строить, даже, если ради этого придется сначала все поломать. А ведь ценить надо не делаемое, а сделанное. Ведь не труд важен сам по себе, а его продукт, созданное, благодаря этому труду. А сам труд, часто, просто каторга. Перенеси сегодня из правого угла в левый, а завтра наоборот. А зачем? А просто так. И так таскай, и таскай : с ума сойдешь. В Польше это, кажется, считалось самыми страшными каторжными работами. Может, никогда человек не будет уважать частную собственность, особенно чужую, но только принуждение к этому уважению оправдывает использование насилия. Не твое – не тронь. Если ничье, сразу делись. Чтобы всем досталось. Как? Лучше, конечно, от участия.
И если управляется человек со своей частной собственностью, выполняя законы общества, государство пусть не помогать, но уж мешать не должно. А завистников и злопыхателей всегда хватит. Сейчас у частника не получилось, он что-то усовершенствует, и завтра осуществит. Лишь бы здоровья хватило – бог в помощь. Как можно больше терпения Государству. А уж если Государству неймется таки забрать - забери, но дай что–то взамен, самому же в пользу – что деньги в банк под проценты.
Всего этого Владимиру Ильичу, по виду, человеку образованному, я конечно, не сказал. Убеждать надо не только умеючи, но и вовремя, в минуты сомнений, в минуты поиска, а иначе навредить можно, ведь «не дано предугадать, как слово наше отзовется». Я просто поблагодарил его искренне и от души. Может быть такие серьезные и добросовестные люди бывают и потому, что существует совпадение имен, преднамеренное или случайное.
НА ОСТАНОВКЕ
Стою на остановке. Жду троллейбуса. Настроение хорошее, бывает такое. Погода располагает . «Тепло, но не жарко», никуда не спешу. Стою на остановке, но, можно считать, что гуляю. Недалеко от меня стоит мужчина и время от времени поглядывает на меня. Мужчина интеллигентного вида, хорошо одет, мужчина, которого я , вроде , раньше не видел. Чем я мог заинтересовать его? Люди постепенно подходят, и мужчина оказывается почти рядом со мной. Я, может быть, с любопытством, появившимся от любопытства проявленного со стороны, говорю:
- Троллейбусы плохо ходят.
И вдруг, для меня совершенно неожиданно, он говорит:
- Вы должны радоваться уже тому, что стоите на остановке и ждете троллейбус!
Боже мой, опять я неправильно прочел чье-то поведение. Внутри даже что–то дернулось, призывая ответить в том же тоне, например:
- Вы что хотите оскорбить меня?
Но, наверное, мое настроение не позволяет мне этого. Я подхожу к нему еще ближе и говорю:
- Вы, по–моему, абсолютно правы. Надо радоваться при каждой, даже малой, возможности.
И добавляю:
- Знаете, меня очень удивляет, что люди при случайных встречах говорят гораздо более мудрые вещи, вместо набора бессмыслицы и глупостей, что они говорят вообще. С чего бы это?
- Потому что они раскрепощены. – отвечает мой попутчик.
Подошел троллейбус, и мы расстались, зайдя в разные двери. Я так и не понял, почему мужчина рассматривал меня. Может, когда - то наши пути пересекались, или ему так показалось? А может быть, он был ко мне так недоброжелателен, потому что я чем-то выходил за рамки его привычности. Но мне было неприятно, что я совсем неадекватно истине понял человеческое поведение.
Когда я, учась в институте, жил в общежитии, нас в комнате было трое: В. Людвинский, А. Бабак и я. Мы с Алексеем играли в шахматы, советовались друг с другом по разным вопросам, и даже ходили в баню, вдвоем снимая номер, где, одновременно с мытьем, устраивали постирушки. Одному как-то неловко, будучи студентом, снимать номер. А вдвоем и дешевле, и веселей. Мы не были очень дружны или откровенны друг с другом, но я считал его человеком, хорошо относящимся ко мне. Пролетели три года учебы и еще десятилетие. Сокурсники мне поручили обзвонить тех, с кем я был ближе знаком, для организации встречи выпускников. Я дозвонился до Алексея, восторженно представился, в надежде услышать аналогичное, ничего не значащее, восклицание, но вместо этого услышал равнодушное:
- Ну и что?
Я помню, что у меня тогда сразу испортилось настроение. Что я ему мог ответить? Сообщил о намечающейся встрече и попрощался. Кому-то из сокурсников рассказал об этом разговоре и тот мне сказал: «Он не будет сейчас поддерживать с тобой никаких отношений». «Каких еще отношений?» - спросил я. – «Ну понимаешь… » - ответил мой собеседник. Я, правда, ничего не понял. Ну, помощник директора шахты по строительству, шахты находящейся очень далеко от места моего проживания. Боится, что я что –то попрошу у него? Но я не давал повода. Помню, что я позвонил в то же время другому сокурснику, работающему уже в то время управляющим трестом, и на его: «Ну что тебе?» я сказал, что мне от него ничего не надо, я просто выполняю поручение коллектива, может немного грубо, но я об этом я ничуть не жалею. Но для него настороженность была обоснована: на такой должности по инерции меняешь интонацию. А чем же я так неприятен Алексею Бабаку, и с каких пор. Прошло еще очень много лет. Звонок по телефону:
- Привет, узнаешь?
- Узнаю, если скажешь?
- Бабак.
- Привет, Алекей.
- Собираюсь в, - он назвал город, в котором я проживаю - Можно у тебя остановится?
- Конечно
- Как дела?
- Хвастаться нечем.
И тут он сказал почти ту же фразу, что и мой случайный попутчик с остановки:
- Ты должен быть счастлив, что еще жив.
Да, это, правда, повод для счастья, но при условии, если и моим близким есть от чего быть счастливыми.
АЛЕКСАНДР
Курс обучения в институте предусматривает физическое воспитание. Я записался на гимнастику. Среди всех, занимающихся гимнастикой на нашем курсе, он, несомненно, был самым лучшим. У меня вообще гимнастика не шла. В гимнастике необходимо пространственное ощущение своего тела. В прыжке, например, ты должен как бы чувствовать, где твоя рука, что она делает. Может, необходим какой-то особый вестибулярный аппарат. В таком случае, мой вестибулярный аппарат явно не отвечал заданным требованиям. Когда я только начал заниматься, мне казалось, что я хоть что-нибудь научусь делать, например, скрепку: так, по-моему, называется выход на турник. Но у меня и этот довольно простой гимнастический элемент не хотел получаться. Более того, как в этом, так и в других упражнениях не наблюдалось никакого прогресса. Просто чувствуешь: это тебе не по силам. А у Александра дела шли все лучше и лучше. Атлетически сложенный, он, наверное, мог бы стать настоящим гимнастом, но для этого необходимы не только данные, но и многое другое. Я явно ему проигрывал. Однажды, в колхозе, возвращаясь с танцев из какого – то другого села, находящегося километров за двенадцать от того, в котором мы проводили свой трудовой семестр в начале учебного года, мы плечом к плечу, на пределе своих возможностей, шагали навстречу ночному холодному, даже пронизывающему ветру. Были мы в каких-то сорочках. Нужно было идти как можно быстрей, хотелось еще поспать: в семь утра снова в поле, а уже двенадцать или час ночи, и идти еще прилично. Да и холод не дает расслабиться. Мы далеко впереди, никто не поспевает за нами. Идем плечом к плечу, может быть, я и уступаю, но самую малость. «Ты хорошо ходишь,» - сказал Александр. И тогда, по моему мы оба думали: «И чего это нас туда понесло?» Еще как - то он рассказал мне страшную историю. Он шел по парку и услышал призыв о помощи. Он побежал на зов. Двое солдат пытались изнасиловать девушку. Александр сказал, чтобы они прекратили безобразничать. Как там точно было, я не помню, но помню, что Александр кирпичом, попавшимся под руку, ударил кого- то из нападавших по голове. Тот упал, второй бросился бежать. Александр схватил девчонку за руку и побежал с ней из парка. Когда они выбежали он спросил: - «Найдешь дом?». «Найду» - ответила она, и они расстались. С тех пор ему не дает покоя вопрос: убил он его или нет, а если убил, то что делать? Я так же, как и он не знал, что делать, но в конце концов сказал, что насилие может быть хуже убийства. Я никому никогда не рассказывал о том, что узнал в тот вечер. Больше нас, вроде, ничего и никогда не объединяло. А, нет, еще один раз! Он очень хорошо учился. Я же старался в основном сдать экзамены, как и очень многие. Сдавали зачет по проведению и креплению. Принимал зачет Винник, он был тогда, по-моему, простым преподавателем и вел у нас практические занятия. А читающий у нас лекции профессор рассказывал о горном давлении, писал сложные эмпирические формулы, но мы ничего не понимали, даже те из нас, кто очень серьезно относились к занятиям. А Винник, когда мы спросили его, что же нам делать, все же это наша специальность, сказал:
- Вы изучаете технологию материалов?
- Да – ответили мы.
- Так вот, все классические формулы рассчитаны на идеальную структуру, например, металла, а он, ох как неоднороден. В нем есть и пустоты, и вкрапления, и без допусков эти прекрасные классические формулы не работают. Необходимы допуски.
- Так что, эмпирические формулы учитывают допуски?
- Именно так. Это минимально необходимые допуски, чтобы эти формулы, хоть бы с горем пополам, могли работать.
И сразу нам стало все ясно.
И вот сдаем мы зачет. А у меня была такая привычка: приходишь одним из первых и слушаешь всех сдающих. Самый лучший вариант оттачивания знаний. Когда вопросы и ответы начинают повторяться - садись и сдавай. В тот раз я был совсем не готов, оттачивать было нечего. Александр сдает зачет, и Винник спрашивает: «Чем отличается гаечная заготовка от буровой? Кто ответит на этот вопрос, даже не обязательно сдающий - получает зачет». Со всех сторон понеслось: ржавчина, размеры, точные грани. А я вспомнил, что при бурении необходима промывка, значит, дырочка в заготовке должна быть изначально, не просверливают же ее по каждому буру.
- Дырочка, - сказал я
- Кто сказал.?!
Я поднял руку.
- Давайте зачетку.
- Да он больше ничего не знает, - вроде бы в шутку, сказал кто-то, но абсолютную правду.
- Слово надо держать !– заметил Винник.
И мы получили зачет одновременно: Александр за знания, а я, может быть потому, что мне очень было надо. Везение - не последнее дело на экзаменах и зачетах. Саша потом говорил, что у него заело. И я ему верю. И если бы у него не заело, мне бы не удалось тогда сдать зачет.
На встречу в честь десятилетия после окончания Александр приехал с женой, на которой женился еще в институте. Он уже в должности главного инженера графитного комбината где – то на Буге. Работа, а рядом курорты. Сидим мы с ним, уже очень навеселе и вдруг он говорит:
- Знаешь, что ты единственный, кто не попросился ко мне на работу?
- А чего это я должен к тебе на работу проситься? – сказал я.
- Ну, мы были все же близки. А то другие думают, что мне на работу устроить - пустячок. А знаешь, если вдруг мне будет очень плохо, я обращусь только к Гладуну или к тебе.
Потом помолчал и добавил:
- За куском хлеба жду в любое время, а Славу ищи сам.
Ни я к нему, ни он ко мне не обратились, слава богу, за куском хлеба. А Слава – вещь капризная. Но спасибо тебе, Александр, за сказанные слова. Похвала еще более приятна, когда она неожиданна.
И мне очень хочется, чтобы тот солдат был жив и ныне.
РАЗГОВОР
Дядя Вася и
