психериус

стены и зашагал следом. По пути, маневрируя между уродами, старыми девами, бизнесменами - зомби из детских кошмаров, запахами пепла, розы и серы, подвешенными под потолок вниз головой чучелами, одетыми в обычные костюмы-тройки, с ссохшимися головами и мороженым во рту, уклоняясь от поцелуев размалеванных мужиков с длинными париками, кричащими вслед грубости, не заметив, как одна из клубных стерв, смочив два пальца языком, провела ими ему по щеке, следил за двигающимися в ритм музыке силиконовыми ягодицами и, как ему казалось, постепенно терял себя. Каждый шаг становился тяжелее, причиняя неудобства живому рисунку на ковре, музыку в ушах затмевал шум тяжелого дыхания и пульса. Вот оно.
- Вот оно, садись и жди или меня или еще круче! – и засмеялась, дико и грязно.
И он сел туда, куда указала ее жилистая рука, на кожаное кресло за круглым столиком, рядом с двумя собеседниками, ничем принципиальным от большинства наполнивших зал олигофренов не отличающихся, за исключением того, что сидели молча и со злобной грустью (или с грустной злобой) смотрели на проходящих мимо. Он – примерно семидесяти, в дорогом, но потрепанном  черном костюме на голое тело и белой бабочкой, с подведенными карандашом глазами, седой бородой и тонкой сигаретой во рту. Партнерша – и того старше, небрежно развалившаяся в кресле крашеная в черный цвет ветеран-проститутка (видно по седым корням), в красном вечернем платье с декольте до промежности, дешевыми медными серьгами в ушах и носу  Они посмотрели на М просто как на кого-то, кто может помочь избавиться им от этой осточертевшей до бесконечности обязанности сидеть здесь. Просто сидеть. Так ему показалось. Господин вздохнул и наклонился:
- Ты найдешь здесь очень много новых знакомых. Они все такие милые. Серьезных отношений не избежать, - и ехидно захихикал.
- Или здохнешь в постели во-он той суки! – партнерша указала пальцем на кого-то, кого тут же перекрыла гуляющая толпа. М не смог ничего рассмотреть, - Я, нет, все это знают!
-  Не слушай ее, - шепотом, - Она – исключение из правил, эта старая дура этого не понимает. Она была очень честна. Нет, ты не подумай, ничего личного, просто кто-то этого не улавливает. Она говорила: «Когда человек перестает мечтать, он перестает жить».
Лицо старика вдруг потеряло всякие ноты веселья. Глаза наполнились бесконечной тоской, и голос задрожал.
- Когда… мечтать… умирает… Золотое сердце, оно всегда им останется. Чистые гены. Глупости, - прежнее настроение вернулось так же внезапно, - Ладно, ты нам не помешаешь. Давай выпьем, - старик достал из-под столика бутылку чего-то розового и два бокала, - был здесь один однажды, таких глупостей наговорил, что его знаешь что? Съели! Запудрили мозги розовыми сказками, ввели в ступор и съели! – снова смех и жидкость в бокалы, - Жал одному идиоту руку и говорил про какой-то там раз. И еще про одного идиота, которого он должен запомнить, кровь из носу! Или это не здесь было? – он повернулся к своей старухе и, заметив ее полное безразличие ко всему, что происходит вокруг, отвернулся.
- Да, это было здесь. Там, в конце, - махнул рукой куда-то вправо, - там эти твари кончают друг другу мозги. Бери, за знакомство!
М не хотел слушать, понимать и отвечать. Он просто взял бокал, чокнулся с новым знакомым стариком-психом и выпил. Неизвестная жидкость ласково обожгла сосуды и незаметно полилась дальше. Вкус жженых листьев молодых цветов и шафрана. Мягко и на удивление деликатно.
- Ты здесь не надолго. Вот увидишь, - М посмотрел в его глаза и обнаружил в них огонек. Адский и пронизывающий насквозь, - Тебя сделают тихо и быстро.
М не сдержался:
- А хочешь, я засуну тебя и твою старую рухлядь под стол, оболью вас этой сраной выпивкой и заставлю…
- А вот и мы! Чего будем желать сегодня? – М обернулся и увидел у стола ту же стерву, что вела его сюда, - Легкое, для подавления, органика, вип или полное погружение? Все самое свежее и… как бы это выразиться, для тех, кто знает, что такое «хороший ужин»! Только давай побыстрее, хвастун, у меня триста двадцать четыре дегенерата висят! В переносном смысле, конечно! – опять смех.
- Принеси нам последнего, себе как обычно, а ей..,- старик из-за плеча показал на свою партнершу, - она опять не в форме, нужна реанимация.
Официантка поняла, о чем идет речь. Судя по ее широкой улыбке и привычно-утвердительному кивку, все шло в точности так, как шло до того, как здесь оказался М.
- Вон та тварь в желтом балахоне с красными лентами, видишь? – словно забыв о том, что сказал ему М минуту назад, старик ткнул своим полуумершим пальцем в фигуру жирной эксбиционистки в прозрачном желтом платье, сквозь которое просвечивались все ее «прелести», красноречиво говорящие о ее возрасте и любви к самой себе, - она любит ТОЛЬКО свежее и ТОЛЬКО без воды, мясо своих персидских котят. Она их покупает ТОЛЬКО в зоомагазинах Курпеша. Ты его не знаешь? Конечно, тот еще… Разобьет голову в кровь, но докажет, что котятам следует читать на ночь работы его полоумной жены, повести об идеальной кошачьей любви с точки зрения низших рангов человеческого социума, как равного в этом плане персидским тварям . А вон тот реверс в синей пижаме, он, кстати, всю жизнь в ней ходит, - палец в лысого и бледного краснокожего мачо, с бородой клином, - держит молодую самку гепарда. Подобрал его в одном из азиатских зоопарков, когда там прогулялось цунами. Она была на грани. Сильнейшее эмоционально-кошачее потрясение. И знаешь, у них такая литературная любовь, обзавидуешься. Он ее в… Ну да ладно. Это их, семейные дела. Тот придурок, да, да, тот, в одних трусах, который, очень любит делать ЭТО, подвесив себя к потолку за ноги. А потолок у него дома высоко, восемь метров, без барельефа. Его жена против, - рядом с ним, затянутая в резину, коротко стриженая, с рыбьим лицом и такими же манерами, - она говорит, что будет лучше, если за руки. Потому и ругаются, как шакалы половозрелые!  А вот, интересный, очень интересный персонаж из вечерних устных сказок Алистера Кроули, - взгляд в сторону пятидесятилетнего декаданта, одетого на манер испанских матадоров, - Его зовут Мистер Планта-Алларди. Знаешь, чем он занимается каждый вечер, ровно в восемнадцать ноль-ноль, сидя на своем коричневом кожаном диване? Кстати, не поверишь, изготовленного из век мертворожденных младенцев! Так вот, он берет пятикубовый шприц и колет себе в глаза, прямо в зрачки,  жидкий алаплант. Зачем, спросишь? Просто он считает, что его жена недостаточно привлекательна в это время суток, понимаешь? В восемнадцать ноль-ноль она похожа, как он считает, видите ли, на старуху в массовке из КАКОЙ-НИБУДЬ Божественной комедии! Идиот! Он верит, что эта сраная субстанция изменит восприятие окружающего мира его глазами. Его хотят исключить из клуба. По просьбе его недовоздыханной. Ей просто стыдно…
Та дура в огромном фраке, видишь? – старик не унимался. Похоже, он начал захлебываться собственными легендами от осознания своей избранной осведомленности о жизни каждого из этих кретинов. Тем не менее его палец угодил именно в ту, о ком он сейчас говорил – дамочку за тридцать, с огромным стогом крашеных в розовый волос, заколотым десятками спиц, макияжем на манер египетской жрицы, в нелепо большом черном смокинге, висевшим на ней, как на огородном пугале. Под ним, разумеется, ничего, кроме обнаженного тела, не просматривалось. Неряшливо застегнутый на одну пуговицу, он говорил о своей хозяйке: «хочу всегда и всех», - Никто не может понять мотивов и целей ее феминистских выходок. Она любит наряжаться в робу дорожных рабочих, выкачать свои нежные ручки в солидоле и в таком виде искать себе жертву. Да, да, жертву. В ее теле живет не один десяток всяких венерических терминов, которыми она щедро одаряет своих самцов. Так она мстит всякому, кто не есть женщина. Говорят даже, что она их собирает. Вирусы, в смысле. Ездит по всему диаметру ее визуального мировосприятия и ищет новых слов в свой лексикон. И новых компонентов для своей дрянной плоти, чтобы на очередной сходке таких же шлюх выставить себя в средних слоях спектра. Но вне работы она – милейший человек, сделает твоему члену такой массаж, что в твоем конченом мозгу не хватит пикселей, чтобы запечатлеть это все как можно четче. Знаешь, как она себя называет? Сейчас вспомню, - задумался, - Женщина, ведущая ЭПИЗОДИЧЕСКУЮ половую жизнь! Она не хочет называться проституткой-убийцей. Это слишком грубо для ее тонкого, как ее девственная плева-призрак, воображения.
Дамочка-мужененавистница подхватила с чьего-то стола бокал с выпивкой, отхлебнула половину и подошла к пьяному в стельку карлику-клоуну. Что-то прошептала ему на ухо, согнувшись при этом в три погибели, тот одобрительно улыбнулся и, схватив ее за бедро, куда-то повел.
- Все. Труп. Через три недели можешь носить ему свежие розы на могилу. Теплый еще, не слушает советов, маленький и самоуверенный идиот! И знаешь что?! Эти пидоры никогда не пишут, от чего умер тот или иной болван! И всех в одну кучу, как братская могила! А вон того бедолагу хотят увековечить посмертным мраморным обращением, - по залу медленно проплыла фигура сгорбленного и избитого временем тела, принадлежащего, судя по всему, какому-нибудь цветнику. Волосы на его голове торчали клочьями, невероятно печальные глаза запали глубоко внутрь глазниц, кожа медленно сползала с его лица и рук тонкими слоями и смрад… грубый и плотный шлейф затхлого и тяжелого запаха сырости и запустения, -  Таким огромным, что бумажники всех, кто на это подписался, потеряли в весе втрое. А чем он знаменит? Да как раз-таки тем, что НИЧЕМ. Этот засранец так и не научился  хотя бы правильно вытаскивать часы из кармана. Они вечно выпадали у него из рук и ему постоянно приходилось беспокоить других, чтобы узнать время, потому что его скелет не выдерживал таких нагрузок и мог запросто переломиться надвое, и все.  Всех это ужасно бесило. Он написал кучу самых дерьмовых в этом мире картин, которые, как он думал, принесут ему ошеломляющий успех. И которыми все знатоки настоящего упорно подтирали свои зады. Да, да, холстом. Неприятно было, щипало месяцами, но чистоплотные принципы помогали терпеть связанные с этим неудобства. Он, конечно же, расстроился, очень сильно расстроился. Начал мазать маслом башку и кричать на каждом шагу о том, что он – мученик рожденного им же искусства! Его все игнорировали, и дело, в итоге, дошло до того, что даже двери на инфракрасных лучах перестали его замечать. Они не открывались перед ним! Сейчас он почти не разговаривает, а если и рассуждает о чем-нибудь, то только о том, что из сочетания синего и желтого получается самый прекрасный в мире оттенок, но только тогда, когда в мозг влилась лавандовая эссенция со щепоткой корицы. И обязательно скажет: «Мне не нужно, чтобы вы считали меня за гения. Это сочетание поможет вам понять это!» Каждый раз! Идиот! Все его жалеют, не пойму почему, между нами…
Старик сделал еще один большой глоток, посмотрел словно сквозь М и глаза его округлились от изумления.
- Черти вселенские! Гляди-ка, все патроны в обойму! Наша целлофановая семейка снова потеряла сератонин! – взгляд в сторону неспешно и оглядываясь гуляющей семьи физиологических уродов. У отца не было