потом началась такая катавасия, что нужно было только выживать.
Но для меня этот человек всегда был очень интересен. Он никогда не делал ни мне, ни кому другому никаких замечаний. А если и давал кому-нибудь советы, то только по просьбе. И если правдиво утверждение, что люди отличаются друг от друга как электронно-вычислительные машины разных поколений, то, несомненно, он был из поколения идущего впереди.
- А как ты учился в школе? – спросил я его как-то.
- Школу закончил с золотой медалью.
- А в институте? – продолжал допытываться я.
- У меня диплом с отличием.
И я знаю, что это было в то время, когда золотые медали были наивысшей пробы. Он, инженер –шахтостроитель стал самоучкой - электронщиком. У него были вполне солидные связи, что бы не узнал нового о нем, все новые возможности: брат – олимпийский чемпион, муж сестры – директор шахты. Я больше не знал людей с такими неиспользованными возможностями.
Когда я бывал у него на работе, то часто видел, как то одни, то другие о чем-то у него спрашивают. – Обгонят ведь, - сказал я ему. –Я знаю, - ответил он. Я понимал спрашивающих. Ни у кого я не получал такой полной и профессиональной консультации, как у Володи.
Я позвонил полгода назад. Вообще, звонил всегда я ему. Он не очень интересовался моей персоной. Может быть, в этом виновата все та же Наar Wasser, или что-то еще. Мы не всегда, а вернее никогда не производим такого впечатления, как хочется. Впечатление само по себе, а ты сам по себе.
- Вы опоздали, уже год прошел, как его не стало.
Удалось ли ему сказать то слово в науке, которое пробудит интерес и к нему у потомков, я не знаю. Я не специалист в той области, которой он занимался. Но я очень хотел бы думать, что все - таки удалось.
СОБАКИ
Мы всей семьей вернулись из кино: отец, мать, сестра и я, мальчишка двенадцати лет. Наш пес Булат, почему-то не встретил нас ни радостным лаем, ни почтительным вилянием хвоста. В его виде только настороженное ожидание. Пес смотрит то на свою миску, полную супа, то на нас. Почему он не съел суп? И тут мы вспоминаем, что уходя, не сказали ему: «возьми». А не сказали мы ему этого потому, что суп был горячий, и мы боялись, что он обожжется. Значит, часа три пес послушно ждал положенной команды. «Какая послушная собака!» – подумал я тогда. Это была не просто собака, это был мой друг, с которым я с удовольствием бегал, играл и даже устраивал кулачные бои. В меховых рукавицах, обшитых материей. В Якутске тогда все военные зимой получали такие с обмундированием. Мы боксировали по-настоящему. Бывало, мне удавался аперкот и пес летел кувырком, но тут же, как ни в чем не бывало, принимал боевую стойку и вновь бросался на противника. Своим противником, по неписаным правилам, он считал эту самую рукавицу, время от времени его сражавшую. Реваншем со стороны пса, а вернее его окончательной победой, было - сорвать эту рукавицу с руки мальчишки. Когда ему удавалось, он захватывал «врага» пастью, стараясь сорвать его с руки друга, не причиняя ему при этом не малейшего вреда. И если это не удавалось он бросался в новую атаку, с каждым разом все сильней и сильней сжимая пасть, уже так, что его зубы, прокусив парусину, сжимали сам кулак. И так до тех пор, пока ему наконец не удавалось захватить рукавицу так, что от испуга кулак невольно разжимался, и пес уносился прочь с сорванной рукавицей. Он возвращался гордой походкой, подходя к мальчику почти вплотную, и отдавал ему оставшиеся от рукавицы лохмотья: своего врага, а значит и врага своего друга, вдруг вставшего между ними. Ни в одном из таких боев я не был даже слегка поцарапан. «Какая послушная, умная и добрая собака» – не раз думал я.
В своей юности пес был еще добрей и общительней. Как-то он стал заигрывать с кошкой, у которой были котята, и она располосовала ему морду от глаз до самого кончика носа. Кровь мгновенно выступила полосами. Пес на мгновение замер, что позволило кошке убежать. Совсем не понимая: за что это, и сначала совсем не ощущая боли, он только потом жалобно завизжал, рыдая по-собачьи. И с тех пор не стало покоя в округе кошкам. То одну загрыз, то другую. То и дело жалуются их хозяева. Делал он это безжалостно: бросок, укус за зад, хруст, и кошка, обреченная на смерть, отброшена в сторону. А Булат, как ни в чем не бывало, продолжает свой путь. Если где-то поблизости замечена кошка - на поводок и домой, подальше от греха.
Иду как-то около нашего двора: сидит Булат и на меня никакого внимания, что за чудо? Гляжу, на телеграфном столбе, испуганная до смерти, кошка. Я его за ошейник, и домой. Привязываю. Была у меня плеть. Я ее сделал, чтобы научиться стрелять плетью: махнешь слегка и щелчок. Хорошая плеть – это страшное оружие. Плетью можно и захватить и опрокинуть, и травмировать, и даже убить. Мальчик, конечно, не был таким профессионалом, но уже умел бить так, чтобы не попасть в глаз или в нос. Привязываю Булата и, отойдя на несколько шагов, бью его плетью: раз, два, три… Он не огрызается, только с безразличием старается отвернуть морду. Он понимает, что это казнь, а во время казни возражений не предусмотрено . Мальчику уже жаль собаку, он и бьет ее лишь для того, чтобы отучить от такой охоты. А то убьет же, или отравит его кто-нибудь.
- Ну, будешь еще?
Собака отвязана и отпущена. Сажусь делать уроки. И вот за окном, хорошо знакомое повизгивание. Булат с хитрецой смотрит в окно, перед ним убитая кошка, та самая, которая сидела на столбе. «Ты понимаешь, - как будто говорит его взгляд, - кошки это мое личное дело, и тебя они не касаются: бей не бей, хоть убей меня». Утром, бывало, Булат появлялся весь в пуху и перьях, радостный и довольный, виляя хвостом и повизгивая. Как бы говоря мне, что у него охота удалась: « Я бы и тебе принес кусочек курочки, но ты не охотник, вдруг тебе это не понравиться и ты начнешь опять драться». Он не обижался на меня, он, может быть считал меня тоже зависимым, так как понимал: главный хозяин в мире - мой отец.
Мы уезжали в отпуск. Отец отдал Булата на это время какому – то сотруднику, охотнику. Тот брал Булата без охоты. А когда мы вернулись, не хотел отдавать. Но мы, дети, настояли и когда вели Булата домой, вынуждены были часто останавливаться, так как Булат то и дело тянул нас назад, где он, верно, очень привык. Пес оказался прекрасным охотником. Потомок самки-утятницы, медалистки и бегового пса. Ростом он уступал гончим, но своим бегом поражал даже видавших разных собак специалистов-собаководов. Он не бежал, а летел, вроде и не отталкиваясь от земли. Правда, он стремглав носился не только за добычей, но и унося ноги. То ли от недостатка смелости, то ли соизмеряя соотношение сил. Временный его хозяин рассказывал, что когда он взял его на первую охоту, никак не мог затянуть его в лодку, пришлось оставить в поселке.
- Отплыли мы на лодке, а тут на берегу откуда ни возьмись якутские собаки: высокие, худосочные, все выше Булата. Взяли его в кольцо, отрезав от воды. Мы перестали грести, смотрим: разорвут же. Кольцо сжимается. Вдруг Булат подныривает под одну из собак, кусает между ног и уже несется к обрыву. Видно, как расстояние между Булатом и преследователями заметно увеличивается. Но вот обрывистый берег. Булат замер на мгновение, обернулся и полетел с обрыва в воду - и к лодке. Я его затащил в лодку: скулит, жалуется. Но лучшего охотника я не встречал - завершил он свой рассказ. – И нюхом. И бегом. Куда бы, утка не упала, как бы быстро не убегал заяц.
Прошло два года, и мы переезжаем на новое место жительства. А из Якутска только самолетом можно было долететь. Булата решили не брать: собаки часто в самолете сходили с ума. Охотник вторично взять Булата отказался; так как прошло время и собака может уже не подчиниться ему как хозяину. Булат ложился под колеса автомобиля, мешая водителю везти нас в аэропорт. Он понимал, что это навсегда. Нам всем хотелось плакать, но взрослых уговорить не удалось.. Больше о Булате мы ничего не слышали. Отец, конечно, кого – то просил, чтобы о нем позаботились: он тоже очень любил Булата, но вряд ли просьбы были выполнены.
На новом месте жительства мы взяли другую собаку, самку, и назвали ее Дезькой, в честь сибирской лайки, безответной любви Булата. Но скоро начался трагический период в нашей жизни. Ушел из жизни отец, покончив с собой. Но не могу назвать его самоубийцей, его загнали в угол. В 52 году это вряд ли было редкостью. Мы сразу стали изгоями. Соседи с трудом замечали нас, приятели делали вид, что куда –то спешат. Мы понимали и тогда, что никто не хочет быть тоже загнан в угол. Но люди при этом, как и всегда, были разными. Заболела мать, что – то случилось с Дезькой. Все взрослые говорили, что она взбесилась. Вызвали собачников. Но они приехали без сачка и щипцов, и мне в 14 лет пришлось прибить собаку поленом, свою собаку, хотя и не бывшую моим другом.
Я, в то время, мог поленом убить не только собаку. Нас переселили из квартиры в маленькую комнатушку. Хозяйка семьи, вселившейся в квартиру, выбросила наши дрова из сарая на улицу. Мать, доведенная до отчаяния, жаловалась мне. А кому она могла пожаловаться еще? Я сказал, что убью Черчелиту, так мы ее прозвали. Это, несомненно, дошло до нее. Я не знаю, верила ли она в мое обещание, но когда я был в подъезде, она туда даже носа не показывала. Как–то стою один, проходит мимо меня ее муж, майор или подполковник милиции и говорит: «Зачем тебе это, зачем тебе портить свою жизнь?», и не ожидая моих возражений, пошел на второй этаж. Он сказал это простым голосом, в этом голосе не было ни угрозы, ни нравоучения, только желание помочь мне. А, может быть, мне так показалось. Он как бы освободил меня от моей клятвы, данной самому себе.. Я перестал торчать в подъезде с угрожающим видом, а потом вскоре мы уехали к родственникам матери в Харьков. Я не знаю, что могло случиться окажись я с этой самой Черчелитой один на один, смог бы я бросится к поленнице дров? Сейчас мне кажется, что вероятнее всего, нет. Но что-то бы я сделал, и чем бы все это могло кончиться, я не знаю. Знаю только, что на всю жизнь я сохранил гнетущее воспоминание и об оставленном Булате, и об убитой Дезьке.
Если бы тот мальчик мог предвидеть последующие события, что бы он постарался переменить. Убедить отца взять Булата с собой? Не забирать его от охотника? Не убивать Дезьку? У этого мальчика и потом, когда он вырос, больше никогда не было собак. И сейчас нет ответа на все эти вопросы у совсем уже немолодого человека, прекрасно знающего, что истинная дружба между собакой и ее хозяином, несомненно, существует.
ВАГОННЫЙ РАЗГОВОР
Есть возраст, в котором мы любим дорогу. Не всякую, а только если с комфортом, в хорошей компании и по хорошему поводу, и не очень долгую. Поезд идет в Москву. Вагон купейный, мой попутчик - интеллигентный человек средних лет, с хорошим цветом лица, аккуратно выбритый, в хорошем костюме. Познакомились, разговорились. Возраста мы примерно одного. Он чуть старше и у него уже почти взрослая дочь , учится в университете и он в ней души не чает. И по всему видно, что она тоже производит на окружающих такое же приятное впечатление, как ее отец. Я говорю ему, что хорошо, когда ты еще полон сил и у тебя уже взрослая любимая дочь.
- «Да, хорошо, но еще не
