Золотая кувалда

площадке.
- Гос-споди! За что такое наказание?! – взмолился Крохалёв, лёжа между Вовкой и Сизиковым, и утирая мокрое лицо шапкой.
Начало темнеть, когда группа «альпинистов» достигла вершины лестницы. Крохалёв и Сизиков поставили «груз» на ноги, шагнули вперёд, намереваясь продолжить путь домой, и остановились, реально оценив невозможность спуска вниз. «Груз» едва стоял на ногах, покачивался, то и дело грозил упасть.
- Стой ты, чёрт эдакий! – тыкал кулаком в бок Вовке Сизиков.
- Ста…ю…у, - согласился Вовка, но тут же сильно покачнулся, и если бы Сизиков не подхватил его, он мог кувырком загреметь вниз по откосу.
- Будешь ты стоять, или нет! – тряс Вовку Крохалёв.
- Бу… у… - обещал Вовка, с трудом поднимая свинцовые веки.
- Нет, не спустить нам его, - безнадёжно махнул рукой Сизиков. – Пошли на троллейбус.
- На тыр… ле…бус… нел… за… - возразил Вовка. – До… мой… нел… за!
- Гля, соображает ещё, чудо такое! – восторженно удивился Крохалёв.
Посмотрел назад – путь до троллейбусной остановки показался Мишке долгим. Тем более, что спускаться по обледенелой лестнице, по которой они только что с великим  трудом забрались наверх.
- Эс… пан… дер… бы… - вдруг невнятно пробурчал Вовка, стал пританцовывать и махать руками в стороны.
- Ну, даёт, мужик! – восхитился Крохалёв. – Соображает! Эспандер ему, говорит! Да, с эспандером ты протрезвел бы в один момент, - заключил он задумчиво. – Ну-ка, давай, попрыгай! – скомандовал он, надеясь таким образом немного протрезвить приятеля.
Вовка запрыгал. Обессилевшие приятели  упали со смеху на лёд. Вовка изображал прыжки: замедленно приседал, потом чуть быстрее ускорялся вверх, пытаясь оторваться от земли. Но подошвы его ботинок словно примёрзли ко льду.
- Молодец, прыгай, прыгай! –хвалил его Крохалёв. Пользуясь случаем, он  расслабленно откинул руки в стороны и отдыхал, лёжа на спине. – Старается парень!  
Минут несколько Вовка пытался подпрыгивать.  Наконец, Вовкины ноги стали отрываться ото льда.
- О! Прыгать уже научился! А  идти  смогёшь? – спросил Вовку Сизиков.
- Ид…ти смо…гушь, - согласился Вовка, шагнул вперёд, поскользнулся и упал, звучно ударившись головой об лёд. Шапка соскочила с головы и покатилась далеко по льду.
- Куда, к чёрту, идти! – возмутился Крохалёв, поднимая шапку и нахлобучивая её на голову пьяного. – Сам угробится и нас угробит!
Он посмотрел вперёд, на канал, исчерченный множеством тропинок. Посмотрел на детишек, с писком и криками катавшихся по обледенелым дорожкам.
- В общем, так, - решил Крохалёв. – Кладём «груз» вон туда, - он показал в начало детской ледянки. – Садимся на него верхом, ровненько скатываемся вниз, топаем на ту сторону. Пока дойдём, он протрезвеет до живого состояния, и мы доставим его домой в удобоваримой кондиции.
Да, похоже, это был единственный вариант спуска с набережной. Загреметь по лестнице – смерти подобно.
Уложили Вовку на спину головой вперёд, Крохалёв сел Вовке на грудь, Сизиков пристроился чуть сзади. Для устойчивости «болида» упёрлись коленями в лёд.
Пацанята восторженно суетились вокруг – катания верхом на человеке они ещё ни разу не видели!
- Ты голову ему за шапку придержи, - посоветовал Сизиков, - чтобы на кочках черепком не ушибся.
По-ехали!
Пацаны восторженно завопили!
Ура-а-а!
С ветерком вниз!
Горка почти закончилась… У-ух! Маленький трамплинчик…
Звучно головой об лёд… Громкий хруст… Льда?
Темно.

                                     

                                                      =2=

На бюджетный факультет политеха Вовка провалился.
- Не судьба… – обречённо  вздохнул отец.
- Какая судьба! – стонала мать. – Все бесплатные места новорусские для своих оглоедов на три года вперёд раскупили!
Жаркой звездой в лоб светила армия.
Наслушавшись от соседей, знакомых и дикторов телевидения о дедовщине,  издевательствах всякого рода и расстрелах в армии, отец боялся за сына до противного  холодка в сердце. К тому же, горячие точки в стране и за её пределами воспламенялись с настойчивостью подмосковного торфа в знойное лето. А там надо убивать…
Как мать паниковала – и рассказывать не надо.
Несколько вечеров предки грустно перебирали цифры  небогатого семейного бюджета. Посчитав и прикинув, решили, что шуба матери в ближайшие пять лет потерпит,  у отца зимняя куртка вообще – не сносить, правда, чуть выцветшая… С питанием тоже шиковать не будут… А посему сыну, безвестному гражданину страны, лучше стать бедным здоровым студентом, чем, отдав почётный долг и прочее, заработать военную инвалидность в придачу к славному  ордену, или вернуться популярным героем в персональном цинковом гробу. И устроили Вовку на платный факультет госслужбы в Современный Гуманитарный Университет.
- Разве это дорого? В других институтах дороже! – убеждали в деканате, принимая от матери квитанции об оплате за учёбу. И обещали несомненную отсрочку от военной службы на все пять лет учёбы.
В конце второго курса  Вовку и нескольких парней призвали в армию.
- Они ж… военные! – развели руками в деканате.
Парни военные, в смысле – военнообязанные? Или офицеры, призывающие на службу студентов университета – в смысле «безнадёжно военные»?
Предки ткнулась в одну дверь, в другую, но характеры имели мягкие, не пробивные… От мелких взяток посещаемые чиновники оскорблено шарахались, а крупных денег у Козловых не водилось.
У военкомата мать тихонько плакала, словно на войну сына провожала.
- Ну ты там того… Смотри… - буркнул на прощание отец и спрятал глаза. – Пиши если что. Сильно не борзей, «дедов» уважай, но и в обиду не давайся… Я служил когда, у нас тоже китайцы на Даманском стреляли…
- Типун тебе на язык! – испугалась мать сквозь слёзы.
- Главное, живой чтоб, и здоровый … - виновато поправился отец.
Перед железными воротами каменного ограждения военкомата родители сдали сына с рук на руки офицеру. Трезвого сдали.
С тех пор, как первая Вовкина попойка с самогоном в десятом классе закончилась отравлением, он и пиво на дух не переносил. Его даже от ватки, смоченной спиртом, в медицинском кабинете  тошнило. Да и голова после тогдашнего мозготрясения часто побаливала.
Большинство же призывников, запертых в железобетонном военкоматовском дворе-коробке, родственники доставили  «на службу» сильно поддатыми. Молодёжь  хамила, куражилась, парни задирались друг на друга. Сквозь щели между трёхметровыми плитами родители напоследок кричали сыновьям что-то важное для солдатской жизни. Почувствовавшие вдруг свою взрослость чада пренебрежительно отмахивались и посылали предков.
- Саша! Сашенька! Ты там гляди…
- Серёжа, приедешь, напиши…
- Да отстань ты!..
- Ладно!
- Женя! Я буду ждать!..
- Без тебя никуда!..
- Ага! Так я и поверил!
- Отвали! Надоела!..
Из дверей военкомата вышел хмурый полковник, вероятно, военком. Остановился на ступеньках. Привлекая к себе внимание, поднял вверх папку с бумагами. Призывники насторожились, ожидая информации об отъезде.
- Товарищи призывники! – начал говорить полковник. - Сейчас вы в клетчатых рубашках, а придет время, смените их на защитного цвета фуражки...
По причине бесполезности в плане информационной насыщенности словоизлияний с крыльца, военкома тоже послали. И в завуалированной форме и откровенно.
Мрачное лицо оттенило багровым. Обида от  неуважения к себе с годами растёт быстрее, чем зарплата!
- Полковник, посади меня на губу, чтоб в армию не ехать!
- Начальник! На пятнадцать суток за нарушение общественного порядка!
- Командир! Согласен два раза по пятнадцать оттянуть! Чуваки, кто больше?
Полковник безнадёжно махнул рукой и отдал приказ грузить «контингент».
«Икарус» для поездки на областной призывной пункт стоял во дворе военкомата. Призывников погнали в дверь.
- Прощайтя, люди добрыя! – дураковато улыбаясь, кричал долговязый призывник, размахивая с подножки рюкзаком.
Офицер с передней площадки автобуса ухватил призывника за грудки и втащил внутрь.
- Русские не сдаются! – угощая друзей ударами чемоданчика по головам, кричал узкоглазый, широколицый крепыш. И его  с хохотом запихали в зев двери.
- Как родная меня мать провожала!.. – горланил мелкосортный пацанчик, и его внесли в салон на руках, вперёд ногами.
Нескольких призывников  загрузили  в состоянии полной бесчувственности. Человека четыре особо пьяных уложили в проходе на пол. Офицеры попытались сделать перекличку, но на каждую фамилию пьяный коллектив всё более слаженным хором отвечал «Я!», и бесполезную затею прекратили. Сосчитали людей по головам и выехали за ворота.
Вовка отыскал родителей в толпе провожающих, помахал им через стекло. Мать вяло, как тяжелобольная шевельнула в ответ ладошкой и повисла на груди у отца. Лицо бати перекосилось, он едва сдерживал слёзы…
Прощай гражданка.
- Слуш-шай сюда-а! – раскатисто крикнул старлей  из головы автобуса. – Гр-ражданская вольница кончилась, и никто теперь с вами цацкаться не будет! До областного призывного пункта три часа, едем без остановок. На предмет выйти, как в первом классе, можете не заикаться.  Кому невтерпёж – завяжите в узел свои мочеотводы и на улицу не проситесь! Я не намерен вас, пьяных, по дороге собирать…
Через час кто-то из трезвеющих заикнулся о желании выйти.
- Я что, неясно сказал, чтоб узлом завязали?! – взъярился старлей.
Ещё через какое-то время в салоне густо запахло блевотиной и мочой.

В областном призывном пункте сдачу-приём тоже провели по головам.
- Как ты вовремя! – радовался дежурный офицер старшему офицеру подъехавшей команды. – У нас эшелон ночью отходит, а призывников недобор. Слава богу, теперь отправим в полном комплекте!
Команду сводили в туалет, минут через двадцать погрузили в другой автобус, пересчитали сидячих и лежачих, повезли к эшелону.
На товарной станции автобус остановился у пассажирского поезда.  Солдаты срочной службы стали коридором от дверей автобуса к дверям вагона.  Скомандовали: «Бегом, марш!». Под крики офицеров, понукаемые тычками и пинками сержантов, призывники перебирались из автобуса в вагон.  
- Бегом до конца вагона! В каждом купе размещаться по десять человек! – зычно кричал в тамбуре сухой и крепкий, как дерево в пустыне, старшина срочной службы. Хорошо подогнанная гимнастёрка без складок под ремнём, несколько армейских значков с цифрами «1» на груди, ушитые, обтягивающие бёдра галифе, идеально начищенные сапоги на расставленных, прогнутых икрами назад ногах, сердитое лицо «не юноши, но мужа»  -  пьяненьким призывникам не хотелось с ним хохмить, как они хохмили в военкомате. Этот старшина излучал силу и власть.
В конце вагона стоял ещё один сержант. Выглядел он попроще и помешковатее. Насчитав в конечном купе девять человек, сержант швырнул в «некомплектное» пьяненького десятого.  
- Салаги, до десяти считать не умеете!
- А где мне спать, десятому! – попытался возразить призывник.
- Девять на полках, десятый на полу! – гаркнул сержант. – Чтобы нам с таблицей умножения не путаться!
Последними ввели и внесли «тяжёлых» и «неходячих»,  разложили «десятыми номерами» на пол по всем купе, а тех, кто был относительно трезвый, возвратили в начало вагона, на свободные полки.
- Посещение туалета во время стоянок запр-рещается! – громче мегафона