вряд ли вообще в кого-то верил. Летописный рассказ полностью подтверждён археологическими раскопками в Новгороде, где были найдены материальные свидетельства и побоища, и пожара:
“… разгрому и сожжению были подвергнуты прибрежные кварталы Неревского и Людина концов. Приведенная в рассказе поговорка “Добрыня крестил мечем, а Путята огнем” подтвердилась раскопками этих кварталов, выявившими следы мощного пожарища. В Неревском конце под слоем пожарища обнаружены два больших клада серебряных дирхемов, владельцы которых уже не имели возможности вернуться за своими сбережениями”
(В.Л. Янин “Очерки истории средневекового Новгорода”, с. 29, М., 2008)
А в Киеве, тем временем, началось строительство главного, на тот момент, христианского храма:
“Въ лЪто 6497 (989). Посемь же Володимеръ живяше въ законЪ хрестьянстЪ, помысли создати церковь пресвятыя Богородица, и пославъ приведе мастеры отъ Грекъ. И наченшю же здати, и яко сокончаша зижюще, украси ю иконами, и поручи ю Настасу Корсунянину, и попы Корсуньскыя пристави служити в ней, вдавъ ту все, еже бЪ взялъ в Корсуни: иконы, и съсуды, и кресты”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, Рязань, 2001)
Славно князь Владимир обобрал Херсонес – не только медные статуи, но и церковную утварь вывез, и никакой Стефан Сурожский ему не помешал. И мастеров тогда же привёл на Русь, иначе как бы они успели так быстро начать строительство? Да, в придачу, и попов из города бесцеремонно забрал, не спрашивая их согласия, тоже в качестве трофеев. А теперь пусть поработают на князя, если жить хотят. И они работали, как умели, переделывали русскую жизнь на ромейский лад, со злобой выкорчёвывали любые проявления русского национального чувства (как это знакомо нам). С крещением Руси был запущен процесс денационализации русских, превращения их в безродных православных. К счастью, завершить этот процесс не удалось (пока не удалось), потому как очень уж много врагов набросилось на Русь. Перед нашествием иноплеменников не устоят христианские космополиты, чьи помыслы устремлены лишь к царствию небесному. Сражаться свирепо, отчаянно, до конца способны только убеждённые патриоты, чьё самосознание остро отточено, как меч.
V
Под 991 годом отмечено крещение Ростова “и крести безъ числа людей, и многiа церкви въздвиже” (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, М., 2000). В том же году:
“…прiиде ПеченЪжскiй князь Кучюгъ, иже нарицаются Измаилите къ Володимеру, въ Кiевъ, и прiатъ вЪру Греческую, и крестися во Отца и Сына и Святаго Духа, и служаше Володимеру чистымъ сердцемъ, и много на поганыхъ одолЪнiе показа <…> Того же лЪта прiидоша къ Володимеру послы изъ Рима отъ папы, съ любовiю и съ честiю”
(Там же)
Печенежскому князю, видимо, грозила смертельная опасность со стороны соплеменников, иначе он ни за что не сменил бы свою привольную жизнь в степи на службу в княжеской дружине. Среди бывших сородичей у Кучуга осталось немало врагов и, когда он “на поганыхъ одолЪнiе показа”, то, скорее всего, сводил личные счёты. Римское посольство уже ничего не могло изменить в церковной политике – католичество Владимир отверг и не собирался менять своё решение.
На следующий год: “Ходи Володимеръ въ Суздалскую землю, и тамо крести всЪхъ <…> Того же лЪта прiидоша послы къ Володимеру отъ Болеслава Лятскаго” (там же). О чём говорили польские послы с Владимиром, летописцу не было известно, но польский хронист Галл Аноним (XI-XII вв.) жаловался на отказ русского короля выдать свою сестру за Болеслава, чем будто бы он нанёс тому обиду (Галл Аноним “Хроника и деяния князей или правителей польских”, с. 35, М., 1961). Под королём понимался Ярослав, и мнимая обида служила оправданием для мародёрства поляков на Руси. Учитывая маниакальное желание Болеслава I непременно породнится с киевской династией, вполне вероятно, что и это посольство преследовало ту же цель. Болеславу очень хотелось стать королём, а за русскими князьями в Европе признавался королевский статус. И Болеслав, страдавший от комплекса неполноценности, надеялся удачной женитьбой повысить свой авторитет в борьбе за королевскую корону. Получив отказ от Владимира, он молча проглотил обиду. Это поляки восторгаются Болеславом, прозвали его Храбрым, но с Владимиром Болеславу было не равняться, и свою хвалёную храбрость он задвинул подальше.
В том же году “прiидоша послы отъ Андриха Чежскаго, съ любовiю къ Володимеру въ Кiевъ” (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, М., 2000). Все эти посольства подтверждают международное признание русской христианской церкви, создаваемой Владимиром. Летописец удовлетворённо отметил: “… и бЪ живя съ князи околними миромъ, съ Болеславомъ Лядьскымь, и съ Стефаномь Угрьскымь, и съ Андрихомъ Чешьскымь, и бЪ миръ межю ими и любы” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 124, Рязань, 2001).
Христианизация Руси продвигалась туго. Горожан ещё удавалось крестить насильно, но подавляющее большинство населения страны оставалось сельским. И оно-то оказывало самое ожесточённое сопротивление. Никакой дружины не хватит, чтобы вылавливать по лесам всех недовольных, да и дружина тогда быстро закончится. Приходилось дружинников умасливать. К примеру, как только они заупрямились, не желая пользоваться за столом деревянными ложками, так князь тут же велел изготовить ложки серебряные: “яко сребромъ и златомъ не имамъ налЪсти дружины, а дружиною налЪзу сребро и злато” (там же, с. 123). Посмели бы дружинники так говорить со Святославом? А просто выхода другого у Владимира не оказалось. Под тем же годом в летописи помещено и сообщение о разбоях на Руси. Страну крестили и в результате начались разбои, о каких раньше не слыхивали. По крайней мере, в летописях ни о чём подобном не сообщалось. Нарастало народное сопротивление христианским реформам, и тут без дружины было никак не обойтись. Так что, два летописных сообщения явно связаны одно с другим. О размахе надвигающейся смуты свидетельствует тот факт, что перепуганные корсунские попы потребовали от князя введения на Руси смертной казни для ослушников:
“Живяше же Володимеръ в страсЪ Божьи, и умножишеся зело разбоеве, и рЪша епископи Володимеру: “се умножишася разбойници; почто не казниши ихъ?” Онъ же рече имъ: “боюся греха”. Они же рЪша ему: “ты поставленъ еси отъ Бога на казнь злымъ, а добрымъ на милование; достоитъ ти казнити разбойника, но со испытомъ”. Володимеръ же отвергъ виры, нача казнить разбойникы. И рЪша епископи и старци: “рать многа; оже вира, то на оружьи и на конихъ буди”. И рече Володимеръ: “тако буди”. И живяше Володимеръ по устроенью отьню и дЪдню”
(Там же, с. 124)
Летописец сообщил важную информацию: во времена языческой Руси смертная казнь не применялась, преступления карались только штрафом. Языческие нравы на проверку оказываются мягче христианских. Это церковникам недостаточно заставлять людей жить “в страсЪ Божьи”, народ обязан бояться и земных властей. Страх смерти, скорой и неотвратимой, намного действенней проповеди. Летописный рассказ представляет собой обычный анекдот. Не посмели бы попы указывать князю, что ему надлежит делать, они исполняли княжескую волю по христианизации страны, а умничать им не дозволялось. Ну, разве что боярам могли пожаловаться и от бояр же услышали издевательский ответ князя: “боюся греха”. Князь-то знал, что штрафы составляли существенный источник пополнения государственной казны, отказываться от которого неразумно. Мнение группы попов иностранного происхождения в расчёт не принималось. И “старци” давно уже не руководили народом, государственные вопросы решали князь и приближённые к нему бояре. Владимир продолжал жить по установлению “отьню и дЪдню”, это значит, что иноземное вмешательство в княжеские распоряжения не допускалось. Летописец проговорился, что начались не просто разбои, а “рать многа”, отсюда следует, что впервые на Руси полыхнула самая настоящая гражданская война. Вот он какой – скороспелый подарочек новой религии, да, притом, и далеко не последний. Новую веру вводили с большой кровью:
“Всего из археологически изученных древнерусских укрепленных поселений не дожили до середины XII в. 37 (15,3%) из 242 памятников. Гибель большинства из них на рубеже X-XI вв. объясняется не только ударами кочевников, но и становлением единого государства Руси. Опорные пункты местного сепаратизма и сопротивления уничтожались центральной властью”
(А.В. Куза “Укрепленные поселения” // “Древняя Русь. Город. Замок. Село”, с. 50, М., 1985)
Становление русского государства к тому времени давно уже состоялось. Гибель укреплённых поселений произошла синхронно с крещением Руси, которое и явилось главным событием той эпохи в истории нашей страны. Церковники очень неохотно вспоминали о языческом сопротивлении, но в летопись просочились сведения о пропаганде волхвов среди народа:
“В лЪто 6532 (1024) <...> въсташа волъсви в Суждали, избиваху старую чадь…”
“В лЪто 6579 (1071) <...> приде волхвъ, прелщенъ бЪсомъ; пришедъ бо Кыеву глаголаше, сице повЪдая людемЪ: яко на пятое лЪто ДнЪпру потещи вспять и землямъ преступати на ина мЪста, яко стати Гречьскы земли на Руской, а РусьскЪй на Гречьской <..> в РостовьстЪй обласи, вЪстаста два волъхва отъ Ярославля <..> волхвъ всталъ при ГлЪбЪ НовЪгородЪ, глаголеть бо людемъ, творяся акы Богъ…”
“В лЪто 6599 (1091) <...> волхвъ явися РостовЪ, иже вскорЪ погыбе”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 144, 170-171, 175, 207, Рязань, 2001)
Указано, что эти волхвы приходили из Суздаля, Ярославля, Ростова – территорий, где почитался Велес. Стало быть, они и были жрецами Велеса. Им удалось уцелеть, потому что все силы государства и церкви оказались брошены на искоренение культа Перуна. Всех перечисленных волхвов поспешно убили. Церковники сразу же дали понять, что вести религиозные диспуты они не намерены. Жрецы запрещённого культа подлежали физическому уничтожению. Попы лицемерно рыдают о гонениях на христианскую церковь (которыми они считают любые неудобства для себя), но стоит им почувствовать власть, как тут же начинается дикая расправа с конкурентами. Во времена язычества христианам дозволялось жить на Руси, и никто их не преследовал. Христианская церковь не оставляла язычникам даже права на жизнь. Церковный террор вызывал озлобление некрещёной Руси и ответные действия. Возможности тайных язычников были ограничены, тогда как к услугам церкви оставались все ресурсы государства, и язычники перешли к партизанской войне. Сколько людей скрывалось по лесам, теперь не узнать, но их насчитывалось немало. Воспоминания о лесных жителях постепенно трансформировались в народные рассказы о леших.
Леший в народных верованиях отличается от нечистой силы. “В русских заклинаниях его обычно называют лес праведной” (Д.К. Зеленин “Русская этнография”, с. 592, М., 2013). Леший не боится креста, больше того, он сам порой пользуется словом божьим во время драки с чертями. Только произнести
