болгарам пришлось смириться. По крайней мере, на этот раз. Интересно сообщение о посольстве, которое Владимир отправил в Рим. Он явно старался блокировать претензии константинопольского патриарха на русскую епархию.
Повышенная опасность, которой теперь подвергалась русская земля побуждала князя искать оптимальное решение накопившихся проблем. Не в одиночку, конечно, он разрабатывал свою стратегию, а с доверенными помощниками: “БЪ бо Володимеръ любя дружину, и с ними думая о строи земленЪмъ, и о ратехъ, и о уставЪ земленЪмъ” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 124, Рязань, 2001). И оптимальное решение было найдено. Следовало срочно укреплять степную границу. Это решение стало определяющим для страны на много веков вперёд. Собственно, принято оно было ещё в 988 году и это свидетельствует о том, что после крещения Руси печенежская опасность моментально выросла до угрожающих масштабов.
“И рече Володимеръ: “се не добро, еже мало городовъ около Киева”. И нача ставити городы по ДеснЪ, и по Востри, и по Трубежеви, и по СулЪ и по СтугнЪ, и поча нарубати мужЪ лучьшиЪ отъ Словенъ, и отъ Кривичь, и отъ Чюди, и отъ Вятичь, и отъ сихъ насели грады; бЪ бо рать отъ ПеченЪнъ…”
(Там же, с. 119)
В Никоновской летописи – это событие датировано 990 годом и добавлено, что предшествовала ему большая беда, которая, дескать, и надоумила Владимира (или его советников), как спастись от степных набегов:
“В лЪто 6498. Приходиша множество ПеченЪгъ, и многа зла сотвориша христiаномъ; Володимеръ же со множествомъ вой изыде противу ихъ, и многихъ изби, и мало отъ нихъ избЪжаша. Нача ставити Володимеръ грады…”
(Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 58, М., 2000)
Построенных крепостей оказалось недостаточно, печенеги в степи всё прибывали и пришлось усиливать оборонительную линию:
“В лЪто 6499 (991). Володимиръ заложи градъ БЪлъгородъ, и наруби въ нь отъ инЪхъ городовъ, и много людий сведе в онъ; бЪ бо любя градъ сь”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, Рязань, 2001)
Об этой оборонительной линии сообщал один из иностранных путешественников, гостивший у князя Владимира в 1008 году – миссийный (без епархии) архиепископ Бруно Бонифаций (второе имя – монашеское), внезапно воспылавший желанием проповедовать среди печенегов (“Бруно Кверфуртский” // “Православная энциклопедия”, т. VI, с. 275-276, М., 2003). Свою историю он изложил в письме немецкому королю Генриху II, и, проявив крайнее высокомерие и невежество, даже не удосужился выяснить, как зовут правителя страны, где он прожил около месяца. Так и остался для него наш князь безымянным государем русов. А ведь Владимир принял миссионера радушно и долго убеждал отказаться от бессмысленного путешествия. Он хорошо знал, что представляют собой печенеги и понимал бредовость замыслов Бруно. Но тому не терпелось стать христианским мучеником. Чтобы хоть как-то уберечь незадачливого миссионера от жуткой расправы, Владимир наделил его полномочиями посла, хотя проку от скороспелого посла никакого. И вот тут Бруно сообщил сведения, представляющие исторический интерес:
“… он два дня проводил меня сам с войском до последнего предела своего государства, который (предел) он, по причине скитающегося неприятеля, оградил отовсюду самым крепким частоколом на весьма большое пространство. Он слез с коня на землю; я шел впереди с товарищами, он следовал с своими старшинами, и так мы вышли за ворота; он стал на одном холме, мы стали на другом <…> государь послал старшину своего к нам с сими словами: “Я довел тебя до места, где кончается моя земля, начинается неприятельская. Ради Бога прошу тебя не погубить к моему бесчестию, жизнь свою понапрасну. Знаю, завтра прежде третьего часа, без пользы, вкусишь ты горькую смерть”
(А.Ф. Гильфердинг “Неизданное свидетельство современника о Владимире Святом и Болеславе Храбром”, с. 14, М., 1856)
Можно представить, насколько ужалась русская земля, если она заканчивалась уже через два дня пути на юг. Ещё недавно Причерноморье не было неприятельской землёй, русские поселения доходили до морского побережья, русские рыбаки промышляли на Чёрном море, киевские князья утверждали свою власть в низовьях Днепра и Дуная. И всё изменилось за двадцать лет: Владимиру пришлось отгораживаться системой крепостей от земли, которую его предшественники рассматривали как свою.
Вскоре Бруно и его спутники были схвачены печенегами. Пленников ожидала неизбежная смерть и только статус послов спас им жизнь. Мести князя Владимира печенеги всё-таки боялись, поэтому миссионерам сохранили жизнь и даже позволили проповедовать в течение пяти месяцев, безо всякого успеха, конечно. Бруно похвалялся, что установил мир между печенегами и Русью, что было неправдой. Кочевников может удержать от грабежей жестокий разгром, но никак не проповедь. Не заслуживает доверия и утверждение, что государь русов (Бруно упорно не называл Владимира по имени) “ради дела Господня удовлетворяя моей просьбе, дал в заложники сына” (там же, с. 17). Бессмысленно гадать, какого из своих сыновей Владимир посылал к печенегам. Никакого. Ни один русский источник не подтверждает измышления немецкого проповедника, а это означает, что они не достоверны. Если Бруно не знал по имени русского князя, то тем более он не знал его сыновей. Здравый смысл подсказывает другое объяснение. После ожидаемого провала христианской миссии, русский князь отправил к печенегам настоящее посольство для обсуждения условий перемирия. Руководителя посольства Бруно и принял за княжеского сына. Вместе с посольством Бруно направил к печенегам лично назначенного им епископа, где тот и сгинул (там же).
Но Бруно упрямо стремился к мученической смерти. Не вышло с печенегами – он в 1009 году отправился проповедовать к пруссам. Путешествие тем более бесполезное, что Бруно и сам не верил в действенность своей проповеди. В письме к Генриху II он пытался помирить немецкого короля с польским Болеславом I, чтобы соединёнными войсками устрашить пруссов и лютичей, вынудив их принять христианство (там же, с. 23-25). Спятивший проповедник мечтал удостоиться венца святого мученика. Такое не лечится. О последних похождениях Бруно Бонифация рассказал его родственник и соученик Титмар Мерзебурский:
“В 12-й год своего обращения и славного образа жизни он отправился в Пруссию, стараясь оплодотворить эти бесплодные земли Божьим семенем; но грубая почва, из-за разросшихся терниев, не могла быть легко разрыхлена. Когда он проповедовал на границе этой страны и Руси, то сначала испытывал притеснения со стороны жителей, а затем, продолжая нести Евангелие, был ими схвачен и, кроткий, как агнец, ради любви к Христу, который есть глава церкви, обезглавлен 14 февраля вместе с 18 своими спутниками”
(Титмар Мерзебургский “Хроника”, кн. VI.96, с. 130, М., 2009)
Рассказ Титмара Мерзебургского почти дословно повторён в Магдебургских анналах, но дата изменена на 9 марта, и область Пруссии, в которую прибыл Бруно, по ошибке отнесена к Руси, тогда, чтобы разметить пограничье, сюда приписали ещё и Литву, которой изначально не было (“Магдебургские анналы” // М.Б. Свердлов “Латиноязычные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв.”, с. 263, С.- Петербург, 2017). Совсем коротко эта история изложена в Кведлинбургских анналах (там же, с. 82). Ну и нечего жалеть святошу, сам напросился – его предупреждали о запрете проповедей, да он не внял. Западная церковь прославляла Бруно Бонифация, кардинал Пётр Дамиани (Пётр Дамиани “Житие блаженного Ромуальда” //“Древняя Русь в свете зарубежных источников”, т. IV, с. 90-92, М., 2010) и монах Адемар (Адемар Шабанский “Хроника” // там же, с. 88) без зазрения совести приписывали ему крещение Руси. Пустые басни. Для нас интереснее другой момент. Титмар Мерзебургский местом гибели Бруно Бонифация назвал пограничье Пруссии и Руси. Но дело в том, что Киевская Русь не имела непосредственной границы с Пруссией, немецкий автор имел в виду какую-то совсем другую Русь.
VII
Поисками южнобалтийской Руси занимался советский историк А.Г Кузьмин (А.Г Кузьмин “Варяги” и “Русь” на Балтийском море // “Вопросы истории”, №10, 1970, с. 42) и он обратил внимание на очень интересное свидетельство, особая ценность которого заключается в том, что это не просто наблюдения частного лица, а точный юридический документ. Называется он “Dagome iudex” по первым его словам и является дарственной польского князя Мешко (X в.), отдающей под покровительство римского престола некий город “Schinigsne” вместе с округой, границы которой чётко обозначены:
“… передали святому Петру целиком один град [государство], который называется Схигнесне, со всеми его окрестностями [прилежащими территориями] в пределах таких границ, от первой стороны, начиная Длинным морем, [оттуда] границей Пруссии вплоть до места, которое называется Русь, и границей Руси, протягивающейся до Кракова вплоть до реки Одра, прямо до места, которое называется Алемура, а от самой Алемуры вплоть до земли Мильско и от границы Мильско, прямо до Одры, оттуда, идя вдоль реки Одра, вплоть до упомянутого города Схигнесне”
(Н.И. Щавелева “Польские латиноязычные средневековые источники”, с. 28, М., 1990)
В X веке была официально зарегистрирована область Русь, располагавшаяся между Краковом и землёй пруссов. И это факт. У Адама Бременского (XI в.) есть соответствующая запись : “Христианнейший король Болеслав в союзе с Оттоном III подчинил себе всю землю славян, а также Русь и пруссов…” (Адам Бременский “Деяния архиепископов Гамбургской церкви” // Адам Бременский, Гельмольд из Босау, Арнольд Любекский “Славянские хроники”, с. 119, М., 2011). Здесь имеется в виду вовсе не захват Болеславом Киева, который произошёл в 1018 году, это более раннее событие, потому что союзник Болеслава Оттон III умер ещё в 1002 году. Русь помещена между землёй славян и пруссами, а под землёй славян понималось славянское Поморье (М.В. Бречкевич “Введение в социальную историю княжества Славии, или Западного Поморья”, Юрьев, 1911). То есть Русь из “Dagome iudex” входила в объединение поморян, занимая восточную его часть и действительно граничила с Пруссией. Повторил это известие Герборд (XII в.), назвав славян померанами, то есть поморянами (“Беседа Герборда о житии Оттона, Бамбергского епископа” // М.Б. Свердлов “Латиноязычные источники по истории Древней Руси IX-XIII вв.”, с. 235, С.-Петербург, 2017). Оттон Фрайзингенский (XII в.) ограничивал Польшу: “…имея c запада реку Одер (Oddera), с востока – Вислу (Vistula), с севера – Русь (Rutheni) и Скифское море (mare Sciticum), с юга – Чешский лес (silvae Boemorum)” (Оттон Фрайзингенский “Деяния императора Фридриха” // “Древняя Русь в свете зарубежных источников”, т. IV, с. 250, М., 2010). Киевская Русь находилась на востоке, а на севере с Польшей граничили поморяне. Испанский еврей ибн Йа’куб, совершивший путешествие по Европе в 960-980 годах сообщал: “Граничат с Мешко на востоке русы и на севере пруссы. Жилища пруссов у окружающего моря <…> Нападают на них русы на кораблях с запада”
