Открывайте скорее шампанское. Сейчас куранты начнут отсчитывать.
Пока Президент беззвучно подводил итоги уходящего года и обозначал перспективы на будущее – Чайковский убавил звук на телевизионном пульте – Домовитый под общий галдеж вскрыл шампанское и разлил по бокалам.
Наступил Новый год. Спиртное расслабляюще подействовало на всех четверых. Домовитый стал юморно вспоминать школьные байки про себя, Аннушкина и Томку. Затем быстро нашедшие общий язык бабы защебетали о своем, а мужички, как в старые добрые времена, заумничали. Обсуждали последний, наделавший большой шум в лирунете стих Чайковского «Пружинный матрац Мандельштама». Да-да, оказывается Гектор Петрович тоже писал стихи. В основу произведения была положена история, случившаяся в конце 1933 года, когда Мандельштамам чудом удалось «попасть» в только отстроенный в Нащокинском переулке писательский кооператив. Они так боялись остаться без нового жилья, что супруга Осипа Надежда, проведя всю ночь перед заселением возле подъезда в обнимку с пружинный матрацем, утром дотащила его по лестнице аж до пятого этажа. Жильца нельзя было выгнать, если в спорной квартире уже находилась его кровать. В этой квартирке Мандельштаму довелось прожить всего несколько месяцев. Самый большой спор вызвало уместность использования по отношению к супруге Осипа Эмильевича производного «Мандельштамиха».
- Давай разберемся спокойно. У зайца - верная зайчиха, у слона - слониха. Любящая и преданная «Мандельштамиха» хочет поскорее обустроить для любимого мужа гнездо, которого у них до сих пор не было и в котором тот сможет, наконец, (как она надеялась) свободно творить - объяснил свою позицию Гектор Петрович.
- Сравнение названия вида животных с именем собственным человека не выдерживает никакой критики – возражал Домовитый. Мандельштамиха - не самка вида животного мандельштам.
- Да кто, собственно, доказал, что Мандельштам - не есть уникальный биологический вид? - контраргументировал Гектор Петрович.
-Ну, не знаю – уже не так уверенно атаковал его Степан – как то это чересчур по-панибратски звучит по отношению к великим.
- А что, неужели ты думаешь, что о «великих» можно говорить только с придыханием. И вообще кого считать гением?
Помнишь ли ты, как от Льва Толстого доставалось и Данте, и Мильтону, и Шекспиру. А В живописи его не устраивали ни Рафаэль, ни Микеланджело, в музыке — Бах и Бетховен, Вагнер и Берлиоз. Всех и не перечислишь.
- И кого же теперь вычеркивать из жизни? Шекспира или Толстого?
- Вот именно. И если бы Толстой был исключением. Согласно Бунину, Достоевский был "прескверным писателем", а Гоголь – «лубочным писателем». А как он чихвостил Александра Блока!
- Зато Бунину любой кобель позавидовал бы - причмокнул Домовитый- жил он с любовницей и женой на вилле во Франции шведской семьей. Затем к ним присоединился один писака, а Бунинская любовница заделалась лесбиянкой и притащила на виллу еще одну вертихвостку…
- Идемте пить чай с тортом, мальчики – прервала мечтания Степана Андромухина.
Гектор уселся на свое любимое место во главе стола. Напротив него в дальнем углу расположился Домовитый. Справа – Андромухина, слева – Томка.
Когда Гектор Петрович сделал первый глоток горячего жасминового чая, он почувствовал, как чья-то нога деликатно потёрлась об его хозяйство. Андромухина балует, подивился Гектор. Но она сидела в пол - оборота к Степану в такой позе, что вытянуть ногу в его сторону ей было бы не очень сподручно. Неужели, Томка? Нет, Андромухина?! Томка!? По лицам обеих претенденток нельзя было ничего понять.
Ну, не Степан же это, в конце концов. Да он бы и не достал. И, вообще, это же полный идиотизм.
Тогда Чайковский как бы ненароком опустил голову и, быстро приподняв уголок скатерти, обнаружил элегантную ступню, одетую в серый шерстяной носок.
Он и не заметил, как Домовитый сделав сходное движение, заглянув под скатерть на другой стороне стола…
