не ёрничает. – Ты думаешь, Павел Андреевич власти не хочет? – взглянул на притихшего Шматко. – Хочет! И ещё как! Больше, чем грошей! Потому и хочет грошей, что хочет финансовой власти. А мне нужна политическая.
Иван Ильич удручённо вздохнул:
- А мне не надо ни-ка-кой.
Будущие властители рассмеялись.
- Поэтому мы и отправляем тебя в океанические просторы, чтобы не мешал нормальным людям нормально жить, - завершил конфликт упорный Викентий Алексеевич.
- Да идите вы!.. – с досадой вскричал урод и вызвал новый взрыв освобождённого смеха.
- Давно бы послал! – Миротворец встал, привычно пригладил волосы, посмотрел на локти – не пристала ли какая пылинка. – Я, пожалуй, на самом деле пойду. Надо показаться паре-тройке директоров. Не возражаете? – вежливо спросил разрешения у руководителя.
- Мне бы тоже отлучиться на день, - заканючил Шматко. – Местечко под точку обещали, посмотреть надо.
- Валите, валите! – разрешил щедрый шеф. – Кровопивцы трудящихся науки.
-2-
Когда они ушли, Иван Ильич поднял Дарьку на стол, тихонько сжал тёплую меховую морду в ладонях, ткнулся носом в мокрый нос и горестно сообщил единственному оставшемуся из команды:
- Вот так, дорогой! Нет у нас с тобой берегов. Будем плыть дальше. Перед отплытием неплохо бы и подкрепиться.
Как раз пришёл подзадержавшийся маркитант. Глаза его подозрительно блестели, а изо рта благоухало сивухой.
- Нате! – небрежно брякнул на стол пакет. – Мучайтесь, а я пошёл отсыпаться.
- Ты бы для удобства ходил на свидания без штанов, - посоветовал жалостливый товарищ.
Тимур, чуть подумав, согласился:
- Мудрый совет опытного ловеласа надо принимать. А вот кроссовки, пожалуй, не помешают, - и ушёл.
Иван Ильич вытряхнул содержимое пакета на стол рядом с Дарькой. Пёс осторожно шагнул к куче, словно подкрался к дичи, обнюхал сардельки бледно-коричневого цвета с подозрительной серотой и попятился от них на край стола, намереваясь соскочить от опасности в умятый угол.
- Что, брат? – спросил кормилец, - не нравятся? – взял одну, поднёс к большому, но слабочувствительному носу, нюхнул сам и, не обнаружив запаха гнили, положил на стол и ткнул пальцем. На сардельке осталась, не вспухая, вмятина. – Да-а, - оценил Иван Ильич, - всё в нашей жизни – показуха, а если хорошенько ткнуть – тлен. - Подтвердить было некому. Булка оказалась относительно мягкой и даже блестела чем-то сверху, но сыр в ней – чересчур жёлтый, с маслянистым налётом и такой твёрдый, что солдатский кирзач. – Будешь? – поднёс садист к чутком носу малыша. Тот немедленно отвернулся, не обнюхивая. – Что ж, - вздохнул хозяин, - будем беречь фигуру и желудок. – Сложил всё опять в пакет, встал и позвал удручённо съёжившегося пса: - Пойдём, подарим кошкам.
Знакомое слово, даже два, взбодрило Дарьку, и он резво выполз из угла под стулом и завилял хвостом, соглашаясь пожертвовать обед врагам.
По внутреннему институтскому двору задумчиво шастали туда-сюда многочисленные умы, как будто хиреющее производство не нуждалось в их срочных умных и производительных разработках. Особенно теперь, когда промышленность за счёт стремительно увеличивающихся цен на нефть и газ находилась на небывалом подъёме. Иван Ильич сам краем уха слышал по телеку, что рост за полгода составил почти 0,1%, что в десять раз больше, чем в прошлом году. Правда, не сказали, сколько десятых приписано для вдохновения трудящихся впустую. Несмотря на исключительную умственную занятость, каждый дворовый гений не преминул вежливо поинтересоваться у собрата, не ожидая ответа: «Твоя? Завёл? Что за порода? Сколько лет? Мальчик или девочка?» - поскольку многие не знали половых отличий. И только замдекана факультета бытовой электроники, остановившись, спросил: «Зачем?» и на разъяснение, что к каждому выдающемуся засекреченному учёному прикреплен для охраны сторожевой пёс, умно заметил: «Очевидно, размеры сторожа выбраны в соответствии с ценностью выдающегося работника» и ушёл, довольный собой. А охранник и охраняемый, выбросив пакет и пометив мусорные баки, вернулись в охраняемое помещение и в нерешительности остановились у засекреченного стола. «Да провалитесь вы все пропадом вместе со своими трубами!» - мысленно пожелал миллеровцам щедрый выдающийся учёный и сам себя отпустил домой:
- Дарька, закрываем лавочку! – и, не прикоснувшись к разбросанным по столу схемам и чертежам, повернулся м пошёл на выход, чуть не забыв о единственном дисциплинированном и бесполезном работнике. – Коля!
Тот немедленно нарисовался в проёме разделяющей стены.
- Ты почему отстаёшь от коллектива?
У парня от недоумения вытянулось лицо, и расширились глаза.
- Немедленно вали следом!
Это он понял и слинял в мгновение ока, облаянный Дарькой. На выходе ответственный руководитель предупредил вахтёршу, что конструкторов поразил вирус свинячьего гриппа и вообще большого свинства, и все ушли подобру-поздорову.
Домой в полупустом дневном автобусе по разреженным от шопинговой толпы улицам добрались без приключений и сразу же плюхнулись на антидепрессантный диван.
- Дарька, - пожурил хозяин пса, - как ты быстро привыкаешь к дурным привычкам.
Он прижался спиной к спинке и притянул к себе малыша, уткнувшегося под мышку. Чуть сдвинул плечо, но малыш опять всунул нос в приятно пахнущее местечко, затих и почти сразу же задёргался, от кого-то убегая во сне. А Иван Ильич ещё полежал с закрытыми глазами, переживая перипетии паскудного полудня и предательство надёжных сотрудников, среди которых Дарька-экстрасенс отсортировал только одного. Больше всего убивало отсутствие желанного берега. И вдруг тоскующий мозг словно озарило: что ему, глупцу, надо? Какой ещё берег? Он давно и прочно укрепился на нём всеми четырьмя, и никакие океанские просторы не нужны. Пусть другие гребут на обманчивые маяки. Захотелось даже встать, походить по комнате, подышать через открытое окно, попить крепкого чая, но не тревожить же Дарьку по мелочам. Главное, ничего не надо менять. И, крепче упершись спиной в свою скалу, он, улыбаясь, удовлетворённо заснул.
Проснулся от того, что вот-вот мог попасть под гусеницу громыхающего трактора. Очумело открыв глаза, увидел, что напарник неловко уложил морду на локоть и, задрав нос кверху, храпел почище любого ночного сторожа.
- Дарька! – окликнул тихо.
Тот прекратил тракторный скрежет, не открывая глаз, потом распахнул их враз и широко, внимательно всматриваясь в лицо будильника, соскользнул с локтя, перевернулся на спину и потянулся всем гибким телом, а заботливый хозяин помог ему, разгладив сонные мышцы от головы, по животу и до пят.
- Встаём? – спросил у прибитого к берегу. – Что ночью-то будем делать? Звёзды считать, на луну выть да пенье котов слушать?
Малыш, изогнувшись, дотянулся мордой до его морды, улыбнулся, наполненный редким собачьим счастьем, лизнул в нос, успокаивая: ничего, мол, хозяин, найдем, чем заняться. Можно и кошек погонять, и метки напару обновить и сучек поискать, мало ли интересных ночных занятий. Зачем думать вперёд? Зачем манить будущее, пусть даже близкое, которое всё равно не исполнится так, как хотелось бы. Живём настоящим, пока живём.
- Что ж, - согласился Иван Ильич, - тогда следует подкрепиться парой-тройкой мегакалорий, чтобы можно было дождаться будущих занятных потёмок.
Он осторожно встал, оставив Дарьку на диване, включил ему, чтобы было не скучно, окно в мир, чтобы посмотрел хорошее, но там, всё заслоняя, опять упражнялись в пошлятине петросяновцы.
- Будешь смотреть? – спросил у привередливого телемана, но тот отрицательно закрыл глаза. Пришлось окно захлопнуть, чтобы не сквозило хорошим. Ведь каждому телевизионщику известно: хорошего – помаленьку. Посоветовавшись с дремлющим нахлебником, Иван Ильич решил не баловать обоих сардельками, поскольку ещё свежи были в памяти воспоминания о тех, что достались кошкам, что явно бы испортило вкус тех, что куплены на базаре. Поэтому предпочтение отдал третьему из трёх фирменных блюд после пельменей и сарделек – мелкой говяжьей строганине с луком и дополнением из рисовой каши, которая редко получалась рассыпчатой, предпочитая удерживать недоваренные зёрна в липкой связи. Ничего, и она пошла за милую душу. Вот что значит стресс! Наелись так, что тяжело стало не только двигаться – дышать! Впору радоваться хорошей петросянщине. Пришлось одному для возвращения формы кое-что простирнуть, а второму в одиночестве отлёживаться на полу, на боку, вытянув лапы и морду. Когда стирка, которую Иван Ильич очень любил и поэтому накапливал побольше грязного белья для большей радости, закончилась, часовая стрелка перевалила середину между пятью и шестью. Давно уже подмечено, что в выходные дни часы идут быстрее, замедляясь в будни. Чтобы развесить выстиранное, вкусно пахнущее, бельё на балконе, пришлось то и дело переступать через неподвижно распростёртое посреди комнаты тело, которое не соизволило открыть даже одного глаза. Зато, стоило Ивану Ильичу отправиться на кухню, чтобы снять усталость чайным допингом, как оно появилось и грузно шмякнулось на пороге, сторожа хозяина, чтобы не сбежал в дырку.
- Дарька, лодырь! – позвал взбодрившийся хозяин, не предложив псу и полчашечки допинга. – Хватит кемарить! Пойдём гулять! – Не успели прозвучать последние звуки восклицания, как малыш уже стоял у дырки, повернув голову в ожидании провокатора. «Вот бы мне так», - позавидовал большой засоня. – Ну, нет! – стал он сдавать назад. – Я в таком темпе не могу. Тебе хорошо – ты во всесезонной одежде, а мне надо экипироваться соответственно.
Он вспомнил тореадорскую курточку Соколовой и напялил заношенную ветровку, продуваемую всеми ветрами, которая предназначалась для мусороуборочных кампаний в институте, джинсы, которые терпеть не мог, натянул с трудом так, что ни вздохнуть, ни… это самое, ни сесть, ни нагнуться. Посмотрел в зеркало – на него таращился базарный пижон, стреляющий сигареты и остатки со дна стаканов и бутылок.
- Как ты думаешь? – спросил у пса, - соответственно я выгляжу? – Дарька согласно гавкнул в нетерпении, ему всё равно, в какой шкуре будет хозяин, лишь бы рядом. – Ладно, - вздохнув, решил Иван Ильич, - для кого наряжаемся? Для этой стиральной доски? Обойдёмся! Главное, чтобы видела нашу независимость и пренебрежение к формам.
Когда спустились с лестницы и прошли квартал, очень захотелось вернуться и переодеться в привычную свободную одежду, но, с одной стороны, возвращаться лень, с другой – захотелось переупрямить себя, а с третьей – доказать хотя бы самому себе, что форма и в самом деле не имеет никакого значения, а главное – внутреннее содержание, с которым, он надеялся, у него всё в порядке. Хуже всего, когда одёжка не соответствует душевному состоянию. В общем, старательно отворачиваясь от любопытных взглядов прохожих, особенно женщин, часто меняясь в цвете лица и потея от тесноты во всех промежностях, пижон кое-как почти добежал за спешащим Дарькой до его родового жилья, где удалось немного передохнуть, пока малыш бегал отмечаться. Ощущение было такое, что задница и всё, что спереди, голое и прикрыть нечем. Понятно стало, почему так любят джинсы женщины. Дарька в этот раз вернулся быстро и, не медля,
