приятно быть палачом?
Поручик закрыл глаза ладонью и помолчал некоторое время. Его сослуживцы тоже молчали, словно раздумывая. Поручик вяло махнул рукой и закончил:
— У меня теперь единственное желание… Сидеть на пулемете и ждать эти рожи. И с тридцати шагов — поливать, косить во все стороны, пополам резать! Больше, господа, ничего не хочу.
Все, словно поняв друг друга, подняли рюмки.
— Выпьем, господа, за свободу России, — серьезным тоном произнес поручик. — Выпьем за то, чтобы нам никогда не пришлось прятаться от всяких совдеповцев и ревкомовцев. Ведь до боли обидно, что в Питере, в Москве — совдеп, торжествующий красный совдеп. Нет, не может быть, чтобы Русь подчинилась большевистскому владычеству воров и бродяг. За свободу России!
Офицеры выпили.
— Дикари! Они не хотят служить в Народной Армии. Бастуют! Вы это понимаете, господин капитан? Бастуют, сучье племя! — возмущался поручик, тыча пальцем в плечо подпоручика. — Нет, тут нужны не сладкие речи агитаторов КОМУЧа, не поповские молебны, не увещевания меньшевиков… Тут нужна очень простая вещь — пуля. Эта маленькая штучка делает чудеса — она вышибает из черепа бредовые мысли, что можно эту бучу переждать, спрятавшись у бабы в спальне или на дальнем хуторе.
Запьяневший поручик покачал пальцем у себя перед лицом.
— Мы со штабс-капитаном Бельским последними вырвались со станции Дымка. В одной деревне нужно было сменить лошадей. Мужичье заупрямилось. Но стоило расстрелять парочку, и лошади мигом появились. Нет, правильно поступает прапорщик Робенда: попавшие в его подвалы и в вагоны чехо-словацкой контрразведки оттуда не выходят.
Лида знала, что чешский прапорщик Робенда назначен военным комендантом города.
— Какой он… жестокий, — прошептала Лида, исподлобья глядя на поручика.
— Я солидарен с вами, милосердная вы наша! — штабс-капитан Максимов, не переставая жевать, чуть шевельнул рукой: что поделаешь, мол. — Пока поручик служил в войсках, он был нормальным офицером, а связался с контрразведкой — не узнать: пьет запоем, нервничает. Недавно упустил в Бугуруслане несколько важных большевиков — председателя Совдепа Розанова, наркома Глузмана, члена ревштаба Сокольского... Вот и бесится.
— Но вы же не пьёте и не… беситесь! — возразила Лида.
— Понимаете, Лидия Ивановна… — капитан дожевал мясо, сделал глоток вина. — Я, собственно говоря, штабной работник. Моя служба — шевелить мозгами, думать. А поручик и ему подобные выполняют… Э-э… Чёрную работу. Если бы вы знали, какая это грязная работа! Работа золотаря, который чистит выгребные ямы, чище. Но ведь и грязную работу приходится кому-то делать! Вы вот, извините, при комиссарах работали уборщицей. Харкотину за ними убирали… Но даже не в этом дело. Гражданская война, Лидия Ивановна, это трагедия. У многих происходит психологический надлом, что выражается в жестокостях и зверствах. Возьмите этого поручика. До германской войны он был обычным юношей, девушкам стихи читал. На германской он геройствовал. А на гражданской — сломался. Стал убийцей. Точнее, гражданская война сделала его убийцей. Да, теперь у него душа убийцы… Но он наш! Он вышел из нас! Он — наша кровь. Он — наша плоть…
Лида краем глаза видела, как по проходу между столиками шли два молодых человека в новеньком обмундировании английской армии, в которую теперь одевали всех новобранцев Народной Армии КОМУЧа, с револьверными кобурами на поясах. Молодые люди вдруг остановились у их столика.
— Господин штабс-капитан, разрешите обратиться! — чётко отрапортовал один из молодых людей. — Понимаю, что несвоевременно, и прошу прощения, ваше благородие. Но, не сочтите за наглость, дело важное для Народной Армии!
Максимов положил вилку на стол, вытер салфеткой губы и молча протянул в сторону молодого человека руку с раскрытой ладонью. Молодой человек привычным движением вынул из нагрудного кармана удостоверение, протянул капитану.
— Мичман Генрих Майер, в семнадцатом году окончил Морской корпус. Доброволец Народной Армии, — представился молодой человек. — А это — мичман Александр Ершов. Мы из «шарабанщиков».
Максимов вопросительно посмотрел на мичмана.
— Во время большевистской власти полковник Галкин возглавил в городе организацию сопротивления. Опознавательным знаком для членов организации была песня «Шарабан». Если напевающего или насвистывающего эту песню спрашивали: «Ты кто?» и он представлялся: «Я шарабанщик», значит это был свой.
Максимов усмехнулся.
— По какому вопросу?
— У Народной Армии нет флота. Мы можем заняться организацией военной флотилии. Первой боевой задачей могу предложить захват баржи с мукой, которую комиссары увели перед бегством из Самары. Баржа стоит на якоре в двадцати верстах от города.
— Когда? — спросил Максимов, возвращая документ.
— Если сегодня снарядить катер… А лучше — пароход, то вечером… В крайнем случае — завтра утром мы приведём баржу в город.
Максимов хмыкнул и недоверчиво качнул головой.
— Эффект внезапности, господин штабс-капитан! — убеждённо подтвердил Майер.
— Флотилию, говоришь… — задумался Максимов. — А почему в штаб не обратился? — спохватился он.
— Так не слушают же! Глупости, говорят… — протянул Майер обиженно. — Молодой, мол…
— Сколько вам лет, мичман?
— Двадцать уже, ваше благородие!
— Флотилию, говоришь… А командовать кто флотилией будет? Есть кандидатура?
— Так точно, господин капитан! Я командовать буду. А начальником главного штаба флотилии назначу Сашку… То есть, мичмана Ершова.
Максимов хмыкнул ещё раз.
— Лидия Ивановна, выпишите мичманам документы о назначении их командиром флотилии и начальником штаба флотилии. Я подпишу.
Лица молодых мичманов расплылись в довольных улыбках.
— Ждите у штаба. Идите.
— Есть ждать у штаба!
Мичмана чётко повернулись и, горя восторженными глазами, зашагали к выходу.
— Они же мальчишки ещё! — удивилась Лида. — Вот так просто — начальником флотилии и начальником штаба?
— Бумажку выписать не трудно, а пацаны могут принести пользу. Кто их знает, может на азарте и вправду баржу с мукой приведут. Пусть поиграют в войну.
— В этой «игре» убить могут!
— Могут…
= 5 =
Мичманы Майер и Ершов в сопровождении взвода чешских солдат шли к пристани. Шли быстро, вприпрыжку, с тем восторгом в душе, с каким пацаны, впервые отпросившись у матери, собираются в ночное. Чехи, отвыкшие от марш—бросков за долгие месяцы сидения в окопах и в эшелонах, едва поспевали за молодыми командирами, ворчали, непонятными окриками выражали недовольство бессмысленной, по их мнению, торопливостью.
Час назад, подписывая удостоверения, штабс-капитан Максимов спросил мичманов:
— А где корабли возьмёте?
— На пристани реквизируем! — не задумываясь выпалил Майер и потряс удостоверением.
— Ага, — усмехнулся Максимов. — Придёте и реквизируете. Вдвоём.
Он спептически оглядел тощенькие фигуры молодых мичманов.
— Там ведь крутые дядьки… Надерут вам уши…
— Да, господин штабс-капитан, взвод солдат для подкрепления нам не помешал бы. Чтобы взять баржу с мукой на абордаж — солдаты нужны, — сморщился и почесал в затылке Майер.
— Глянь на него! — то ли восхитился, то ли удивлённо возмутился Максимов и словно пожаловался Лиде: — Пират новоявленный! Абордаж… Взвод солдат… Только что говорил, что всё сами!
— Нет, ну… Если солдат нет, то мы сами, — пошёл на попятную Майер.
— Сами они, — усмехнулся Максимов. — С усами. Дам я вам взвод чехов. А то утопит вас какой—нибудь сердитый боцман, некому будет флотилию… возглавлять.
И вот мичмана подходили к пристани.
Могучая река дохнула влажным воздухом и пряным запахом мокрой древесины. Где-то далеко вскрикнул катер. Восьмерка битюгов, высекая искры из мостовой, волочила тяжёлое орудие. Наверху, у городского сада, матросы в брезентовых брюках и тельняшках расчищали для чего-то площадку.
Накануне прихода чехов все пароходы отошли от пристаней и стали на якорь метрах в ста от берега. Не зная, что за власть наступает, надолго ли, капитаны решили соблюдать нейтралитет. Пароходы не подавали признаков жизни, никто из команд не показывался на палубе.
— Надо лодку найти, — решил Мейрер, оглядывая прибрежную полосу. — На лодке подплывём с чехами, и реквизируем любой пароход.
Мичман Ершов прислушался.
— Снизу пароход, вроде, идёт…
Майер тоже прислушался. Да, вдалеке будто ритмично шлёпали чем-то плоским по воде.
— Вот он, родненький! — удовлетворённо проговорил Майер, указывая на появившийся из-за речного поворота однопалубный колёсный пароход.
Вскоре пароход «пришлёпал» к пристани.
Капитан пришвартовал пароход, снял фуражку и по русскому обычаю перекрестился, благодаря Бога за успешное путешествие. Лоцман и рулевой, стоявшие в рубке, также сняли фуражки и перекрестились. Матросы бросили трап.
Мичман Майер в сопровождении четырёх солдат тут же прошёл на капитанский мостик.
— Командир флотилии Народной Армии Майер, начальник штаба флотилии Ершов, — представил Майер себя и товарища. — Пароход и команда реквизированы Народной Армией и поступают в моё распоряжение.
— Позвольте, господа! — начал было возражать капитан. — У нас контракт на…
Но Майер с юношеской горячностью пресёк возражения:
— Мы действуем по приказу начальника контрразведки. Невыполнение его распоряжений по закону военного времени чревато сами знаете чем.
Что такое контрразведка, капитан слышал. И прекрасно знал, что с контрразведкой связываться — себе дороже. Будь то красная контрразведка, белая или какого другого цвета. Тяжело вздохнув, он поднял руки вверх, словно сдаваясь во власть контрразведки.
Майер послал в штаб донесение с солдатом: «Пароход реквизирован, солдаты на борту, можем приступить к выполнению первого задания — захвату баржи с мукой».
Максимову понравилась расторопность новоиспечённого командира флотилии, и штабс-капитан прислал ему в подмогу три пулемёта с пулёмётчиками.
Скоро пароход под командованием мичмана Майера отвалил от пристани и пошел в первый боевой поход.
Комфлота с начальником штаба важно расхаживали по мостику и обдумывали тактику захвата баржи.
— Хорошо, если на барже одни «ваняи» (так называли волжских матросов) с «водоливом» (капитаном баржи). Возьмём баржу на буксир и в Самару. А если баржа охраняется красными?
Муку на Волге перевозили в деревянных баржах с очень высокими надводными бортами. Пулеметный и ружейный огонь с парохода вряд ли пробьёт шестидюймовые деревянные борта. А вот за легкими надстройками парохода и за его тонкими бортовыми листами укрыться от пуль невозможно. В этом было явное преимущество красных.
— Если баржу охраняют — пойдём на абордаж, — решил Майер. — Как говорил Суворов, для солдата главное смелость, быстрота и натиск.
Вскоре показалась баржа.
— Всем вниз! — приказал Майер. — Пусть думают, что мы мирный пароход. Полный вперёд мимо баржи!
Поравнявшись с баржей, Майер увидел, что караула не видно, приказал капитану сделать поворот и на полном ходу подойти к правому борту баржи.
— Абордажная команда — наверх! — крикнул он наподобие пиратского капитана.
Пароход ударился о борт баржи, Майер и несколько солдат перепрыгнули на баржу.
