психериус

каким-то причинам попал в список «имеющих право на ее содействие в ИХ никчемных делах. Но только если их личные дела ничем не запачканы.
И она никогда не относилась к этому, как к обременяющей и давящей на плечи обузе. Это ЕЕ РАБОТА. Она сама себе ее создала и не собирается превращать ее в нечто, напоминающее забытый и заброшенный детдом, в котором все воспитательницы в один миг решили, что им все надоело. Маленькие дьяволы превратили их мозг в решето и остались, в итоге, сами по себе. А Карго этого никогда не допустит. «Дети вырастают и начинают уважать тебя, если ты сразу даешь им понять, ЧЬИ они дети и, главное, что они -  ДЕТИ», всегда думала она.
Где-то здесь, рядом, крики. В нескольких шагах вперед.
Плотный занавес из пьяных тел медленно растворился, и Карго увидела валяющееся на полу, содрогаемое последними судорогами тело старика в черном фраке на голое тело, седой бородой и подведенными глазами. Из левого его виска хлестала кровь, заливая фрагменты его собственного творения. В правой руке треснутый и впившийся осколками в кожу бокал с разлитой выпивкой. Над ним стояла уставившаяся на него абсолютно ничего не говорящим взглядом, крашеная в черный старуха, в красном вечернем платье с огромным декольте. А еще до смерти напуганный новичок и странная девушка с разбитой бутылкой в руке по разные стороны от тела.
- Кого отблагодарить?! – внезапно наступила такая тишина, что было слышно, как бряцают дешевые медные серьги в ушах молодой танцорши, вертящей головой, в десяти метрах от места смерти.
- Да ладно, молодежь! Изысканнейшие умы  этого места заплатили бы горой чеков за труп этого критина! Кто-нибудь состоял в клубе поклонников творчества Маранарди? – Карго ткнула пальцем в труп и прислушалась, - Не слышу!
Кто-то, из глубины толпы, хихикая и полушепотом:
- Творчества? Поклонники творчества? Ему место в хранилище тряпок и метелок в самом ущербном зале первобытной галереи.
- Добротные эпитеты, сладкоголосый! Кто-нибудь еще может добавить ярких красок в мое скверное настроение?!
Рука девушки уронила разбитую бутылку и закрыла глаза:
- Карго, ему нужно уходить отсюда. Он не при чем. Она хочет его…
- Стоп! Девочка, ты видишь на моем лице очки? А? Дорогая, я даже линзы не ношу! А знаешь – почему? Потому что они мне НЕ НУЖ-НЫ! И почему все стихли?! Дальше, ребята! Не задерживаемся!
По холлу снова поплыла музыка и народ, немного расстроенный, шокированный, довольный и получивший удовольствие, начал медленно возвращаться в прежний ритм.
- Уберите тело и затрите пятна, если цените этот декаданс, конечно! А вы, - взгляд в сторону испуганной парочки, - подождите меня здесь! И запомни, милочка, в твоих советах нуждаются только грязные голодранцы из социальных приютов. Они созданы для того, чтобы им давали советы, потому они и голодранцы, что не могут расшевелить свое серое дерьмо сами, понимаешь?
Та ничего не ответила. Она лишь отвела взгляд в сторону М, взяла его под руку и отвела в сторону.

- Я уж думала, что совсем потеряла тебя! –Ф поднял голову. О, боже, снова она! -  Не надо так исчезать, мой мальчик! Я же волнуюсь, переживаю! Вдруг тебя здесь случайно отымеют! Или ненароком голову отрубят! Здесь ведь бегает целая куча народу с огромными бронзовыми топорами, которым они никак не могут найти применения. Я же с ума сойду от того, что это сделала не Я!
Чертова шлюха, ехидно посмеиваясь и извиваясь, прыгнула в кресло, где до этого сидела Карго и уставилась на Ф.
- С тех пор, как я не живу пропитанным медикаментами воздухом твоего мира, я стала замечать, что у меня абсолютно нет свободного времени. И для того, чтобы уделить себе внимание, твоей маленькой девочке приходится упорно трудиться. Но их так мало, этих моментов, что из них можно с легкостью собрать самую примитивную в мире мозаику. Нет, не с легкостью, - с кровью и потом. Я хочу показать тебе одну мою работу. Я над ней очень долго работала и думаю, что ты оценишь ее по достоинству.
Она потерла ладони, нарисовала пальцами в воздухе прямоугольник, и через секунду он ожил. Ф, снова почувствовавший покалывание в спине от ожидания чего-то сверх его понимания, широко раскрытыми глазами смотрел на то, как на прозрачном фоне воздушного экрана постепенно проявляется картинка. Такая, которая бывает, когда смотришь на старом телевизоре некачественную видеозапись. Сначала потолок какого-то помещения, затем, словно кто-то снимал обычной любительской камерой, ниже по стене к кровати, на которой лежит женщина. Ее лица не видно из-за живота. Живота беременной женщины, которая собирается вот-вот родить. Ф не знал, присутствует ли в этом кино звук, все покрывал собой оглушительный и томный ритм музыки и шум веселящейся толпы. Как и подобает в таких случаях (таких? Часто ли бывают ТАКИЕ случаи?), изображение изрядно рябило и снежило, поэтому картинка была ущербной. Над женщиной склонилась медсестра и сделала ей укол в вену. Ее лица тоже не было… Нет, она повернулась к камере… Конечно, это она. Ее чертово, ухмыляющееся в камеру, лицо. Что-то говорит, указывает своим нервным тонким пальцем на живот беременной женщины и смеется…
По спине Ф пробежала очередная и, как показалось ему, самая болезненная волна прокалывающего тело насквозь, холода. Кто в постели?! Просто какая-то беременная женщина? Не-е-ет! Это ЕГО ЖЕНА!!!
Камера поднялась выше над постелью и Ф смог все рассмотреть. Он успел запечатлеть в своей памяти все то немногое, что нагло и без спроса вломилось в его рассудок до тех пор, пока сознание помутнело и покрылось плотным одеялом сумасшествия. Его жене сделали кесарево. И внутри было пусто. Пустой, чистый и до блеска вылизанный резервуар, больше похожий на новый медный таз, нежели на внутренности человека, которого только что вскрыли.
Камера влево, на нее. Стоя у кровати, она держала на руках того, кто должен был быть ТАМ. Фиолетовый, мертворожденный, четырехмесячный эмбрион с открытыми, абсолютно черными глазами! Покрытый слизью, ошметками плаценты и материнской плоти. Она что-то не умолкая лопочет, постепенно переходя на крик, потом берет тельце за ноги, вывешивает его над головой давно потерявшей сознание матери, гневно трясет его, ругается и смеется, смеется! Выругавшись, отбрасывает эмбрион в сторону, стряхивает руки и быстро выходит. Картинка покрылась непроглядной рябью и свернулась.
Он ничего больше не видел. Его глаза смотрели в одну точку, покрывались слоем мутной влаги, начинали щипать от затхлого, дымного воздуха, но, не отрываясь и не моргая, смотрели куда-то.
- Я хотела оставить его себе. Посмотрела на него и почти влюбилась в эту кроху. Но… родословная… Совсем никуда. Грязная кровь, понимаешь? У нас с этим строго. Меня бы лишили всех привилегий, если бы кто-нибудь узнал, что я взяла на воспитание ребенка с потрескавшимся генетическим кодом от родителей из глубокого интеллектуального гетто, - она смотрела ему в глаза и была очень серьезна, - Ты так никогда и не узнаешь, к какому полу ОНО принадлежало. Во всяком случае, и оно тоже никогда ничего бы не узнало о тебе. Все, что оно могло сделать – уже сделано. А ты… Ты ведь знаешь, что такое вкус настоящего убийства? ТАМ тебя никто и никогда ни в чем не обвинял! Лупили, конечно, иногда по заднице, за то, что пачкал соседское белье внутренностями раздавленных жучков! Или за то, что палил пьезо зажигалкой  мамины синтетические чулки, насаженные на вязальную спицу, чтобы посмотреть на рисунок от падающих капель! Ты даже сам…
Медсестра быстро обернулась, вглядываясь куда-то, замерла, сжала в ладони салфетку для рук, потом снова посмотрела на Ф, испуганными глазами.
- Повезло опять. Ты, наверное, очень шустро подставил ей свою задницу, да? Она отымела тебя огромным синим фаллоимитатором, похлопала по щечке и сунула в кармашек! Ну, времени у нас много! Наша с тобой программа полна познавательных сцен самых высоких отношений, милый!
Ф ничего не понимал. Его разум уловил только ее последние слова, убегающую тощую фигуру и приближающееся тело грозной, как скала, обнаженной женщины, с талией, перемотанной розовым скотчем. Она подошла к столу, долго и с грустью смотрела на потерянное тело в кресле, смотрящее перед собой и никуда больше. Потом отвела взгляд в сторону, сделала глоток из бокала, вздохнула и присела рядом.
- Это тебе не тетрис. Слышишь? Здесь булыжник в башке нужен, а не серое тыквенное пюре. Многих моментов здесь просто не избежать. Они ужасны, но так нужно. И я не должна тебе всего этого говорить, ты не гений сложных игр. Просто… мне так хочется!
- Она убила моего ребе… нашего…
- Смерть рождает жизнь, мой дорогой. Простой переход простой энергии из одного состояния в другое, которая никуда не исчезает. Она заслужила эту жизнь своей позорной смертью. И кто ей в этом помог?! А?!
Ф поднял на глаза на Карго и совсем не обнаружил в ее чертах враждебности или желания поглумиться над ним. Там были холод, спокойствие и… забота.
- Она свое получит. Не стоит так уж рьяно полагаться на свой ограниченный тщеславием интеллект. А она очень высокого мнения о нем. Нам нужно идти. Там нас ждут твои друзья. Или НЕ друзья, не знаю. В любом случае – тебе без них будет сложно, - Карго встала, осушила бокал абсента и занюхала рукой, - Вставай! Вашу мать, здесь никогда не наступит женский день!
Заплетающимися ногами Ф поплелся вслед за Карго по уже до безумия осточертевшим дорогам, сквозь толпы декадантов. «И что же сейчас? Боже, съешьте же меня кто-нибудь, отравите, убейте, замуруйте в стену! Моя голова!»

Они оба сели на маленький кожаный диванчик и М тут же впился в нее глазами. Он не хотел потерять ни одного фрагмента ее лица, ни одной эмоции в уголках ее глаз. Слишком долго он не видел ее и не говорил с ней. Теперь она рядом и вот, он боится, что она снова исчезнет, испарится, как она это умеет делать, и он опять останется один в этом кроваво-идейном бардаке. Она только что убила эту озабоченную древнюю плесень уверенным ударом бутылки по голове. Ради него, как она позже тихо, очень тихо признается. Он, конечно, не понимал смысла этих слов, но был уверен в ее искренности. И вот сейчас она смотрит на него своими вечно тревожными глазами и готовится что-то сказать. Сквозь грохот музыки, дыма и танцев полетели слова.
- Послушай, - кусая губы и дико волнуясь, - Здесь все настолько сложно… А ты ведь, на самом деле, не имеешь к этому всему никакого отношения. Вернее имеешь, но… Им необходимо сейчас как можно быстрее убрать тебя. Сделать с тобой все, что угодно, лишь бы ты не оставался здесь больше.
Что она говорит? Убрать? Кому это нужно? Он ведь только начинает…
- Зачем? Разве весь этот балаган не для почетных гостей вроде меня?
- Я пошла против правил! Я хочу сохранить тебя! Они всего лишь подарили тебе немного времени для твоих потребностей. Но ты не должен продолжать дальше! Они этого хотят, а я – нет! Карго все знает, но она может изменить себе, если ты ей понравишься.  Поговори с Ф!
«Поговорить с Ф?»
- Но что Ф может мне сказать?
- Тебе нужно просто начать и ты удивишься, узнав, что происходит на самом деле.
Она провела рукой по его щеке, захотела сказать еще что-то, но не смогла, видимо.

- Когда-нибудь, кто-нибудь вспомнит мою доброту, и не будет ругаться моим именем, -