как можно выше в начале года, - подтвердил опытный шопинг-прохиндей. – Народ повалит с платежами в декабре.
- Ловко! – восхитилась она и даже остановилась, чтобы приглядеться повнимательнее к изобретателю, а он скромно решил не регистрировать эту выдумку.
- И никакого мошенничества! – успокоил её.
Она засмеялась, и он начал успокаиваться.
- Вам, наверное, под силу решить и проблему автопробок, - подначила явной лестью.
- Нет проблем! – взъярился гигант мысли. – Достаточно оглянуться в наше недалёкое прошлое. Вспомните, - пригласил и её поучаствовать в мыслительном процессе, заживляющем душевные раны, - были ли в советском государстве пробки на дорогах и улицах?
- Тогда и машин-то не было столько, - напомнила она.
- Вот и решение неразрешимой проблемы, - подтолкнул к неоспоримому выводу, - причём – единственное.
- Но… - попыталась она возразить.
- Никаких «но»! – отрезал он, разгорячившись и изъяв из памяти отщепенцев и завтрашний КБ-шный день. – И только так: резко, в 5-10 раз увеличить стоимость отечественных автомобилей и пошлину с иномарок. Те, кому очень хочется, всё равно купят, матерясь, а те, кому не очень – а таких большинство, вздохнут с облегчением и пересядут на общественный транспорт. И сразу исчезнут пресловутые пробки, а заодно и бессмысленные смерти на дорогах, увеличится семейный бюджет и не пострадает государственный, если учесть все плюсы.
- Блеск! – восхитилась Вера Васильевна. – Жалко, что у меня нет авто: я бы его, не раздумывая, врезала в столб.
- Мне бы власть, - пожелал того, от чего недавно отказывался, - я бы всех этих отщепенцев, то и дело зырящих на сторону, заставил работать по-японски.
- Как это? – выказала она незнание передовых методов организации производительного труда.
- А так, - горячился Петушков-сан, - за каждый год, при условии выполнения производственного задания, получи надбавку к окладу. Уволился – надбавки долой, и начинай всё сначала, - с ожесточённым удовольствием пригрозил он Шматко. – Тогда бы многие поостереглись бросать начатое производство, не поплыли бы в неведомые страны, - сказал непонятно для Веры Васильевны. – Да ещё добавил бы один из зэковско-социалистических принципов: бригада в ответе за каждого.
По тому, как она замедлила ход, он понял, что ей нравятся его идеи. Не то, что её дерьмография.
- Сердито, - определила Вера Васильевна задумчиво. – Вас нельзя допускать к нашему демократическому руководству.
- А я и не стремлюсь, - отказался от претензий на власть только что желавший её. – мне моя работа нравится.
Она остановилась.
- Хорошо, что напомнили: мне надо возвращаться – дома ждёт неотложная работа. Так что, до свиданья, - она протянула руку.
Иван Ильич осторожно взял узкую крепкую ладонь, осторожно сжал её и, не удержавшись, спросил:
- Что это за каторга такая, что приходится вкалывать по вечерам? – Вера Васильевна рассмеялась и стала девушкой. – Расскажите, если не секрет.
- Не секрет, - они приятельски рассмеялись, вспомнив его ответ на аналогичный вопрос, - у меня несекретная работа свободным агентом по оценке антиквариата и ювелирных изделий. Самая скучная и самая интересная профессия.
- О-о! – протянул он уважительно. – Представляю, как выглядит ваша квартира.
Она опять весело рассмеялась.
- Не представляйте, всё равно не угадаете – там голо. – Ещё рассмеялась: - Лишняя мебель, особенно громоздкая, осталась в старой квартире. – Иван Ильич смутился, словно заглянул в чужую замочную скважину. – Не сердитесь за сумбурный разговор – нет настроения, - и пошла по своей тропинке, а он заметил, что ямочки между лопатками нет.
Дарька рванул было за ними, но, обернувшись и увидев, что хозяин не торопится, остановился, поджидая. Его тоже пока не интересовали демографические проблемы.
Избежать встречи с Марьей Ивановной не удалось. Только-только они с Дарькой, пыхтя, взобрались на площадку, как она вышла, сияя добрыми весёлыми голубыми глазами и такими же серёжками. На ней было красивое синее платье с приличным декольте, в разрезе которого чуть выглядывали теснящиеся полные груди, а на слегка выдающемся животе повязан затейливый белый фартучек с вышивкой, скорее декоративный, чем для дела. «Нашёлся, значит, забулдыга», - порадовался за дружную семью добрый сосед.
- Пришёл? – задал как всегда лишний вопрос, но оказалось, что не лишний.
- Нет, - ответила ожидавшая в слезах любящая жена, улыбаясь и губами, и глазами, и розовея по-девичьи. – Вот, я вам пирожков испекла, - протянула глубокую тарелку с аппетитно поджаренными толстобокими кулинарными изделиями. – Не побрезгуйте.
- Ну, что вы, Марья Ивановна! – засмущался Иван Ильич. – Зачем? – и взял тарелку, чтобы она не держала. Кроме отвратительных лавочных, других пирожков, особенно домашних, он никогда не пробовал, да к тому же не любил еды, приготовленной чужими руками. И не то, чтобы брезговал, а как-то опасался, представляя всегда, что её мяли, мешали, лепили чужие ладони и пальцы, может быть, даже плохо вымытые и часто облизываемые. – Что участковый-то?
- Сказал, что ищут, - равнодушно сообщила заботливая Марья Ивановна, радушно глядя на соседа. – Да вы кушайте, а то остынут.
Похоже, её больше волновали пирожки, чем где-то затерявшийся, слава богу, любимый муж. На интересный разговор выбежал из квартиры младший отпрыск исчезнувшего папаши. Просунул остриженную круглую голову под руку матери и, прижавшись к её тёплому боку, уставился на соседского дядьку, нахально присвоившего их пирожки.
- Хочешь? – спросил нахал и протянул шкету один пирожок.
Тот шустро схватил не очень чистыми пальцами и незамедлительно отправил в рот, пока не отняли.
- Кушайте сами, они уже ели, - не очень напористо завозражала мать.
На запах или на чавканье появился старший наследник. Ему добрый дядя подал пирожок без слов, и он без слов благодарности впился в него крепкими зубами.
- Марья Ивановна, - обратился кормилец чужим продуктом к соседке, чтобы отвлечь её внимание от незапланированного растранжиривания продукта, - вам надо устраиваться на работу, - и подал по второму пирожку каждому из проглотов. По тому, как жадно они уминали мамины изделия, он сообразил, что пацанам не больно-то много досталось. – Хватит вам быть рабыней дома и мужа. Берите всё в свои руки. Работа и свои деньги дадут вам самостоятельность и независимость от пьяных капризов мужа. Да и детей растить, по всей вероятности, придётся вам, - выдал он растущим ещё по пирожку.
- Я знаю, - согласилась мать-отец. – Господи, да как вам не стыдно! – с запозданием напала на растущее голодное племя. - Вы хоть попробуйте, Иван Ильич.
- С чем он? – поинтересовался обделённый заботливый сосед, примериваясь к единственному оставшемуся деликатесу.
- С капустой, лучком и яичками, - похвасталась калорийной начинкой умелая стряпуха. – Иван Ильич терпеть не мог капусты в любом виде. – Всё съели, негодники! Ничего вам не оставили!
- Да ладно вам, Марья Ивановна, - оправдывал сорванцов щедрый дядя. – Дети ведь! Растут – им надо. А я уже перестал расти, да и не очень-то люблю печёное тесто, извините. – Он осторожно надкусил пирожок и, не разжёвывая, быстро проглотил, не поняв вкуса. Пересилив отвращение, повторил процедуру.
- А что вы любите? – поинтересовалась смущённая соседка.
- Мы с Дарькой – отчаянные мясоеды.
В доказательство Иван Ильич наклонился и с облегчением протянул оставшиеся полпирожка псу. Тот коротко клюнул носом, фыркнул и отошёл к двери.
- Смотрите, какой разборчивый, - возмутилась обиженная Марья Ивановна.
- Да уж такой, - гордо подтвердил хозяин. – Так как с работой-то?
Она потупилась и затеребила фартучек.
- Я знаю, что надо, да как-то не решусь, - подняла на него коровьи, хотя и голубые, глаза. – В жилконторе предлагают здесь место дворничихи…
- Соглашайтесь, не раздумывая, - настоятельно присоединился к жилконторщикам разумный сосед. – Работа почти дома, и дети под присмотром.
Он отдал пустую тарелку и, радуясь, что соседская обуза вроде бы свалилась с плеч, хотел отпереть дверь и поскорее спрятаться в квартире, как вдруг Дарька взвизгнул позади него и, яростно залаяв, бросился на младшего огольца, пробравшегося за спину Ивана Ильича.
- Ты зачем его обижаешь? – строго спросил большой у маленького.
- А зачем он не даёт лапу? – чуть не плача проорал дрессировщик и нырнул под защитную руку матери.
- Марья Ивановна! – возмутился Иван Ильич. – Прошу вас, пожалуйста, накажите детям не трогать Дарьку? Хорошо?
Недотрога уже скрылся в маленькой дырке, рассерженный сосед открыл, наконец, большую и ушёл, не слушая причитаний и оправданий несимпатичной женщины.
-3-
Ещё два дня ездили на работу дружной парой, будто так было всегда. И как будто всегда встречалась в автобусе знакомая незнакомка. И будто нарочно они с ней оказывались в разных концах автобуса, и надо было передавать рвавшегося к ней малыша чужими руками. Дурно пахнущие «шанелями» и кремами женщины – начитанный кинолог к месту вдруг вспомнил, что сучки всегда валяются во всякой нечисти, чтобы отбить природный запах – напрочь отказывались брать чистое и ухоженное животное своими безобразными синими руками с наклеенными цветными ногтями, предоставляя это право мужикам, и те, улыбаясь Дарьке, осторожным конвейером переносили его к музыкантше. И как всегда, встретившись, прижавшись друг к другу, они о чём-то шептались, изредка взглядывая глаза в глаза, а ревновавшему Ивану Ильичу очень хотелось узнать о чём, и он очень надеялся, что когда-нибудь судьба столкнёт их в автобусе, и удастся подслушать.
В шарашке царило творческое затишье. Михаил всё ещё недомогал, и все маялись в творческом бездельи, ожидая какого-нибудь внешнего толчка. «Если нас прикрыть», - подумал Иван Ильич, - «то ничто и никто не пострадает». Один Шматко не мог найти себе спокойного места, уже отключившись не только от бездеятельных забот родного коллектива, но и от него самого. Номинальный руководитель всячески старался не замечать вошкотни отщепенца, променявшего ум, совесть и честь учёного на хитрость, лживость и алчность торгаша. Между ними росла и росла, расширяясь, пропасть. Сам Иван Ильич, чтобы уйти от неустойчивой действительности, погрузился, по обыкновению, в разработку новой идеи – лазерного дистанционного поисковика, изредка советуясь с Викентием Алексеевичем и подкидывая ему предварительные расчёты. Дарька до обеда спал в углу, на своём рабочем месте, не обращая внимания на слоняющихся сотрудников, напрасно не перенимающих его опыт, а после обеда, пожевав что-нибудь из принесённого хозяином, убегал в коридоры всех трёх этажей и во двор в тщетных поисках учёных собратьев. Дотерпев до четырёх, все обычно начинали испаряться по одному, разумно решив, что от их присутствия нет никакой пользы. Но в третий день пришлось задержаться. Перед самым испарением пристучала каблуками Божия жена и закричала, всполошив Дарьку, который даже испуганно гавкнул:
- Братья-славяне! Грядёт реорганизация! Блюдите дисциплину!
- Стоило ли из-за этого шуметь? – скептически возмутился нестандартный славянин Азарян. – Сообщила бы что-нибудь более новенькое.
Реорганизация, обычно обозначавшая смену вывески, была в последние годы привычной процедурой, и они успели
