ПОПУТЧИКИ (РАССКАЗЫ)

В БАНЕ
Кто любит парную, именно парную, тот поймет меня.

Еще не пришло время пара , но оно уже приближается и тебя охватывает внутреннее волнение: много ли будет людей, какие они, будет ли хорошим пар и прочее, и прочее...

Теперь-то вместо русских бань больше сауны.
Это нерусское слово как признак элитарности и даже чего – то полузапретного . И есть, есть приверженцы разных саун, принадлежащие разным слоям общества, с разными возможностями и претензиями. А есть просто такие, которые любят парится, можно и в одиночку, но лучше все таки с задушевным собеседником, которому можно многозначительно мыкнуть выходя из парной – он поймет, искренен ты или лукавишь.

Нас оказалось двое. Могучий славянский мужик лет сорока, сорока пяти; по телосложению культурист прямо: мышцы так и играют. С лицом простым, располагающим. Кто видел «Калину красную», пусть вспомнит брата главной героини. Любимая присказка которого: «Да, ладно», это, мол, не главное. Ну и я.

«Часто бываете?» - спрашиваю. «Да нет, как получается».
Разговор нетороплив, но не скучен, потому, что ненадоедлив. Никто не лезет в душу другого, не спрашивает о том, что его впрямую не касается. О веничках да горячих каменьях. Паримся и отдыхаем после парной, не мешая друг другу. Вот уже пришла блаженная легкость. Обольешься после парной холодной водой, закутаешься в простыни и коротаешь время до следующего захода. Тут, право, чему–то наболевшему на волю хочется, особенно если собеседник и слушать умеет. А чего не послушать, если человек интересно рассказывает.

- Да нет местный я, недавно вернулся - 15 лет на севере. С женой поехали, чтоб прибарахлиться, завербовались на три года. А где три, там и десять. Год за годом, даже не замечаешь. Зима –лето, а потом снова зима. Сначала-то я сам поехал, да тоскливо без жены стало. Ну я ее и позвал. Работаешь и отдыхаешь. Электричество есть, но ни холодильников, ни других удобств. Главное - дровами и углем запастись. Наварил пельменей, разлил по чарочкам. Чем не банкет на высшем уровне? Мясо всегда есть: завалил сохатого, бросил в морозильную камеру, вырытую в вечной мерзлоте, Если что - пошел отрубил сколько надо. Ни замков, ни засовов, только на ляду что-нибудь тяжелое навалишь на всякий случай, чтобы волки не шалили, правда, в мою бытность никаких эксцессов не было - собаки такой лай подымут, и ведь у каждого ружье. Если нету мяса, что тоже бывает, зайдешь к Виктору или еще к кому: «Дай мяса, отбивных захотелось». - « Иди бери» Пойдешь, сколько надо отрубил: отдашь, обязательно, не важно, через день или через две недели. Отношения замечательные – людей мало, не надоедают. Там все себя чувствуют временными, поэтому конфликтов никаких. Выделил на житье – бытье треть, и все остальное отправляешь на большую землю, еще и проценты капают. Прошло три года - хочется еще, север уже тянет. Отпуск отгуляешь, родных навестишь, понежишься у Черного моря, половину прогудишь и думаешь: еще денег надо, на что-то не хватает. Со временем становишься все более и более продвинутым в материальном плане. Там меха дешевые. Полушубок, например, можно купить за 150, 170 рублей, а здесь такой и 300 и 350. Приобщаешься к коммерции. Но нужно либо самому привозить, либо пересылать. Но кому? Родители уже немолодые, да и неповоротливые. Некому. Ну, жена и говорит: «Давай, я поеду. Полтора года осталось, пролетят незаметно». На том и порешили. И я не очень возражал. И правда, полтора года пролетели быстро. Но больше всего я сам пролетел. Полтора года все деньги, и которые сам заработал, и которые жена - в меха вкладывал. Приезжаю. А она уже с хахалем. Ни мехов, ни денег. То-есть деньги все на него. «Вот мы дом купили, машину». Получается, моего там - ни хрена. Убить хотел. Ну думаю: два года недоедал, недопивал, а теперь сесть до конца своих дней, сколько могут дать? Я вобщем - то не специалист по криминалу. Поскрипел месяца полтора зубами, а ни покоя душевного, ни материальных благ. Хоть все начинай сначала. Рассказал бы кто-нибудь раньше мне такое про мою жену, я бы ни на секунду не поверил и не засомневался бы в ней , все делал бы, как и делал. За ней я такого бы ни за что не заподозрил. С кем же я жил? Даже не с Бабой Ягой, или ведьмой. Что за такой обман полагается? Смерти мало. Женщина – это источник. Источник….»
Я вспомнил рассказ, по- моему Куприна, о том, как жена с любовником встречаются на курорте и она все время твердит, что муж убьет ее, если узнает. «Он прямо исчадие ада. Надо менять место отдыха, надо! Я боюсь, он убьет меня, он исчадие… Ты не представляешь… Таких жестоких больше нет!» И они переезжают. Муж приехал, как они и договаривались, в субботу. В гостинице ее не оказалось. Утром он справился по соседним отелям. Гулял по берегу моря. В ресторане «Волна» он пил коньяк с устрицами. Снова гулял вдоль моря, в обед побрился, лег на ковер, приставил два пистолета к вискам и нажал на курки. Почему я вспомнил этот рассказ, это ведь совсем про другое? А может быть и нет ? Ведь и там и там гулящие жены, измены. Какой лживой, подлой и черствой казалась мне дама из рассказа, неужели она действительно думала, что он ее убьет? Мне кажется нет. Ведь мой собеседник, совсем не дворянин, совсем , а тоже практически застрелился. Хотя и без пистолетов. И тот и другой не помешали своим очень или не очень любимым видеть мир каким – то таким, каким он не должен быть. Конечно, таких мужчин не большинство, но я был, хоть и не долго знаком с одним из них.















МЕЗЕНЦЕВ ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ
Когда идешь по горной выработке и видишь свет коногонок: светильников на головных уборах шахтеров, идущих навстречу, кажется, что это стайка бабочек в причудливом своем полете, ведь и те и другие живут надеждой, что судьба пронесет мимо их насильственную гибель.
Тяжел шахтерский труд – это истина, бывают очень трудные смены, наполненные опасностями, когда напряжение доводит иногда до какого-то безразличия к своей судьбе; бывают легкие, какие-то удалые, пролетающие незаметно и даже весело. Все ладится, можно даже, работая, думать о чем-то постороннем, фантазируя какую-нибудь круговерть. Но как бы ни было тяжело, только замелькают огоньки новой смены, все бросаются « на гора» наперегонки, как будто вступая в соревнование по спринту. Вперед, чтобы быть первым у кареты, у ствола, в бане, первым на лавочке, чтобы покурить или просто поубивать время. Зачем бежали, зачем бегут? От кого и куда? Может это традиция, которая передается от поколения старших к поколению молодых.. И старики бегут - попробуй перегони. Кажется, лишь мгновение промелькнуло, а уже опустел забой, как по команде звеньевого. Важные люди эти звеньевые – сменные бригадиры. Раньше сразу за ними по субординации шла администрация: горные мастера, помощники начальника участка и сам начальник. Иногда бог и царь. Но это все уже инородные, другие – с ними, как правило, не курится. Это потом придумали еще и сквозных бригадиров, которых ГРОЗ Юрий Истраевич Земсков называл сплошными, обидное получалось слово. Да и при этой придуманной дополнительной, по существу административной должности, все равно звеньевой всему голова. Он лучше всех знает и твои возможности и, может быть, твои привычки. И вот, среди этих звеньевых встречаются особенно колоритные личности. Звеньевого и попросить можно, и угостить, а можно и попасть от него в зависимость. Выполняет план участок - премии, «деньги гребем лопатой», а тут вдруг на другой участок, невыполняющий, передают несколько человек под предлогом помощи, взаимовыручки, в основном причины-то не эти, просто нужно освободить места. На выполняющий участок ведь всегда кто-то просится. Деньги никому не помеха, и все знают: когда все ладится, работать намного легче и безопаснее. И вот тут от звеньевого много зависит: смотри - отдам, смотри - не защищу! А начальнику участка с мнением звеньевого приходится считаться: план-то не снижается, иди знай, каких дадут. А всех рабочих на своем участке не проконтролируешь: сотня человек, а то и более. Так сложилось, что многих я знал звеньевых, со многими работал и был ими доволен. Но вспоминаю я почему – то чаще всех Василия Николаевича Мезенцева. «Мразь!» - кричит на кого–то Василий Николаевич, «0,7 ему, - говорит он пролезающему мимо горному мастеру, - и этому 0,7». Это значит, 70 процентов от заработка; ой как любит руководство эти 0,7. С кого-то сняли, а кому- то отдали. А снимать-то особенно не за что. У Василия Николаевича звено работает почти всегда успешно, делает все что возможно, чтобы выполнить наряд и частенько поэтому премируется. А премии на выпивку. Выехали – бутылек: выпивка на премиальные деньги. Горный мастер новый, неопытный: «Что, правда этим по О7, Василий Николаевич?» Василий Николаевич вроде не слышит. Кажется, вопрос так и останется без ответа. И вдруг слышу: «Человека, деньгами забижать…? – упаси господи!». И стало как будто легче на душе и у тех, на кого так неистово кричал звеньевой, и у горного мастера, и у всех остальных членов звена. И стало, вроде, быстрей светлеть небо: значит скоро надо расходиться, а так о многом еще надо поговорить. О многом и ни о чем, и всем ясно, что в следующий день повышенной добычи каждый будет работать еще лучше не только потому, что он может, а и потому, что кто – то немножко думает о нем тоже. А значит, еще соберемся, еще поговорим ни о чем.


ЮРИЙ ИСТРАЕВИЧ ЗЕМСКОВ

Был я тогда горным мастером на угольной шахте. Эта должность, справедливости ради надо сказать, ненужная. При социализме таких должностей было видимо-невидимо. Вся система была многорезервной. Кто-нибудь да сделает, а кто – то и настучит. Работать никто не хочет, тем более, что от того, как ты работаешь, мало что зависит. Все работают, не «больше и лучше», а « меньше и хуже», но чтобы это не бросалось в глаза. На пределе. Помню, как-то Миша Лужин, настоящий шахтер – опытный и мастеровой, сказал:
«Ты знаешь, если я с третьей смены пять распилов не унесу, считай, смена прошла впустую».
А мы тогда очень неплохо зарабатывали.
«Как-то с третьей смены тащу семь распилов,- продолжает он,- и вижу… милиция. Я к забору, сбрасываю доски в огород., и ноги в руки. Поймают, а у меня уже ничего нет. Ничего не докажешь. Утек я. На следующий день иду по этой же улице. А что, думаю, мои распилы, небось, уже прикарманили. Глянул через забор, а они на месте. Я перелез, побросал их из – за забора, сложил, а поднять не могу. Они же сырые, только с пилорамы. Представляешь, я три ходки делал. Как я их ночью пер? И протащил больше половины дороги. Ума не приложу» .
Как-то подвалило лаву, в завале человек, нужно к нему пробираться, спасать, мало чего там с ним.
«Слышишь ?»- говорит мне Миша. – Давай я проберусь к нему, и ты меня отпустишь - работы дома невпроворот»
Я знаю, он постоянно дома при деле, поэтому ему каждый день пару часов, часик, ну хоть пол- часика, но надо выкроить. Работник он замечательный, через пол-часа уже проход через завал обеспечен. Закреплено, все как положено. Он понимает угольное искусство. Пробрался, вылазит на штрек. « Ну что?» - спрашиваю, - «Спит, падло…, я пашу, а он дрыхнет… » Это и есть истинная мораль социалистического труженика. Но были и другие, и очень хорошие работники. Есть такие люди: они не могут работать хуже, чем