солдата в бок дулом трёхлинейки. — Пуля — она дура: куда попадёт, там дырка.
— Пшёл вон! Духу твоего чтоб не было! — прорычал юнкер и взвёл курок.
— Ладно, — солдат оглянулся на Лиду. — Мир тесен, встретимся на узкой дорожке. Будешь моя, раскинешь ножки.
Сжав кулаки и играя желваками, солдат ушёл.
— Была у быка голова — да чёрт дал рога, — проворчал Семёныч. — Теперь, вместо того, чтобы думать, бык рогами землю роет. У меня в молодости тоже был рог, да вовремя сбил бог.
Юнкер спрятал револьвер, подошёл к трапу и протянул руку Лиде:
— Сударыня, прошу вас. И… прошу прощения за хама.
С помощью юнкера Лида сошла вниз.
— Константин Росин, — представился юнкер. — Командир этого «шарабана». А это мои друзья и подчинённые. Семёныч, он самый опытный артиллерист.
— Эхе-хе, — протяжно вздохнул Семеныч. — На войне служить — не барышней любоваться. Лютеет душа у человека.
Остальные друзья, радостно, по—мальчишечьи улыбаясь, назвали свои имена.
— Лида, — назвала своё имя девушка.
— Позвольте ваше отчество, — попросил Росин.
— Ивановна.
— Вы в частном порядке или по службе, Лидия Ивановна? — поинтересовался Росин.
— По службе.
— Господа, организуйте сударыне место для отдыха, — распорядился юнкер.
Приятели быстро накинули на ящики около пушки шинель, предложили Лиде сесть.
— А что здесь? — спросила Лида, хотя ей вовсе не интересно было знать о содержании ящиков.
— Снаряды, — ответил Росин.
Лида вздрогнула и с опаской покосилась на ящики.
— Они могут взорваться лишь в том случае, если в них попадёт вражеский снаряд, — успокоил Лиду Росин. — Но и в этом случае мы в выигрыше: распылимся моментально, остальным придётся мучиться.
К утру прибыли в Хвалынск.
Новоприбывшее подкрепление расположили на территории вокруг пристани. Командный состав и Лиду — на большой застекленной веранде второго этажа ресторана, который находился в двухэтажном доме, стоявшем почти на берегу Волги.
Лида сросила у хозяина ресторана, где можно найти подполковника Махина.
— В особняке купца Михайлова. Это по главной улице, по правую руку смотри. Каменный белёный дом, и козырёк у него из кованого железа, весь в вензелях. Как увидишь, сразу поймёшь. У Михайловых, было время, инператор останавливался. Так-то!
Подумав немного, хозяин добавил:
— Ты, дочка, с сопровождающим иди. Люди у Махина одичавшие, как бы нехорошего над тобой не сотворили.
Лида попросила юнкера Росина проводить её.
По улице вдоль берега Волги они прошли в центр городка и в одном из краснокаменных домов отыскали штаб.
Молодой поручик из прихожей провёл Лиду в кабинет Махина.
На диване свободно развалился, закинув ногу на ногу, курил папиросу сухощавый подполковник. Лет под сорок, но глаза уставшие, какие бывают у много повидавшего человека. Чёрная с редкой сединой бородка узким клинышком, усы. Изрядно потёртый и мешковатый, но чистый китель.
У окна стоял высокий капитан, тоже курил, бесцельно глядел на улицу.
Эта комната у хозяев дома, вероятно, была гостиной: большой диван, четыре кресла, стулья, широкий овальный стол. На стенах висели портреты родственников: бородатые мужчины в костюмах сидели, расставив ноги, женщины в платьях—колокольчиках, отставив мизинчики, доверчиво облокачивались на мужские плечи. Все терпеливо ждали, когда из фотографического аппарата вылетит обещанная птичка.
— Здравствуйте, ваше высокоблагородие. Вам пакет от капитана Максимова из штаба Народной Армии, — доложила Лида.
Махин кивнул головой, взял пакет и молча указал Лиде сесть в кресло. Лида села.
Справа от двери стоял дремучий мужик, мял в руках шапку:
— Умучил он нас, этот красный командир Чепаев.
— На германском фронте имел честь драться с генералом фон Людендорфом, — усмехнулся в полоборота капитан от окна. — А теперь — черт знает что. Че-па-ев. Говорят — бывший фельтфебель?
— Напрасно изволите смеяться, господин капитан, — возразил подполковник. — Чепаев — очень серьезный враг. Для нас он опасный противник. И ещё более опасным для нас делает его слава.
— Перво—наперво, ваше высокоблагородие, мы благодарствуем за то, что изволили звать нас к себе, — осмелился продолжить речь мужик. — Приятственно видеть вас в русском образе! Потому как ранее мы не слыхали про чехо-словаков и не могли знать, из какой веры они происходят. Как мы есть мужики, так в своём мужицком разумении и останемся. Мы за строгий порядок в жизни: нет такого закону, чтобы батрак и прочий безземельный бродяга садился править волостью аль уездом! Деревенская голытьба грабит мужика, отнимает землю, хлеб. Раньше только за одно бунтарское слово мы нещадно пороли в своей волости, аль стражника, бывало, потребую с уезда — и бунтовщиков в арестантские роты. Такие у нас дела творятся, что подумать страшно, — заторопился мужик. — Пропадает Россия! Своих силов не хватает, подмоги у вас просим, в ноги поклонимся, лишь бы выручили.
— Будете уповать на нашу помощь и сидеть сложа руки, так, что ли? — покосившись на мужика, строго спросил Махин.
— Надеемся на вашу милость. И сами вооружимся вилами, топорами, пики откуем. Будем нападать с тыла... Унтер-офицеры царской армии сами что ни на есть мужики из деревень, нами командовать будут. Наша армия будет сильнее красной. Там городской сброд, арестанты—колодники, а у нас все свои: отец вместе с сыном, брат с братом, кум с кумом. Здесь разобьем красных, вооружимся пулеметами и на Москву пойдём.
— Ладно, любезный, иди. Поможем, чем сможем.
Низко и беспрестанно кланяясь, мужик, пятясь, вышел.
— Охо-хо! — подполковник качнул головой, скептически усмехнулся. — С вилами они… На красную конницу.
— Злостью возьмут, — встал на защиту «атамана» капитан.
— Помощнички народные… — продолжал ворчать Махин.
— Какие б ни были… народные, да с вилами, а под вашим командованием, Фёдор Евдокимович, воюют на зависть комиссарам. Сами знаете, что за вашу голову красные денежную награду назначили.
— Это за старые грешки, — усмехнулся Махин. — За то, что я Уфу чехам сдал, будучи красным командиром. Но и я, как говорит пословица, один в поле не воин. Лишь при святом исполнении воинского долга каждым из нас…
Махин повертел переданный ему Лидой пакет без каких—либо надписей, взглянул на сургучную печать. Вскрыл пакет, достал листок, взглянул на текст.
— Штабс-капитан Максимов рекомендует нам из Самары… актировать арестованных комиссаров и их пособников, — сказал он, слегка запнувшись и, вероятно, смягчив рекомендацию Максимова, чтобы пощадить чувства девушки.
Капитан повернулся лицом к подполковнику, скользнул взглядом по Лиде.
— Да их на барже больше сотни! Это ж работы… — произнёс озабоченно.
— А мы надрываться не будем, — без эмоций, как о повседневной мелочи, решил Махин. — Баржу затопим — и все хлопоты.
Лида поняла, о чём разговор. Максимов посоветовал Махину уничтожить арестованных, которых было около ста человек. И Махин решил утопить их вместе с баржей! Да что же в мире творится! Русские — русских!
— Пленные всё же… — без эмоций рассуждал капитан. Не сказать, что его беспокоила судьба пленных. — Есть общепринятые правила по пленным, конвенции…
— Какая чушь! — слегка возмутился Махин. — Нашего брата сажают на кол, вспарывают вилами животы, а мы, видите ли, не можем допустить отступления от общепринятых правил содержания пленных!
Офицеры на некоторое время замолчали.
— Все, все мы хороши, господин капитан. Хоть намордники надевай, — поскучнел подполковник.
«Когда же он меня отпустит?» — маялась Лида, не осмеливаясь спросить разрешения уйти.
— Вы, сударыня, какие намерения имеете на будущее? Возвращаетесь к Максимову? — спросил со скукой Махин.
— Мне необходимо следовать до Балакова, господин подполковник. Как можно быстрее, — решила ускорить момент расставания Лида.
— Как можно быстрее не получится. Соседние с Хвалынском деревни — красные. Но завтра мы начинаем наступление, именно в направлении Балакова. Вы, вообще, здесь как? В одиночку или при ком-то? В одиночку среди моих… хм… партизан девушке опасно.
— Я при артиллеристах.
— Вот и возвращайтесь к артиллеристам. А завтра вместе с ними — в путь. Они будут наступать вслед за передовыми отрядами, так что с ними будете и в безопасности, и максимально впереди.
***
В ожидании наступления время тянулось медленно и скучно. Один раз над городом летал аэроплан красных и бросил самодельные, из шестидюймовых снарядов, бомбы. Они упали верстах в трех от пристани, где-то на другом конце города. Рассказывали, что часть не разорвалась, а разорвавшиеся убили какую-то слепую старуху.
Идти на экскурсию по городу Лида опасалась: не зря же её об одном и том же предупреждали хозяин ресторана и полковник Махин. Пригласить в сопровождающие юнкера Росина Лида стеснялась — он ковырялся с пушкой, видимо, ремонтировал, ругал её старой рухлядью и недобитым шарабаном. На что Семёныч успокаивал командира, что пушка, мол, не плохая, постреляет ещё. А помощники у юнкера были и вовсе пацаны — любой махинский бандюган даст леща такому, на том защита и кончится.
Ночь перед выступлением провели на застекленной веранде ресторана. Артиллеристы постелили в углу веранды что-то мягкое. Лида лежала между юнкером и его приятелем, закутавшись в предоставленную шинель. Ей было неудобно, что она лежит рядом с парнями. Но они вели себя тихо и, чувствовалось, что тоже стесняются соседства с девушкой.
Время от времени просыпаясь, Лида видела через окна, как на противоположном берегу широкой реки бушевала сильная гроза. Да и здесь беспрестанно сверкали молнии, и временами шел дождь. Лишь под утро все стихло.
С рассветом дали команду «Подъём! Строиться!».
Для артиллеристов уже приготовили две пары лошадей.
— Два выноса для пушки немного, — почесал затылок Росин, — но на безрыбье и рак рыба. Заамуничивай!
Отряды прошли от пристани к центру города и повернули на запад. Дорога круто поднималась между сопок вверх.
Юнкер Росин получил приказ выдвинуть пушку на позиции к селу Старая Яблоневка, где засели красные.
— Туда, туда! — указывали солдаты, собиравшиеся кучками на краю поля и готовившиеся наступать.
— Стреляйте громче! — задорно кричали вслед артиллеристам. — Веселее идти в атаку.
Лида сидела на передке и понимала, что везут её в самое пекло. Но остаться где-то одной, среди солдат, было ещё страшнее. По крайней мере, как и обещал полковник Махин, она была на острие наступления.
Лошади бежали рысью по бездорожью. Передок подбрасывало на кочках. Под Лидой что-то грохотало железом.
— Что там? — спросила Лида у солдата, сидевшего рядом с ней.
— Снаряды, — безразлично ответил солдат.
— Не взорвутся? — забеспокоилась Лида.
— Нет, — так же безразлично ответил солдат.
— Направо марш, — скомандовал Росин. — Вольт направо! Убирай постромки… Стой!
— Тпр-ру-у, нечистая сила!
— С передка! К бою!
— Уши затыкай, как будем стрелять, — предупредил Семёныч Лиду.
Заняли позицию. Ездовой отвёл лошадей в укрытие.
Росин определил диспозицию:
— Прицел двадцать! Трубка двадцать!
Семёныч присел, поколдовал над прицелом, покрутил нужные крутёлки. Нацелив пушку, снял опасный для окружающих угломер.
Командир выкрикнул:
— Картечью…
Зарядили
