ПОПУТЧИКИ (РАССКАЗЫ)

настоящие донжуаны! Конечно, тогда это все было еще юношеским и нецеленаправленным. Соблазняли тогда их, а не они.
Второй мой двоюродный брат, тоже Толик, сын дяди Вани, был на год младше меня. Он с трудом окончил 7 классов и где-то учился кулинарной профессии, в каком - то профтехучилище, по стопам отца. Дядя Ваня со своей семьей жили в подвале, не в полуподвале, а в настоящем подвале. Из–за этого Толик, может быть, и заболел туберкулезом. Дядя Ваня об этом подвале писал даже Сталину. Он рассказывал мне, что написал в письме: «Ваши слова: «забота о детях», звучат на весь Мир, а мои дети гниют в подвале». «Я, - говорил он, - после этого долго ждал гостей, но обошлось, оставили гнить в подвале».

Толик-младший был высок, строен, но курнос, и лицо его, в изобилии покрытое угрями, не казалось привлекательным. Мы тоже относились друг к другу как братья, но виделись редко, может быть из– за различия интересов. Он участвовал в какой-то бригаде содействия милиции, однажды с удовольствием рассказал мне, как в участке кого – то избивал. Правда, начал он свой рассказ поневоле.
Двор, где жил дядя Ваня с семьей, выходил на трамвайную остановку. Выходим мы как –то с Толиком, собрались поехать куда – то на трамвае. А он не к калитке, а через забор. «Ты куда?» - спрашиваю. «Я потом подсяду, расскажу». Дожидаюсь трамвая, сажусь, еду, он на следующей остановке подсаживается. «Понимаешь, как - то в участке, бью я одного, он с копыт. Встает и спрашивает: - Тебя часом не Толик зовут? - Толик. - Ты на Москалевке живешь? – На Москалевке. – Запомни, - говорит, - на твоей остановке тебя увижу, убью. Вот я теперь своей остановкой и не пользуюсь».
Но все равно золотое было время, кто понимает. Молодость и есть молодость: «кого – то, в рощу заманила, кого – то, в поле увела».
Когда я учился в институте, иногда бывал у дяди Вани.
Он садил меня за стол и мне, начинающему что – то говорить, заявлял:
- Сейчас Дуся борща нальет, покушаешь.
- Да я не голодный.
- Я должен убедиться!
Жена приносит тарелку, полную борща.
- Ложечку съешь, а потом говори.
Съел ложечку.
- Ну, теперь говори, но помни, что после тебя я борщ есть не буду.
Борщ ароматный, вкусный, а я молод, и какой студент устоит перед тарелкой вкусного борща.
Разговор не кончился, а борща уже нет.
- Дуся, подай котлеты.
И котлеты ждет участь борща.
- Дядя Ваня, вы действительно любого заставите. И сытого.
- В камере научился: сначала человека накорми, а затем беседуй-беседа тогда ласковей. Я в тюрьму из армии попал, поварил я в армии, а один мне как-то говорит: «Мясо воруешь». Я выскочил из – за стойки и как дам ему в глаз: глаз и выскочил, а мне год дали. Ну меня один знакомый научил: «Садиться будешь - жратвы в камеру нанеси». Я тормозок и собрал: колбаска домашняя, сало, котлетки… Зашел в камеру, и этот мешочек на середину. – «Где мои нары?» - спрашиваю. Указали. Лег. Молчим. Запах - обалденный. Я, хоть и не голодный, но сам еле сдерживаюсь. «Чего не кушаете?» – спрашиваю. – « А разве это нам?» - «А кому же?» И отсидел я по-человечески, никаких издевательств не было. Вообще-то там не любят тех, кто из армии на нары. Не знаю, то ли мешочек тому причина, то ли меня правым посчитали, но обращались со мной доверительно. По человечески. И человека, в первую очередь, накормить учили, потому что человек это тоже скотина.
Редко я бывал у дяди Вани, разные тому причины. А потом и вообще перестал бывать. Обиделся он за то, что я ему сказал, мол, отец мой не мог с ним поддерживать отношения, потому что он осужденный и так далее. Ничего не предвещало его столь бурной реакции на эти мои слова, еле вырвался-силищи он был необыкновенной, хотя был уже и не молод.
Но почти каждый раз, когда я приходил к дяде Ване, Толик знакомил меня с очередной женой, причем всегда, вполне привлекательной женщиной. «Знакомься. Вы еще незнакомы? Мария, (например) учительница из Волновахи, русскую литературу преподает».
Я как- то говорю дяде Ване: «Вы имена невесток не путаете?» «Ты знаешь, даже не знаю, откуда у него эта прыть. Я сам баб долго боялся. Помню времена, когда жить было негде, так я на вокзал, и на Люботинский поезд. Съезжу туда и обратно, и в аккурат на работу. И вот иду как – то на вокзал, а из - под арки дивчина выходит и говорит: «Стукнемся?» Я, ноги в руки, и как дал чесу. Отбежал и думаю: «Дурак я, дурак, может кровати теплой лишился вместо жесткой вагонной лавки». А он бесина…
А Толик-старший долго ухаживал за своей будущей женой, и мне казалось, что она еще и носом крутит. После окончания военного училища сыграли свадьбу. Я гулял у них на свадьбе, прилично напился и помню только, что когда молодые почему – то спросили меня: «Правильно мы делаем, что женимся?», в ответ ляпнул: «Все равно атомная война», чем, конечно, поставил спрашивающих в неловкое положение. Но они простили меня, потому что после заезжали в гости и когда я еще парубковал, и когда уже был женат. И я очень рад этому. Может потому, что я многим моим уже ушедшим родственникам так и не сказал «спасибо», которого они от меня, несомненно, заслужили, хотя бы потому, что не раз поддерживали меня, пусть лишь только за то, что я их родственник. Теперь-то я понимаю, что если я и являлся для них кем, то только человеком, обуславливающим появление дополнительных хлопот.
Вспоминаются «Наполеоны» тети Таси, матери Толика - старшего, и ее слова:
-Уедешь и забудешь про нас.
Толика младшего уже давно нет - умер от туберкулеза. И о старшем Толике почти ничего не знаю. Кончил он военное артиллерийское училище в Тбилиси, а затем служил в Немане. Рассыпался Союз и он оказался не у дел, вернулся в Харьков: вот и все, что я знаю. И он обо мне знает не больше. Мелкие и не мелкие заботы, несбывшиеся надежды. Молодость наша, может быть, и не это сулила нам.
































ВЛАДИМИР ИЛЬИЧ

Каждый знает, кого так звали. Но случается, что так зовут и других. Почему их так назвали, в честь, того, кого так звали или совсем нет, но каждый Владимир Ильич каким-то образом, в какой-то период своей жизни как-то на это реагировал. Кто при знакомстве с таким человеком удержится от восклицания  : « Прямо Владимир Ильич?!»
- Да прямо.
- И как вы к бывшему вождю относитесь?
- Я, хорошо.
- Но сколько жестокости…
- А кто из лидеров не жесток, и среди не лидеров…
Что на это возразишь? Ничего.
Услышишь такой ответ и задумаешься: вроде ничего новенького, а как-то вдруг сразу все готов переосмыслить, раскрасить по другому, что ли. Учишься, учишься, слушаешь лекции, сдаешь экзамены и, вдруг все убеждения разом рассыпаются, как карточный домик.
Я иду по книжному рынку, есть здесь магазины, будочки, палатки, прилавки просто на улице, а у Владимира Ильича, как и у некоторых других, книги прямо на земле. Но здесь не просто самая дешевая торговля, но и достать можно и такое, что по сусекам не наскрести.
Ищу Мережковского. Мой отец любил читать:
«По горам, среди расщелин темных, где струился мрак, шла толпа бродяг бездомных к водам Ганга из далеких стран…»
Идет эта толпа бродяг к статуе Будды … . И идет не просто так, а с корыстью, брильянт в короне этого изваяния цены несусветной… . Зачем Будде этот камень…? Он и без камня божество! А нам, нам пригодится. Толпа полна недовольства и страха. Полна надежд и сомнений.. А что если? А что если не отдаст? А что если накажет, или покарает…Божество! «Да мы убедим его!»– говорят одни. «Убедим» – вторят другие. «Но он-то знает, что камень у него?» «Знает» - отвечают другие. «Не отдал еще?» – говорят первые - «но как он может отдать и кому?»-говорят другие. «А мы что, лучше других?» - задумываются, третьи. Лучше не лучше, но не хуже, и очень жрать хочется, и сандалии продырявились и лохмотья вместо одежды. «А охрана?» «Охрана божество не ослушается» «Не ослушается» - гудят голоса. Все тише шепот сомнения, все громче другие мнения. И вот они пришли: истерзанные, измученные, кто ползет, кто коленопреклоненный. Никто ни в чем не уверен. Страшно. Очень страшно, до жути… Это же даже не государь, а …. Как там идет прошение, кто просит, чьи голоса все же звучат, каким образом звук все же получился - не помню, но все это, когда читал отец - завораживало.
Выслушало изваяние – мертвая тишина… Обезумевшая немая толпа.
…………………………………………………………………………………………………….
«И чтоб камень взять они могли, Изваянье Будды преклонилось головой венчальной до земли!»
Такой конец поэмы. Но прошло более полувека, а я так и не знал кто автор, кто-то из неиздаваемых, из эмигрировавших что ли?. Оказалось - Мережковский.
И Владимир Ильич мне собрание сочинений Мережковского достал; правда ни этого, ни другого стихотворения, которое тоже любил читать мой отец, из которого я помню только то, что « … их всех, доконала чума!» Какой страшный, но какой прекрасный конец. Ведь, доконала Чума врагов, захватчиков, поработителей, и самое главное, что на пиру в честь победы у этих захватчиков появился вождь побежденных. Он постоянно лобызался с этими врагами, и весь его народ, конечно, посчитал его предателем. А оказалось, что он заразился чумой: как еще он мог продолжить сражение, как еще он мог выполнить свою задачу, оправдать свое предназначение? Аж дух захватывало! Ведь всегда гибнут подданные, в крайнем случае военачальники, а не короли, посылающие других на смерть. И, как сказал Астафьев, не только про королей: «…И кто им дал такое право посылать и посылать людей на смерть?», ведь войны не всегда справедливые и освободительные. Что-то очень мало таких полководцев как Дмитрий Донской.
В подписке, которую я купил, благодаря Владимиру Ильичу, этих стихов не оказалось. Они декадентские, и считается, что они далеки от совершенства, от классики. Может быть и так, но сколько в них чувства и справедливости, которой неплохо учить и царей. Как необходимо Правлению служение.
Похожа ли жизнь В.И. на служение?
Образованный, грамотный, крещенный решил сконструировать что-то новое при помощи секиры и геноцида, и сконструировал на сто лет, «потирая руки довольный». Говорят, что молоко сам не мог сварить, а взялся за переустройство мира. А ведь читал Л.Н.Толстого и, вероятно, не только Толстого. А может, просто ничего не понял, хоть и делал вид, что понимает, или просто злодей? Есть, правда, еще оправдание – месть за брата. Но брат посягнул на жизнь одного человека. При чем же все человечество? Как-то худо-бедно, но все же жили, строили и даже развивались. Да несовершенны, да порочны, «люди как люди», правда, портило их еще до квартирного вопроса многое другое. Неужели не знал В.И. как тяжело осуществление цели в реальности? «Сто лет одиночества», сто лет разрухи и лишений, ради чего-то эфемерного, неописуемого даже. Построим такое невероятное, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Если описать нельзя, то построить и тем более. Былинных дел мастер – ломастер.
Либо глупость, либо злодейство – третьего не дано.
И как мне кажется, во всем виновата отмена частной собственности. Частная собственность - важнейшая составляющая веры. Необходимая составляющая. Уничтожили частную собственность, ради провозглашенного счастливого будущего. Провозглашенное счастливое будущее, когда еще будет, и будет ли, а сейчас все дозволено. Все дозволено, вместо десяти заповедей. Главное