глубоким серебрением.
Затем, достав хлеб и колбасу, он попытался соорудить бутерброды в стиле «папа может».
- Давай помогу – вдохнула Полина и порезала «любительскую» на ажурные кусочки.
- Представляете, Полина, в этом построенном в духе раннего сталинского ампира доме проживали Пришвин, Паустовский, Эренбург, Федин, Чивилихин, Казакевич, Ильф с Петровым - ну, в смысле конечно в разных квартирах. А Булгаков, которому отказали в праве здесь жить, описал дом как «Драмлит» в «Мастере и Маргарите». Во дворе тут когда-то можно было запросто встретить бухого Олешу или выносившего помойное ведро будущего нобелевского лауреата Пастернака, который посвятил этому дому целое стихотворение. Помните - «Дом высился, как каланча»?
Полина стиха, конечно, не помнила, вернее и не знала, как и большую часть перечисленных фамилий советских писателей. Она хорошо разбиралась только в композиторах, которых проходила в училище.
Чайковский снова перешел на личное и стал расспрашивать Полину про Верочку – как учится, любит ли сладкое, похожа ли на свою очаровательную маму. Полина снова расслабилась и даже похвалилась дочкиной фоткой.
Тогда Чайковский повел ее в кабинет показывать пыльные семейные фотоальбомы. «Посмотрите, вот мои мама и папа – правда, импозантные? Вот этот карапуз без портков – это я, этот – тоже я, только в первом классе. Вот я - студент на картошке. Вот в Кисловодске с Андромухиной. Представляете, у меня до нее не было ни одной женщины. И во время нашего замужества я ей никогда не изменял. Если не считать Вас, так у нас ничего с Вами и не получилось.
Даже стыдно как-то. Вот, парадокс, девственность и верность у нас переместились в область порока.
- Как же ты обходился-то? - подивилась Полина.
- С другой стороны, в старые времена, например, в Шотландии, половые сношения до официального брака были чуть ли не обязательны, и мужчины вообще предпочитали жениться на женщинах с детьми.
В этот момент в коридоре зазвонил телефон.
Наверное, Андромухина с курорта проявилась – с опаской взял трубку Чайковский. Сейчас спросит меня – ну и чем ты там занимаешься? А я ей в ответ: Да вот, привел шикарную проститутку. Показываю ей наши семейные фото. Хвастаюсь тобой. Сейчас, наверное, завалимся в нашу любимую кроватку, где ты совсем недавно развлекалась с Домовитым»…
Это оказался Цукерман, пригласивший Гектора Петровича на открытие собственной бани.
Когда Чайковский вернулся в кабинет, Полина сладко спала на диване, подложив под голову декоративную подушку с изображением райских птиц…
Когда она проснулась, то долго не могла сообразить, где находится. Чайковского она обнаружила на кухне, задумчиво смотрящим в окно. На улице было совсем темно.
- Опять чай будем пить – обрадовался Гектор Петрович.
- С преогромным удовольствием – улыбнулась Андромухина. А варенье есть?
- Малиновое.
И тут из сказочного настенного домика, украшенного еловыми шишками, выскочила кукушка. Восемь часов вечера... А Полина, помимо прочего, сегодня забыла мобильник...
Они пулей выскочили из подъезда и помчались к машине Чайковского. - Прогреть бы надо – попробовал было заскулить Гектор Петрович.
- Гони быстрее – зарычала Полина.
Чайковский попытался расспросить, что произошло, однако Полина не отвечала и только злилась на этого толстенького смешного человечка. Доехав до места, она, не прощаясь, громко громыхнула дверью и прошмыгнула в подъезд ближайшего дома.
Чайковский был подавлен. Уже, было, собравшись уезжать, он обнаружил на заднем сиденье забытую Полиной сумочку и выскочил из машины. Дверь подъезда была оборудована кодовым замком. Гектор Петрович несколько раз тщетно подергал дверь, которая вдруг распахнулась. Из подъезда выскочила перепуганная старушонка с кошелкой и, пробормотав – не ходи туда - засеменила прочь. Чайковский протиснулся в дверь и увидел, как в пролете между этажами спортивного вида мужик в черной куртке и вязаной шапочке с остервенением бьёт Полину по лицу.
- Не надо Жоржик» – умоляла его рыдающая Полина – мне же завтра с клиентами общаться».
- На, получай» – грохотал Жоржик. – Тебя наш лучший клиент прождал целый час, тварь подзаборная!
Не смейте бить женщину – с удивлением услышал свой голос Чайковский.
Мужик нервно повернул голову, но, профессионально оценив тщедушного Чайковского, тут же успокоился.
- Брысь – сказал он ему как дворовому коту.
Но Гектор Петрович продолжая испуганно бормотать что-то невнятное, нелепо и, как ему представлялось, по-боксерски выставил вперед щупленькие ручонки, торчавшие из-под болгарской коричневой дубленки, приобретенной по случаю еще в далекие семидесятые. Если бы не эта глупая «комедь», Жоржик, возможно, не стал бы больше обращать внимание на придурошного шибзика. Но он был боксером-разрядником, переквалифицировавшимся в сутенеры, и воспринял смешные жесты Чайковского как открытый вызов. Бывший спортсмен сделал несколько быстрых шагов вниз по лестнице в сторону Чайковского, но внезапно поскользнулся и всем телом грохнулся об каменный пол.
- Тикай – закричал Чайковский, и Полина импульсивно, не понимая, куда и зачем ей нужно «тикать», бросилась прочь из подъезда вослед Гектору Петровичу.
Они успели «оседлать» тачку и даже отъехать на несколько десятков метров по набережной, стремительно набирая ход, но разъяренный сутенер, выскочив на улицу, выхватил из куртки пистолет и бешено, наугад, сделал несколько выстрелов в сторону удаляющейся машины. Две пули попали в правое заднее колесо, Волга на скользкой дороге пошла юзом и, проломив заграждение, рухнула в речку…
***
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. В БАНЕ
Первым, если не считать Цукермана, в баню приперся Лафитников со здоровенной тыквенной мочалкой и идиотской просьбой: «Цукер, спинку потрёшь?»
- Еще чего захотел. Пусть тебе Волобуева трет - ощетинился Цукерман. А потом ошарашил своего гостя новостью:
- А Гектор – то наш в речку чебурахнулся на машине и утонул. За французский коньяк со мной так и не успел рассчитаться, да ладно, прощаю.
И житейски подумал про себя: Хорошо, что я ему на прошлой неделе денег в долг не дал. С Андромухиной требовать расплаты было бы как-то не очень удобно. Хотя, смотря в какой форме – начал нехорошо фантазировать «банный магнат».
- Господи, кто же на речку в такую погоду ездит - подивился Лафитников. – На рыбалку что ли? А автомобиль удалось достать?
- Про машину ничего сказать не могу, а вот спутница его – того, тоже погибла.
- Какая спутница? Андромухина?
- Да нет, одна наша общая знакомая – деликатно вывернулся Цукерман – А Андромухина и знать, поди, ничего не знает – она ведь в Таиланде отдыхает.
Следующим подвалил Слоник, которого Цукерман хотел сделать в заведении охранником. Слоник был зван на церемонию открытия на жестких условиях – прибыть без дружков и трезвым. Если первый пункт Слоник, скрепя сердцем, выполнил, то оставшийся - лишь наполовину. Его нельзя было назвать сильно пьяным, но и сложно было утверждать, что он, безусловно, трезвый. Хоть гибэдэдэшника с трубочкой вызывай.
Узнав, что Чайковский отбросил коньки, он тут же запричитал, что «всухую» нельзя поминать.
- А ты сюда на поминки пришел или на открытие культурно-досугового объекта»?! – вскипятился Цукерман.
- Я, конечно, согласен, что в бане много пить вредно, но как-то будет не по-людски, если мы по рюмке не пропустим за упокой души убиенного.
Цукурман, поколебавшись, согласился.
- Но только чтоб по одной – строго указал он Слонику, который ликующе помчался в магазин.
В баню шумно ввалились Гиви и исступлённо молодящаяся Софья Яковлевна.
- Слышали, а Чайковский-то разбился и утонул – завел Цукерман уже знакомую пластинку.
- Так разбился или утонул? – стал уточнять дотошный Гиви.
- И то, и другое. Сперва на «Волге» протаранил ограждение набережной, затем не смог выбраться из машины.
- Волга впала в Яузу – совсем не к месту скаламбурил Лафитников.
- Пьяным был?
- Да что ты! Ему колеса из волыны продырявили.
- Кто?
- Да сутенер один. Жоржик.
- Зачем?
- Гек с проституткой от него сбежал.
- Какой проституткой?
- Тебе что, имя назвать или подробно описать ее прелести?
- Ну, опиши.
- А Андромухина? Андромухина-то где?
- Со своим хахалем в Паттайе кувыркается!
- Вот, сучка драная!
- А я б в Паттайю не поехала. Говорят, людно там очень и грязновато. Лучше в Хуахин.
- А еще лучше на французскую Ривьеру. На собственную виллу.
- Да где ж её взять, виллу-то? Мы же нефтью не приторговываем. И взяток нам никто не предлагает.
- А жаль.
Народ все подваливал. Пришла Волобуева в компании волейболистов. Неожиданно приперлась Раечка, да еще со своей заграничной Люськой.
Полный аншлаг - радовался Цукерман, подсчитывая будущие барыши. Назавтра он позвал в баню ментов. Предстоящий сабантуй должен был пройти с участием профессионалок. Нужно было умаслить представителей доблестных силовых структур и обговорить правила игры. А впрочем, чего там обсуждать. Все и так известно. Жаль, что Полину уже нельзя вызвать. Майору Дрыкину она бы точно понравилась.
Каждому вновь прибывшему трагическая история с гибелью Чайковского пересказывалась в живых красках, обрастая новыми фантастическими подробностями.
По одной версии, Гектор геройски погиб, преследуя с не менее геройской продажной женщиной, вставшей на путь перевоспитания, банду не то сутенеров, не то наркодиллеров. По другой - Гектора с гетерой «заказала» Андромухина, боявшаяся из-за своей измены потерять просторную квартиру в Лаврушинском и для алиби улетевшая куда подальше.
Одной рюмочкой дело, безусловно, не ограничилось. Когда выпили по третьей за упокой Гешиной души, Цукерман попытался, было, обуздать пьянство, - не дай бог, потом все передерутся, а ему отвечать, и приглашенных назавтра полицейских придется призывать досрочно - но Слоник решительно возразил:
– Гектора помянули, а потаскушку разве не жалко? За нее тоже нужно тяпнуть.
Все согласились.
- А, делайте что хотите – махнул рукой Цукерман.
Пили за родителей Чайковского, за родителей Полины, за обоих усопших, будто они были молодожены, за несчастную вдову – ведь, по сути «хорошая она баба», а деток не родила - как же теперь ей будет одиноко. Наконец, за друзей покойника, то есть за себя.
- А мне Гектор тайно симпатизировал – сняв с мощного бедра прилипший березовый лист, вдруг кокетливо созналась Волобуева. - То есть - поправилась она после небольшой паузы - симпатизировал он мне явно. Уж очень это было на пляже заметно.
- И мне – воскликнула Раечка, вспомнив, как увеличивался хоботок у Гектора Петровича, когда тот задерживал свой взгляд на красивой линии её груди.
- Мне кажется, что он был жутким ловеласом. Настоящий Дон Жуан – вымолвила одна из волейболисток, но не Волобуева.
В разговоре выяснилось, что Чайковский «явно» и публично симпатизировал практически всем представительницам женской половины нудистского сообщества.
Даже одна из щуплых мамзелей нерешительно пискнула – «и мне». Прозвучало это примерно так же, как знаменитая фраза одного мальчики после пропажи Тома Сойера: А меня Сойер однажды побил.
- Может, он с тобой еще и «чпокался» – усмехнулась Раечка.
- Может, и «чпокался»
