришь», «ты опять задержался на два с половиной часа, черт бы тебя подрал!», «сколько можно все это терпеть?!». Нет, все будет по-другому. Единственный в мире человечек приготовит ему вкусный ужин, расспросит о том, как прошел его очередной рабочий день, не случилось ли чего неприятного, каким было его настроение. Он расскажет ей об интересном человеке по имени М, о его способности читать мысли и о том, как соскучился. Они просидят так долго и с наступлением полночи, обсуждая еще всякие мелкие дела, свалятся на пол и уснут.

Ночью ему приснится шариковая ручка. «Четырнадцатый раз рушатся границы».





Длинное шелковое платье смялось и покрылось кровавыми пятнами. На месте темного пятна  появилось бледное, искаженное диким испугом лицо молодой женщины. Она смотрит прямо в глаза, желая рассказать о чем-то, но… боится? Почему она боится? Всегда смелая и уверенная в себе она вдруг принялась искать помощи и совета? Если бы не бледность и фиолетовые пятна у глаз, можно было бы сказать, что она очень красива. Если бы не скомканные и запутавшиеся волосы, можно было бы сказать, что она – само совершенство. Если бы не кровавые пятна на ее потрясающем платье, можно было бы сказать, что она – его спасение. Но она смотрит на него взглядом абсолютной покорности, желая найти в нем защитника и опору. С ней произошло несчастье.
- А я ведь никогда не видел тебя в лицо.
Что, она не это хотела слышать? Разве не так стоило  начать разговор? Тогда ему придется…
- Так получалось. Теперь я не хочу, чтобы так получалось. Смотри на меня. Смотри и не отрывай глаз. Я хочу, чтобы ты хорошо запомнил меня. Изучи меня. Если получится, то оставь все, что ты помнил до этого момента, и заполни всю свою память мной,- ей очень больно.
- Зачем?- взошедшая луна сделала ее лицо, вдруг, безобразным и неестественным, - Ты претендуешь на меня?
- Нет, это ТЫ претендуешь на меня. А я поведу тебя дальше.
- Я, наверное, чего-то не понимаю?
- Тебе еще слишком рано что-то понимать. Впрочем, я не хочу навязываться тебе, но если ты сделаешь так, как я хочу, ты выиграешь. Времени еще много, торопиться некуда. Ты – умный мальчик, но слишком доверчивый, я – умная девочка и прекрасно понимаю, как делать свою работу хорошо.
Она встала и сбросила окровавленное платье. Перед М предстало абсолютно совершенное обнаженное тело. Он мог бы поклясться, что никогда не видел ничего подобного. И он изучал ее. Каждый квадратный сантиметр ее великолепного тела. Он прекрасно видел, как фиолетовые пятна под ее глазами исчезают, как пульсирует кровь в ее сосудах, как стекают капельки пота по ее лицу, груди, животу, бедрам. Испытывая нервы друг друга, они молчали и не двигались. Обезумевшая от ожидания и боли в висках советчица, набросилась на М. Она возносила его к небесам сотни раз, ничего не прося взамен. Она стонала и содрогалась, царапала кожу и зализывала раны. Она была совершенством, растаявшим к рассвету. Осталось лишь окровавленное шелковое платье и ощущение тяжелой грусти. Наставало время задуматься над ее словами и исполнить ее желание. Нет, оно уже исполнено. В его опустошенном рассудке поселилась единственная мечта, уничтожившая все, что было до нее.

Всего этого уже не было. Было поднявшееся из-за горизонта солнце, была тишина, разбиваемая доносившимся из ванной звуком падающих капель воды. Была дикая боль в самом центре головы. Была уверенность в бесконечном одиночестве и удивительном спокойствии вокруг. Так, казалось, не должно было бы быть. Слишком непривычной казалась такая умиротворенность, случавшаяся очень давно и не часто, но все же воспринимавшаяся тогда не иначе, как случайность. Тогда она не приносила с собой удушающий вакуум абсолютного одиночества во всем, наверное, мире.
Куда она исчезла? Навсегда ли? Она говорила о том, что куда-то поведет, причем дальше. Значит, все это время она уже вела его. Куда и зачем? И что же? Вся прелесть их отношений в этом? В коротких встречах, наполненными недосказанностью, поверхностным доверием, страстным общением двух ТЕЛ, нереальными фантазиями и отсутствием всяких обязательств? В том, чтобы исчезнуть с приходом рассвета и оставить в памяти только то, что, вопреки всякому здравому смыслу, навязано силой воли, как единственное, что должно формировать образы, ассоциации и фантазии. Причем каждую секунду унылого и болезненного существования, в котором эта самая память становится вполне осязаемым объектом материи, преследующим тебя на каждом шагу. Заменила собой все в этом успокоившимся на короткое время мире, чтобы сделать его еще более сумасшедшим. Он никогда бы не поверил в возможность этого. Он никогда бы даже не задумался об этом, потому что был бы твердо уверен в том, что это невозможно. И не потому, что этого никогда с ним не происходило, а потому, что знал, что может всему этому противопоставить самого себя, как надежную защиту от чьих-то интересов. Надежен сам по себе и точка.
И вот, он страдает. Он не знает, что с этим сделать и как с этим бороться. Да и стоит ли? Что