Мадам из круиза.

пропустившая стаканчик домашнего местного вина, с пунцовым лицом и с еще более просевшим голосом продолжает восклицать:
- Как жалко…, что вас здесь нет!
И спустя несколько мгновений в кадре снова возникает восторженная пожилая женщина. На фоне смешной детской панамки, с бордовым, от несчетных стаканчиков винца, лицом, писклявым голосом вконец сокрушается:
- Как… жалко…, что… вас… здесь… нет!
Последние слова тонут в обрушившемся хохоте облепивших телевизор зрителей. Несчастная Людмила Федоровна, открыв от неожиданности рот, заливается такой же, как на экране бордовой краской и вместе со всеми тоже начинает смеяться.
Вот Алексей несет на руках Наташку, поднимая ее на пятый этаж. Она подвернула ногу на пляже и не могла ходить. Возмущенно машет рукой Алле, чтобы та перестала снимать, боясь своего ревнивого Игоря.
Алексею казалось, что его положили в гроб и медленно опускают в землю. Он хотел немедленно уехать, но оставались нерешенными вопросы о поставках зерна. Деньги на закупку, Вержбицкая взяла из кассы «Орфея» еще  месяц назад и обещанных поставок до сих пор не было.
На следующий день Тодоров решил объясниться с Мадам. Ее муж ушел на суточное дежурство. С утра Алла хлопотала на кухне. После обеда, подвозя Вержбицкую до магазина, Алексей задал вопрос:
- Когда можно ожидать зерно?
- А что таким тоном? – недружелюбно огрызнулась она, - Как будто не знаешь о запрете на вывоз.
- Нужно решать, - сохраняя спокойствие, продолжал Тодоров.
- Будем решать. А почему деловой такой?
- Ты, наверное, знаешь, что у меня проценты идут.
- Знаю. Ночью моего не будет…  
- Да я уже забыл, как это делается.
- Ничего, мы вспомним.
Медленно тянулись минуты. Алексей смотрел на стрелки часов, мысленно умоляя их двигаться быстрее. Наконец ушли последние засидевшиеся гости.
Заснул следопыт Ваня. Алла в ночной рубашке пришла в комнату к Тодорову и легла рядом. В ней чувствовалась холодность и отстраненность. Они молчали, оттягивая до последнего неприятный момент объяснения. Тягостное молчание нарушила Алла. Тихим голосом, и извиняющимся тоном она стала рассказывать о том, что почувствовала, когда увидела изменившегося мужа.
- Знаешь, Леша, я не смогу выйти за тебя замуж. Я помню, как мне не хватало отца. Я не хочу, чтобы мой ребенок рос без отца.
Для Алексея прозвучавшие слова означали приговор.
- Может в будущем? – робко предположил он.
- Нет, - ледяным тоном отрезала Вержбицкая.
В воздухе снова повисла гнетущая тишина. Вдруг, к дому подъехала легковая машина и кто – то быстрыми шагами прошел к входной двери. Алла вскочила с расширенными от ужаса глазами, и с причитаниями:
- Вержбицкий приехал, Вержбицкий приехал, - бросилась бежать в супружескую спальню.
В дверь требовательно позвонили, и послышался гортанный голос:
- Алла, это я Хасбулат.
В комнату к Тодорову вошла, одетая в халат Алла, возмущенно приговаривая:
- Какой гад! Знает, что мужа нет! – снова легла рядом с Алексеем.
Поздний гость продолжал звонить.
- Хочешь, выйду, и он  больше никогда не зайдет? – Тодоров ничего не понимал.
- Нет, сейчас сам уйдет.
Через несколько минут пришелец отъехал восвояси.
За утренним чаем, Алла напутствовала:
- Не скучай там.
- Постараюсь побыстрее все забыть.
Она посмотрела на Тодорова на мгновение дольше обычного и ничего, не сказав в ответ, продолжила чаепитие. У Алексея в голове стояла совершенная сумятица, было единственное желание – быстрее уехать.
В машине играла музыка. Покопавшись в кассетах, Алексей поставил классические мелодии в современной обработке. Включив громкость на полную мощность, попытался забомбить сознание, но тщетно. Независимо от воли хозяина разум анализировал, сопоставлял, вытаскивал из памяти мельчайшие детали. Анализу подвергся каждый день, каждый час, каждое мгновение его знакомства с Аллой Вержбицкой.
«Первое: глазки «всем и вся»,
второе: жлоб Баратова,
третье: в первый приезд в Сочи в парикмахерскую пять часов ходила,
четвертое: с невесткой у жлобов в особняке.
А весной в Сочи в аэропорту…»
Тогда они собирались лететь домой, и на регистрации  выяснилось, что у нее не вклеена фотография в двадцать пять лет. Вержбицкую отказались пропустить на посадку в самолет, и она побежала в линейный отдел милиции:
- Я одна сбегаю, ты с вещами подожди.
Её не было довольно долго, около часа. Тодоров метался как раненый зверь. Наконец Алла вернулась радостно - возбужденная. Алексей заметил расстегнутые верхние пуговички  блузки:
- У тебя пуговицы расстегнулись.
- А я так бежала? Ха, ха, ха.
На билете стоял штамп райотдела милиции и кривая виза начальника: «Разрешаю». Их пропустили, и одних специально по чьему – то указанию подвезли на аэродромной машине прямо к трапу самолета. А еще проявилось в памяти исчезнувшая губная помада и сбитая прическа.
«Ясно» - еще один вывод отложился в сознании.
«А Никитин что говорил. А Тюкалин пять миллионов не просто так дал, а на «разборку» с ней цветов бы не принес в офис «Орфея». А в Сочи в последний раз…»
Тогда Наташка сказала:
- А если Сергей увидит по видео, как вы целуетесь?
На что Алексей, не задумываясь, ответил:
- А… быстрее разведутся.
Алла удивленно и вместе с тем испуганно взглянула на него и опустила голову. Тогда он не придал этому значения, а теперь понял, что она уже заранее все решила и оттягивала момент объяснения с Тодоровым, чтобы раскошелить его на отдых своих родственников.
«А тот хрен, который, поджидал ее в «восьмерке» возле офиса…»
Это было в июле в Новотуринске в один из приездов Аллы. Алексей тогда подумал, что приехал Тюкалин и, подойдя, вклинился в их негромкий разговор вопросом: «А где Володя?». Вержбицкая ничего, не ответив, потащила Алексея за рукав: «Пошли потом расскажу. Он пристал ко мне, когда подвозил меня с рынка с продуктами. Я остановила его машину как такси. А он давай клеится».
«Ясно, что и с ним…  А прошлой ночью! Сын главы администрации приехал, зная, что муж на дежурстве: «Это я  Хасбулат» понятно, что не в первый раз.
О Боже, так у нас с ней ничего и не было!»
Внутри него надломилась какая – то невидимая пружина: «Может лучше умереть, чем жить со всем этим?»
Музыкальные ритмы были достаточно быстрыми и поневоле заставляли ускорять и без того быстрый темп движения автомобиля. Машина неслась по автостраде как ошпаренная с огромной скоростью. Спидометр зашкаливало за сто сорок километров в час. Мотор работал вразнос и ревел как реактивный двигатель самолета. Асфальт на дороге от жары вздыбился волнами. РАФик стал подпрыгивать, какое – то мгновение летел в невесомости, затем падал на неровность дороги и снова взмывал вверх. Со стороны, зрелище, наверное, напоминало летящий по воде брошенный камень, который то прикасается, то отскакивает от поверхности. Пущенный опытной рукой камешек может подпрыгивать долго и лететь далеко, но как водится в конце своего полета, все равно ныряет в глубину. Так и машина Алексея должна была закончить свой полет. Подскочив на очередном бугре, корпус сильно занесло и стало разворачивать поперек дороги. Тодоров машинально повел руль в противоположную заносу сторону, пытаясь выровняться, но высокая скорость не позволила этого сделать. Машину занесло в другую сторону, грозя перевернуться. Алексей,  в доли секунды понял, что сейчас кубарем полетит по дороге и его размажет об асфальт: «Жить или не жить?..» Он направил машину в кювет. Будь склон дороги ровнее, и скорость поменьше микроавтобус проехался бы по кювету, погасил скорость, и ничего бы не произошло. Но, стремительно влетев под резким углом, передние колеса запахались в рыхлую землю, а огромная сила инерции перевернула корпус через левый борт и, описав в воздухе триста шестьдесят градусов, машина снова оказалась на колесах. Паря внутри салона, Алексей смог запечатлеть в памяти волну земли, окатившей лобовое стекло и ставшие вдруг живыми вещи, которые также как и он воспарили как птицы. Мир перевернулся и снова встал на свое место. Мотор заглох. Все стихло.
Кузов автомобиля немного примялся. Лобовое стекло треснуло, но держалось. Боковая дверца погнулась, стекло на ней разбилось и вылетело. Тодорову повезло – он «приземлился» в мягкую пахоту поля, засеянного пшеницей, принявшей сильнейший удар. Машина была черной от налипшей земли. К удивлению мотор завелся с первого пуска. В Новотуринск добирался черепашьим ходом, медленно. Тодоров бессмысленно окаменел за рулем, спешить было некуда и незачем. В разгромленной от незаконченного и непонятно какого по счету ремонта квартире, Алексей сел в свободное от наваленных вещей кресло и снова погрузился в уже спокойные и холодные тяжкие раздумья.
Костюм, понравившийся Вержбицкой Алексей купил в Москве. Когда возникла необходимость обновить гардероб, он зашел в магазин. «Двойка» на первый взгляд смотрелась неплохо. Модный двубортный пиджак и широкие и слегка зауженные к низу брюки, были сшиты из слегка серебрившейся черной ткани, с чуть видневшимися полосками темно – синего и темно – коричневого цвета. Отвернув полы пиджака, Алексей увидел пристроченную этикетку, показывающую стопроцентную синтетику материала. «Все понятно, дешевый ширпотреб», - Тодоров без сожаления повесил костюм на место. Но, посмотрев на часы и поняв, что до рейса самолета времени на хождение по магазинам не осталось, махнув рукой, снова снял с вешалки полиамид и пошел оплачивать покупку. Алла, как – то с затаенным благоговением поинтересовалась поразившей ее вещью:
- Вы костюм, наверное, в «Ле Конти» брали?  
Тодоров тогда посмеялся про себя: «Провинциалочка, увидела, что блестит, для нее конец света – наивысший шик». Когда затевали ремонт в квартире, Алла приказала заменить люстру в гостиной.
- А, чем тебе эта не нравится, - Алесей посмотрел на потолок.
- Как в казарме, твоя жена, наверное, выбирала? – съязвила Вержбицкая.
Сконфуженный Тодоров что – то буркнул в ответ, ему стало неудобно признаться в том, что люстру купила его мама. Круглый, плоский, переливающийся плафон с простым темно – коричневым орнаментом закрывал пять ламп, и неплохо вписывался в интерьер комнаты. Алексей не понимал, что казарменного Алла нашла в светильнике.  
Когда они вошли в магазин, Вержбицкая восторженно заверещала:
- Вот, покупай, - ткнув пальцем в произведение чисто мещанского вкуса.
Понравившаяся ей люстра явно была сделана из  полистирола в виде пяти цветков поднятых вверх, в каждом находилось по гнезду для лампы. Между цветков выпирали прутики, изображавшие лепестки. Светло – оранжевый канареечный цвет в глубине материала переливался «Аля-перламутр». Алексей отметил что, по всей видимости, именно цвет понравился Алле, ее не оттолкнула аляповатость форм и непрактичность полистирола, который от нагревания желтел и трескался. Рядом висела действительно достойная внимания люстра из горного хрусталя, чешского производства. На ровных и пропорциональных формах приятно было остановить взгляд. Свет, преломляясь в гранях подвесок, создавал радужное сияние. По стоимости светильник был даже дешевле.
- Ну что ты, посмотри сюда, - Алексей показал Вержбицкой на понравившееся ему произведение искусства.
Алла, обратив свой взор, нехотя согласилась –