психериус

вытерла проспиртованной ваткой кончик иглы и поднесла ее к руке, - Ты, я вижу, очень умный мальчик. А что ты знаешь о рефлексах сейчас? – игла проникла под кожу и в шприц брызнула бурая кровь. Еще и еще.
- Я знаю – почему человека передергивает, когда игла протыкает кожу и начинает сосать кровь, - зачем ей СТОЛЬКО крови?
- Правда? И почему же?
- Потому что тело против того, чтобы у него воровали ЕГО кровь!
Медсестра поперхнулась и раскашлялась.
- А сколько тебе лет?
- Какая разница, если вы с этим не согласны! Вы просто делаете свою работу, так и делайте ее! Что, если я вам скажу, что через несколько лет я буду лечить вас в частной клинике от наркомании? Вы будете валяться передо мной со шприцем в левой руке, и молить меня сделать вам укол! Вам будет тогда где-то около сорока пяти, мне – тридцать и вся ваша никчемная жизнь будет в моих руках! Вшивое студенческое дерьмо! Все, что ты знаешь в своей жизни – это как забирать кровь и заменять ее тяжелыми наркотиками, сука!
Молодая и очень красивая медсестра-блондинка тяжело дышала, на глазах навернулись слезы, рука выронила шприц и опустилась. Говорят, она ушла из клиники в этот же день. И стала принимать наркотики…

По телу пробежала крупная, размером с бильярдный шар, дрожь, из темноты снова возник экран монитора с множеством иконок рабочих папок и значки… Ф почувствовал, как кружится голова, подкашиваются ноги и из последних сил смог сдержать себя, чтобы не упасть и не потерять сознание. «Сейчас, сейчас я дойду до стола, сяду и все обдумаю.»
Цепляясь за дорогие вазы, хватаясь руками за стены, Ф дошел до своего дорогого лакированного стола, отодвинул стул и рухнул в него вялым мешком. Онемевшей рукой он достал из полки бутылку с остатками какого-то коньяка и залпом осушил ее. «Это очень серьезно?» - Страшно, ему очень страшно. Это призраки? Ф почувствовал, как по коже пробежал отрезвляющий холод и начал медленно оглядываться. Он был уверен в том, что, стоит повернуть голову, и в глаза уставится кошмарная физиономия какого-нибудь атмосферного чудовища. Оно должно будет громко смеяться, и доводить его до исступления. Но в темной комнате не было никого. Только звук работающего кулера и все. Было страшно сидеть здесь, было страшно смотреть в темноту, было ощущение хрупкости и уязвимости нервной системы, было холодно.
«Это была она. Это была та чертова медсестра. Она шутит с ним. Спустя тридцать пять лет она вернулась, чтобы память не покрывалась плесенью и не строила сладких иллюзий о сладкой жизни. Она просто хочет отомстить. Она имеет на это право. Я ведь убил ее. Она тогда просто спросила о том, кем я хочу стать, а я… я убил ее. Она умерла от наркотиков. Над ней смеялись и глумились: «Смотрите, этот ужасно умный юнец подсадил нашу красавицу на иглу! Кто взял ее на работу? Она не умеет контролировать себя!» Говорят, она была примерной умницей. Еще говорят, она была одинокой, милой и общительной девушкой. И я убил ее.»
И что теперь делать? Вот дела! Все в одну кашу! Кто-то махнул клетчатым флажком, и игра началась? Человек с теплыми руками, М, значки… Видимо, кто-то, кто все это спонсирует, забыл подумать  о том, как вместить все это в одну маленькую и ужасно тупую голову, чтобы та не лопнула при этом.
Ф отчетливо чувствовал, как растет внутри него паника, как все, о чем он собирался трезво поразмыслить, собирается в один большой комок, накатывает на сознание и давит его. Стоп, его можно с легкостью остановить! Просто протягиваешь вперед руку, выбираешь для себя то, что важнее всего и начинаешь работать, затапливая потом рассудок, пытаясь что-то понять.
Почему это произошло именно сейчас? Почему таким водопадом и так нещадно? И вообще - что это? Это то, чего так боятся те, кого учат всячески бороться с этим и оберегать от этого посторонние умы? Те, в свою очередь, лишь ехидно ухмыляются себе в ладонь и уверяют, прежде всего, себя, что с ними этого никогда не произойдет, не даром, ведь, потрачены тонны наличности на понимание всей природы ЭТОГО. И он, умник, тоже. Наблюдая сквозь толстую лупу уверенности и несокрушимости собственного интеллекта, держал на лице ироническую улыбку, когда слышал от коллег томные рассказы о том, как очередной однокурсник сломался и утонул с головой в одном простом и кошмарном предложении, написанном уверенной рукой его квалифицированного приемника в специальной справке-форме. Кто в таком случае подарит гарантию того, что все это чертово потраченное время в дорогих вузах не сломает тебе жизнь одним коротким, звучащим как смертный приговор, диагнозом.
И снова - как три дня назад, все правила и заученные теории относительно правильного подхода к работе, вся уверенность в вызубренных страницах испарилась. Сколько времени он знаком с М? Разве не подтвердил бы какой-нибудь сторонний и такой же грамотный специалист по душевной скорби вердикта: этого не может быть. Даже с самой психически не устойчивой личностью. Этого времени слишком мало, чтобы вломиться и превратить разум собеседника в свою жертву и брата, с которым отныне можно общаться на одном языке. Этого просто НЕ МОЖЕТ БЫТЬ. Ф понимает это хотя бы потому лишь, что Практика, Анализ и Диагностика - члены его семьи, никогда до этого не бросавшие его в беде, если требовалось вникнуть в нечто такое, с чем сталкиваться еще не приходилось. И что? Семья развалилась, и каждый побрел по своим делам? Неужели произошло что-то, важность чего он не смог просмотреть до конца? Неужели он что-то упустил? Наверное, ему стоило бы встретиться  с ней?
На мониторе компьютера сработал таймер, и вместо значков экран покрыла лунная поверхность. Слушая тихое поскрипывание дорогого кожаного кресла, Ф допил остатки коньяка и сбросил пустую бутылку на пол. Раздался грохот, встряхнувший застоявшийся комнатный воздух, отразился от стен и вылетел в окно, в ночь. Там, в сотнях метров отсюда, сотрясали маленькую бетонную капсулу другие звуки. Они были короткие и глухие, печальные, резкие и молящие. Они кого-то о чем-то просили, обещали, умоляли и требовали остаться. Воздух тяжело вибрировал, искренне желая хоть чем-то помочь, но тут же отступал, не в силах терпеть чужую резкую боль. И встретить рассвет одному.

«…уже который раз. Ты забыла? Ты заблудилась в лабиринтах для меня и умерла? Или ты просто выжидаешь? И выжигаешь мои нервы… Чувствуешь запах? Когда сжигают в печах мертвые тела, помещения наполняются таким же смрадом. И жжет… Это невыносимо, но приятно, когда понимаешь, что это - чего-то ради! Очень простая философия: тебя превратят в тост, который после съест самая обожествляемая тобой фигура. Ничего лишнего. Строго определенные методы. И ничего не меняется.
Когда я увидел этот взгляд первый раз, то почему-то сразу понял, почувствовал, как сжались все эти чертовы провода, по которым передается тепло и холод, которые источает все, что тебя окружает. Это было и тепло и холодно. Боль и экстаз одновременно. Скажешь - оттого, что ждал этого? Оттого, что знал, что почувствую именно это? Скажешь и сама поймешь, что не права, потому что ЗНАЕШЬ, что не права. Если бы от тебя можно было утаить хотя бы звук одной лишь мысли, все, может быть, было бы по-другому. Не так прозрачно и искренне. Ты ведь знаешь, даже в самых совершенных, но все-таки ОБЫЧНЫХ отношениях, существуют геометрические фигуры теней, в которых прячутся самые шершавые моменты, которые должны находиться там по определению. Они - не для того, чтобы о них знали. Они ДОЛЖНЫ БЫТЬ, но их боятся. Почему? Потому что все это - в ИХ мире. А мы? Мы с тобой - оттуда ли? Отсутствие, полное отсутствие темных углов и вопросительных ежей - это символ чего? Совершенной любви? Или совершенной антиреальности? Что ты говоришь? Ты говоришь, что и то и другое - одно и то же? Совершенного первого не может быть при отсутствии второго? Тогда и второе не может быть без первого, да? Нет? Может? Могут? Тогда как же они могут быть одним и тем же? Да, все очень просто. Они есть одно целое и неделимое, но лишь тогда, когда первое, еще не являясь совершенной, стремится стать ею. Второе лишь дает ей определенные стимулы и бонусы, потому что ему этого не хватает. Для того, чтобы оправдать собственное предназначение. Они просто ОБА изначально ЗАПРОГРАМИРОВАННЫ друг под друга. Они вместе образуют нечто, что можно сравнить с тем, что образуют вместе водород и кислород. В известных пропорциях. Поэтому все так чисто и прозрачно. Поэтому  они просто могут быть, а могут быть вместе, образуя совершенное нечто. В отдельно взятой объективной категории, заполняя собой одну соту в сети явлений совершенства.
Поэтому между нами есть сдерживающий барьер из тысячи этапов в отрезке самого плотного на ощупь времени, чтобы доказать самому авторитетному жюри свое право на присутствие в одной маленькой ячейке из миллиона других, но чертовски похожих на нас своим непосредственным отношением к тому, в чем они живут. А там, говорят, тепло и холодно одновременно.
Я правильно тебя понял?


Было где-то около 4-х утра, когда в кабинете Ф зазвонил телефон и жена, задыхаясь от волнения, потребовала объяснить и пересчитать всех, по порядку, чертей, которые задержали супруга за рабочим столом до такого времени. Ф, незаметно для самого себя сбросивший с рассудка весь шок минувшего вечера,  сказал, что все в порядке, сослался на уникальный в своем роде случай, попросил прощения, собрался и вышел на улицу.
- Мое самочувствие – не есть сфера ваших интересов!
«А этому идиоту-то какое дело? Твое дело охранять престижную частную клинику, а не мозолить мозги титулованным специалистам своей обеспокоенностью их самочувствием. Придорожный вышибала!» - так Ф отнесся к простому и ненавязчивому вопросу охранника о его состоянии. Тому больше ничего не оставалось, как решить для себя следующее: титулованному психиатру точно не по себе; титулованному психиатру самому пора на обследование; титулованному психиатру не знакомы обычные и вполне людские правила общения, если он не может нормально ответить на вопрос, поражающий своей простотой: «Как вы себя чувствуете? Вы плохо выглядите».
Впрочем, Ф, спустя ровно десять минут, ругал себя, обиделся сам на себя и нервно покусывал губы. Он знаком с этим охранником с тех самых пор, когда перерезали красную ленточку хромированными ножницами, и весь персонал частной клиники принялся занимать свои служебные места. Ф протянул ему руку, представился, посмотрел в его добрые, пожилые и немного грустные глаза и пригласил на вечернее корпоративное пиво, на которое тот, почему-то не пришел. Говорят, оказался очень скромным человеком, хорошо ощущающим и предчувствующим свое внутреннее состояние в среде титулованных медиков. Но Ф тогда все-таки стащил с банкета бутылку «Туборга» и угостил ею стеснительного охранника. Тот был счастлив, и глаза его сияли. Ф тоже.
И вот, помимо всего прочего, жертвой его «профессиональных» издержек стал простой пожилой служащий, с крайне ограниченными жизненными потребностями. Со своей скромной, ужасно позитивной философией и женой-истеричкой. Он простит его. И это тоже его философия.
А там, за стеклянными дверьми медицинского центра, издалека рождалось утро. Еще достаточно темно, но уже очень хорошо