разве что с ожившей детской игрушкой, сделанной сумасшедшим кукольником из деформированного оранжевого пластика, да ещё украшенного сверх всякой меры по всей поверхности бахромой непрестанно колеблющихся, изгибающихся беспокойными волнами, дрожащих и дёргающихся тонких багровых выростов.
Ещё были звери, похожие на лисиц, но многолапые и одетые огненным, пламенеющим мехом.
Были осьминогообразные существа с пятью выпученными глазами, и ещё десятью - скромно спрятанными под синие щупальца.
Были ещё твари, были во множестестве, и все они щупали воздух, и ощупывали стены, и протягивали конечности, все, что были у них, протягивали во все возможные стороны и искали, искали его, Пса.
И выли, и шипели, и заходились в рёве, и скулили тонко, жалобно.
Акума-на-тика-та-косса-на-иггг!
Тоо-та-а-не-а-тоо!
Екка!
Ра-а-а-тва-нар-р!
И Псу слышалось: 'Найди! Найди! Рви! Грызи! Кровь! Кровь!'
Пса забавляли несчастные эти твари. Одну из них он даже погладил по голове (или тому, что принял за голову), но погладил так быстро, что тварь, метнувшая было навстречу его руке смоченную клейким раствором красную клешню-хват, в дураках осталась и кусок от Пса получить не смогла.
И, не оценив ласки, завыла, выбрасывая на стену потоками жёлтую зловонную пену.
А Пёс, пробежав по потолку, выскочил из застеночного края в коридор.
И обнаружил, память свою разбудив, что находится где-то на средней площадке того самого дома, куда вбежал прежде, поначалу спасаясь от городского жара, а после остался, чтобы подняться на купол и определить направления для дальнейшего пути.
И увидел Пёс, что, взбаламученные воем его, обитатели города затопили собой все лестницы, переходы, галереи и площадки дома.
Быть может, и на улицах их теперь было видимо-невидимо.
Разбуженный воем город ожил, из пустого и безлюдно стал населённым и до краёв переполненным.
Город искал Пса. Город шёл на его вой.
Пространство города разрывалось от хищного истошного многоголосия и пульсации хищной, в бессильной ярости хватающей пустоту толпы оживших монстров.
Пёс, взобравшись на колонну, замер у края площадки, отмеряя взглядом путь.
Улыбнулся запрыгавшим в его сторону монстрам и даже вовсе не псиной втянул воздух, издав звонкий поцелуйный звук.
И потом слетел вниз - и запрыгал стремительно по головам (или тому, что казалось ему головами), прямо по верху толпы прокладывая дорогу на волю.
Щупальца, клешни, паутинные выросты и жабьи языки изрядно досаждали ему и прикосновения их сбивали темп.
Оттого Пёс работал быстро когтями, срезая в долю мгновения норовящие схватить его части тел, и, прихватывая на ходу самые аппетитные куски из тех, что подлетали от удара ближе к его рту, бежал прочь из дома, где и без того задержался он свыше всякой меры.
Вот только флегматичные гимлы оставались в стороне от его маршрута, ибо обходил их Пёс почтительно, помня об обманчивости их медлительного шага и крепости хватки.
Но вот и выход показался!
Оторвав на ходу голову какому-то особенно настырному карлику...
И - тьфу!
...выплюнув её на пол (гадость какая! горчит!) выбрался Пёс на слегка охладившуюся за ночь улицу.
Разодрав в клочья ещё пару зазевавшихся аборигенов, отбежал подальше от здания.
И, взглянув на купол, обнаружил по золотистому рассветному отблеску длинные полосы, оставленные на куполе скользнувшими по нему когтями.
По полосам-ориентирам определить направление для бегства из города было вовсе не трудно.
Думать Пёс пока толком не научился, но воскрешать из памяти картинки и сопоставлять их с картинами текущего бытия умел уже очень даже хорошо.
Потому вспомнил он, с какой стороны полыхнуло зарево в тот момент, когда срывался он с купола.
И куда теперь надо бежать.
- Рр-ры! - добродушно и беззлобно порычал Пёс на фиолетово-бежевую гусеницу, что, посверкав немного пятью своими маленькими глазками, прицепилась было к его ноге, запустив жадный хоботок под кожу.
Потом оторвал ползучую от ноги, погрозил ей пальцем внушительно и, встряхнув слегка, отпустил.
Однако же вскоре, почувствовав голод, наклонился, разорвал надвое - и съел.
Гусеница оказалась сладкой и жирной.
Сил прибавилось.
Остаток пути из города Пёс проделал, перемещаясь по стенам. Спускался изредка, для того лишь, чтобы погреть немного ноги и перекусить.
Но вкусных гусениц больше не было.
А на исходе из города его едва не схватила голодная гимла.
- Ы-р-ра! - обругал её Пёс.
И, прибавив скорости, выскочил из города ледяных стен - в поле.
Чёрное поле, на дальнем краю которого виден был краешек пылающего лес а.
Огонёк на панели связи.
В туманном шаре - бледное от ли от помех на линии, то ли от явно читающегося в глазах гнева лицо старшего инспектора.
- Чегоди!
Капитан покорно пустил голову.
- Доклад по сетевой почте! Только что! Мне поступил! И не только мне! Выше! Совсем высоко!
'Да всё понятно' сказал самому себе капитан.
- Через пять минут!
Туман пошёл волнами и рот инспектора вытянулся до ушей.
- У господина начальника! Комитета! В кабинете! Он очень хочет вас послушать! Очень! Выслушать! Все оправдания! Приготовьте! Заранее!
Шар погас.
- А как же! - ответил Чегоди. - Непременно!
И, нажав на клавишу экстренной связи, скомандовал:
- Анастасий, убирайся в котельную!
- Ну-у! - заныл динамик капризно. - Там грязно, душно... И облачение опять отберут!
- Убирайся в котельную! - повторил капитан. - И сиди тихо-тихо! Три дня!
Динамик хрюкнул и затих.
'Спаси меня Йама и кто-то там ещё...' подумал Чегоди.
Если бы он знал хоть одну молитву, то непременно помолился бы.
Но ни одной не знал. И сочинять их не умел.
Потому ещё раз просто и безыскусно обратился к царю преисподней с просьбой о спасении.
И отправился к руководству.
Качнулась трава.
Ветер прошёл по полю, разгоняя длинные, зелёные волны.
Запах земли.
Самое время протянуть руки, коснуться зелёных листьев с красноватой кромкой.
Как тих закат!
Пёс, окутанный облаком сизого, удушливого дыма, переступил порог и, покашлявши немного, вошёл в дом.
Он и сам не мог понять, как отыскал он в огненном краю остров-поляну, как добрался до дома, по каким дорожкам шёл (да и не было в лесу дорожек, а если были, то засыпали их давно сплошным алым покровом рдеющие угли).
Ничего Пёс не понимал, и не хотел понимать.
Разум его, и прежде работавший неровно, заполненный туманом и обрывками мыслефраз, тут и вовсе отключился, слабой лампой мигнув напоследок.
Оно вроде и к лучшему.
Без мыслей проще было идти, и страху не за что было зацепиться.
Потому и шёл Пёс - просто и бесстрашно, прямиком в огонь.
Изредка лишь поскуливал, когда пылающие ветви осыпали его особенно щедро ало-оранжевым лесным дождём.
И вот дошёл так, и вошёл в дом, и покашлял немного, очищаю лёгкие от пожарного духа.
И увидел двоих, сморённых тяжёлым винным паром, что спали себе мирно за уставленным бутылками столом.
Пёс порычал немного, требуя внимания.
И тогда один из спящих проснулся.
Он поднял голову и, по-детски светло улыбнувшись Псу, сказал:
- А я протектор...
Потёр тыльной стороной ладони рот. Глянув по очереди в три стоявшие ближе к нему бутылки, нацедил из последней несколько кабель в бокал.
Выпил одним коротким глотком.
Почмокал удовлетворённо.
Пёс следил за ним с интересом, слегка наклонив набок голову.
А протектор, выпивши напоследок, встал, поправил немного обгоревший по краям свитер с рваной дырой на локте, и объявил торжественно:
- Я готов!
Пёс заморгал удивлённо в ответ.
- Только это, - предупредил протектор, - давай без глупостей и лишних мучений. Нехорошо людей мучить, это я тебе со всей ответственностью заявляю. И унижать нехорошо! Шутка - это другое дело. Я сам шутить люблю, и другим разрешаю. И всегда разрешал. А что протектором был, а прежде императором...
Он ткнул пальцем в сторону окна.
- На всё воля богов! Я исполнял её как мог... и вообще...
Протектор опустил голову и помолчал немного.
А потом невпопад добавил:
- Отец мой был очень уважаемый человек.
И потом, уже кстати, заявил:
- Умирать тоже надо уметь. Чего уж там...
Пёс поворчал немного.
Потом обошёл стол и больно ткнул под локоть второго собутыльника, слишком уж крепко уснувшего во время застолья.
Второй проснулся не сразу, потребовалось несколько весьма болезненных толчков, прежде, чем оторвал он голову от столешницы, помотал ею из стороны в сторону, глянул на Пса и ошалело захлопал ресницами, смахивая сонный клей.
- Это он! - заметил Калигула. - Это то самый Пёс... Ко мне один такой уже приходил раньше, но давно это было, очень давно. Тебя тогда ещё и в твоём прежнем мире не было, а Псов уже и тогда к протекторам посылали. Но тот зверь был не такой крупный...
Пёс нагнул голову, чтобы не чесать острыми ушами потолок.
- Голова псиная! - радостно частил император. - Тело монстра, руки человечье, а сердце... Пёс, у тебя сердце есть?
Пёс засопел сосредоточенно.
- Мама! - завопил Кузьма и выскочил из-за стола.
- Я тут ни при чём! - визжал он.
И, повернувшись, показал на императора.
- Это он! Это ты к нему! Не подходи ко мне, тварь! Его грызи, его! Отойди, гадина, отойди!
- Ты его не ругай, - посоветовал император. - Они этого не любят...
Будто в подтверждение его слов, Пёс враз остервенился.
С рычанием протянул он руки, схватил визжащего человечка за ноги и поднял, удерживая головою в сторону пола.
Кузьма затих на мгновение, поражённый и озадаченный мгновенным своим перемещением в пространстве.
В тишине, впрочем, провисел он недолго.
Страх взял верх, и снова принялся Кузьма кричать, дёргаться и извиваться, напоминая схваченного мясником поросёнка.
А потом стал он не по-поросячьи уже, а вполне по-человечески бранить судьбу, ругать монстра и отчего-то проклинать своих родителей.
Пёс слушал его и улыбался.
Кузьма затих.
- Хватить шутить, - сказал Калигула. - Он же несчастный торговец, что с него взять. Он и казался тут...
Пёс приподнял Кузьму. И вцепился ему в живот.
- ...случайно, - успел договорить Калигула и зажал уши, чтобы не оглохнуть от дикого предсмертного вопля.
Кровь брызгала на пол. Потом полилась потоком. Потом из глубоко разорванного живота посыпались внутренности.
Кишки свесились с края стола.
Кузьма отчаянно дёрнулся несколько раз.
Пёс, подбросив тело в воздух, поймал его и мгновенно разорвал грудь, извлекая прыгающее сердце.
Кузьма горлом пустил кровь.
И затих, совершенно и окончательно.
Пёс понюхал сердце. Лизнул.
И бросил его на стол.
Потом вздохнул устало, и пошёл к двери.
Калигула смотрел на него с крайним удивлением и некоторой обидой во взоре.
- А я? - спросил император.
Пёс ему не ответил и, пройдя мимо, остановился у порога.
- А я?! - повторил император, повысив голос до крика. - А как же я?! Или ты...
Он посмотрел на растерзанное тело.
- Ты к нему приходил? Но ведь...
Ладонью он провёл по лицу.
- Не может быть! Это же моя обитель, мой мир, мой дом. Может быть, ты не понял? Это я протектор! Я!
Пёс заворчал в ответ и толкнул легонько дверь.
И зажмурился от хлынувшего в дом синими
