психериус

надежде увидеть что-то новенькое и интересное.
Волны ветра стихли, желто-синее свечение растворилось, и вокруг родилась тишина. Ее можно было бы назвать абсолютной, если бы не странный шепот где-то в глубине уставших нервных клеток. Его невозможно разобрать, словно кто-то предупреждает о чем-то, советует и боится. Небесные дыры затянулись полупрозрачной материей, ровный и неподвижный воздух наполнился едкой тревогой, и уже совсем не хотелось летать. Невесомость становилась тесной и некомфортной, хотелось опуститься назад на землю и никогда больше не возвращаться в пространство, где слишком много обещаний, за которые после приходится так жестоко платить. Теперь это холод. Тени, держащие свечи восторга, растворились, поэтому стало очень холодно, пустынно и одиноко. Горизонты рождали Абсолютную Пустоту.


Которая скоро начала разламываться на куски и, взрываясь от своего количества, подниматься вверх и исчезать. На смену ей стали приходить сначала совсем неясные и размытые, но впоследствии четкие и ясно очерченные предметы. Простые предметы на столе и возле него, у стены, окна, постели. Желтый потолок и оранжевые стены. Все совсем по-другому, материально и осязаемо.
М очень сильно удивился тому, что это пробуждение (пробуждение?!) не принесло с собой абсолютно никаких вопросов и недоумения. Так, словно все это происходило с ним уже далеко не в первый раз. Только пустота в мозгу и чувство немой радости, непонятно по какому поводу. То ли от того, что в тайне он всегда этого желал, но не совсем осознавал, чего именно он хочет. Может быть от того, что был уже твердо уверен в уникальности происходящего, а потому собственной “какой-то” избранности. Совсем не хотелось думать о тяжелом и том, что никогда не найдет себе объяснения. Это бессмысленно. И причина – далеко не в изъянах и тяжелых повреждениях главного мысленного конвейера. Все гораздо глубже. Все где-то там, далеко в прошлом и давно забытом. Все где-то в самых укромных уголках памяти, иногда дающее о себе знать, причем так вот навязчиво. Почему оно возвращается? Кому это надо?
Теперь можно было с легкостью понять, что все фокусы с возвращением не то в сны, не то в реальность вызваны чем-то, что имеет самое непосредственное отношение к такому сверх материальному предмету, как домашний компьютер. Действительно, трудно представить себе что-либо более оригинальное, чем просмотр закопанной в глубинах памяти информации через  электронные мозги. М не знал, какие из эмоций следовало бы применить сейчас: смеяться ли, бояться, дико удивиться или просто восхититься. Какой-то непонятный сквозняк в голове. Маленькая комната, казалось, сузилась до размеров коробки для новогодних подарков, и от этого было тяжело дышать. Глаза наливались тоннами крови и могли запросто взорваться, запачкав собой все вокруг. Все было очень и очень интересно.
Этого никогда не могло бы произойти просто так. Для этого должны быть ПРИЧИНЫ. Их должно быть очень много, чтобы можно было многое объяснить, потому что…

Звонок. Громкий и назойливый телефонный звонок. М вздрогнул и попытался заглушить внезапную дрожь, так резко окатившую все тело холодной волной гусиной кожи. Не получается. Он слишком напуган дерзким телефоном. Он давно хотел разбить его, потому что тот не привык делать свою работу мягко и деликатно. Он всегда врывается в жизнь тогда, когда его совсем об этом не просят. Ему просто нравится  чувствовать себя хозяином в этом доме, он всегда требует к себе особого уважения, этот чертов аппарат.
М снял трубку и вслушался. Странный треск, смешанный с не менее странными звуками. Музыка. Где-то на другом конце провода играет старинный патефон. Очень тихо, мягко и  приятно. Женский голос поет о чем-то, но из-за треска ничего не разобрать. Вот к ней подключается мужской бас, и оба начинают петь дуэтом. Красиво, черт возьми! Вы только послушайте, это так здорово! Где-то глубоко в воображении начинают вырисовываться интересные картинки. Не совсем понятные и определенные, но они есть. Горящий камин, обставленный свечами, накрытый стол, полный самых изысканных вин и яств в дорогой керамике.  Старинный патефон, покрытый черным лаком, с золотым узорчатым декором, медленно и плавно вращающий забытые пластинки. И пара, мягко и беззвучно парящая по холодному мрамору комнаты в пьянящем полумраке. Они исполняют некий неизвестный ему вальс, очень тонко и профессионально.  Старинные одежды и элегантные прически начала далеких эпох. Тихо и уютно. Хочется лечь на ту шкуру какого-то дикого животного прямо у камина, взять в руки бокал и наблюдать за парящей в воздухе парой. Чувствовать, как обжигает вино и греет огонь за спиной, а после присоединиться к ним и с такой же легкостью влиться в танец, не касаясь холодного мрамора. Вдыхать необыкновенный аромат чего-то, что его издает, но чего не видно, оно просто присутствует в воздухе.
Все стены завешены плотными бардовыми портьерами, придающими обстановке глубоко мистическую атмосферу, сдавленную до нескольких испаряющейся с тел страстью.
Вино действительно обжигает, шкура животного мягко и нежно согревает, огонь за спиной ласково лижет спину своими языками, бардовых портьер не видно сквозь плотные слои темной жидкости в бокале - он смотрит на все только сквозь нее. Что же он здесь делает?
Лиц танцующих партнеров почему-то не видно. Они залиты вуалью мрака и абсолютно не различимы. Их хочется видеть, но они ускользают и не дают сделать этого. Бесшумно проносясь мимо, они сливаются с мраком в углу комнаты, делают несколько изящных па и медленно возвращаются.  Вскоре вино доходит до его разума, в ушах постепенно нарастает шум, музыка перестает быть слышна, лишь только желание заглянуть в лицо парящей грации, прошептать ей на ушко свой восторг и забыться. Полная приятной усталости рука опустила бокал на стол. Вздох, полный и глубокий, втянул в легкие тонны дурманящего аромата. Последнее усилие, он почти рядом и готов дернуть ее за руку и вот…

Снова звонок. М уронил трубку, по телу пробежала крупная, колючая дрожь. Какой звонок? Ведь трубка снята! Это что за дела? Этот хренов телефон, видимо, начинает верить, что его идиотским штукам не может быть предела?! Он думает, что может запросто творить такие вещи?!
М сорвался со стула, схватил черный, как сажа, аппарат (он даже сейчас звонит! Он ухмыляется! Он смеется над ним!), дернул шнур и со всей силы бросил его в стену. Посыпались осколки, устройство издало последний звонок и замолчало навсегда. М выпрямился, посмотрел на куски черной пластмассы и по лицу внезапно пробежали ноты  тяжелого отчаяния.
И что теперь? Он ведь теперь никогда не увидит лица его необыкновенной партнерши? Камин, вина, мрамор и свечи – это что, все там, в этих осколках? Она не показала своего лица – она знала, что это все равно не нужно? Или она сама заставила звонить этот чертов телефон?! Что за фокусы? Что за больничные игры?!

Кто-то очень дружественный, милый и обаятельный, чья-то нежная и чувствительная рука так вот запросто схватила его запястье, не испытывая никакого сопротивления с его стороны, потому что знает, чего это ради, желая ему чего-то, о чем он сам еще даже не подозревает. Какие –то страстные шепоты, откровенные вещи, совсем откровенные, неизвестно откуда исходящие, с потолка ли, с неба ли, из его собственного мозга, он не знает. Они есть и все.  Он же чувствует себя бесконечно наивным, бестолковым, не умеющим мыслить пространственно, просто не тем, кем кто-то, когда-то привык его видеть. Даря ему собственные надежды, так ведь было? Что-то шевелится в его голове на этот счет, но это лишь тщетные потуги. «Тебе ведь никто не говорил, что ты есть особь «Премиум Класс»?!

- Тебе понравилось все, что ты видел? – тяжелый и нервный голос.
- Что это было и почему я не могу видеть тебя? Кто ты? Ты скрываешься, Все эти недо…
- Успокойся, не переступай границы, тебе об этом позже сообщат. Попробуй–ка перебросить свой разум через меня. Ну?!
- Перебросить разум?! – разве он что-то понимает?
- Такие мальчики, как ты, всегда отличались феноменальной скоростью, давай!
Глаза сжались, кровь прилила к мозгу, клетки принялись рваться и усердно работать. Пробрасывая перед сонной сетчаткой тысячи возможных картинок, как возможных ответов, воображение теряло силу и таяло на глазах, не принося с собой ничего, что смогло бы поднять на виду у других собственный авторитет. «Перебросить разум?!» Связки не выдержали.  
- Что ты от меня хочешь?
Атмосфера наполнилась едким запахом разочарованности, легкой, но все же…
- Все-таки…,- все то же облако вокруг ее лица и еще более раздраженный голос, - мне придется вывернуться наизнанку. До встречи. Учебники, дорогой, учебники!
На ее месте, нескольких квадратных дециметрах бетонного пола осталось лишь пятнышко влаги и удивительный запах: грозы, острого лезвия и сладкого наркотического сна. Все это она подарила его рассудку под сырое и томное, только что рожденное, утро.  


Когда собственные методы поиска всяких ненужных закономерностей и взаимосвязей дают определенные результаты, то всегда становится немного противно и горделиво одновременно. Во всяком случае, для М. Отдавая должное врожденному чувству справедливости, которое обязывало признать, что такое ничтожное открытие, как удачный поиск общих черт между двумя одинаково патологическими возбудителями больного воображения – не есть нечто уникальное и присущее только избранным. Так вот: разве эта чертова, с ног до головы перепачканная белым порошком, сучка, не является простым отражением в стекле той высокомерной и безвкусной леди, с нелепой черной вуалью? Нет? А думал… Нет, определенно, между ними что – то есть. Они обе ворвались в сознание внезапно и абсолютно без спроса. Они обе ненормальные и обе используют для своих целей примитивные инструменты. А эта банальная вуаль? Она просто скрывается! Она вздумала вести двойную игру, чтобы суметь удовлетворить ВСЕ свои больные потребности. Все вполне очевидно! Потребность регулярно опустошать себе мозги белым порошком вкупе с потребностью постоянно отдавать себе отчет в том, что ее прогнивший организм все еще чертовски сексуально привлекателен!
А разве нет, если просто заткнуться и немного напрячь свои истощенные серые микроорганизмы? Сейчас, когда уляжется вся эта грязная нервная пыль, можно будет с легкостью вспомнить о том, сколько, в действительности миль разделяет эти два существа. И не вспомнить, даже, а просто вообразить! Нет ничего хорошего в собственных методах поиска каких-то закономерностей, если в них просто никто не нуждается. Кроме тебя, само собой… И разве не справедливо после обвинить себя в слепоте птенца, если самые очевидные из фактов, которые, почему-то, не замечаешь, обнаруживают вдруг собственную единственность и непреложность? Умудриться не найти, а ПЫТАТЬСЯ искать всякие объединяющие симптомы в двух абсолютно разных мирах – признак наличия слишком большого количества времени и малого процента способностей мыслить трезво, не так ли? Или просто из желания доказать всем вокруг существование собственных методов…

И, словно желая доказать ему свою непричастность к его