Выбор князя Владимира 3. Отрекаясь от пращуров

это слово должен непременно кто-то из людей, а уж леший потом отблагодарит его по-царски. Леший не вредит людям, он охраняет лесные богатства и его даже называли лесничим. Он, правда, любил подшутить над людьми, порой зло шутил, порой добродушно, но враждебным людям он не был: “Обычно его считают добрым, честным и сговорчивым <…> он любит подшутить над человеком <…> Однако ни один зверь не тронет такого сбившегося с дороги человека, потому что он находится под защитой лешего” (Д.К. Зеленин “Восточнославянская этнография”, с. 415, М., 1991). Нередко люди дружили с лешим, и он помогал им, требуя лишь, чтобы эти люди не хвалились его дружбой. Лешие брали дань с крестьян за право пасти скот в их владениях, но за это охраняли стада от диких зверей. Временами лешие похищали детей, но только некрещеных или проклятых, эти дети вырастали в лесу и тоже становились лешими. Вообще, леших было очень много, и каждый лес делился между ними на отдельные владения. Жили они в таких же жилищах, как и люди и тоже семьями – с жёнами и детьми. Могли лешие жениться и на деревенских женщинах и жили с ними в согласии. “В Тульской губ. (в Одоевском у.) указывают на окрестности села Анастасова и уверяют, что в старину, когда около села были большие леса, девушки сами убегали к лешим, жили с ним года два-три, и затем возвращались домой с кучей денег” (С.В. Максимов “Нечистая, неведомая и крестная сила”, с.76, С.-Петербург, 1903). Жить у лешего было сытно, хотя и скучно. Как самый обычный человек леший иногда нанимал себе работников и всегда честно с ними рассчитывался. И выглядел леший вполне по-человечески, только левая пола кафтана у него запахнута за правую, в отличие от других людей” (Д.К. Зеленин “Восточнославянская этнография”, с. 415, М., 1991). По описанию лешие напоминают не столько сверхъестественных существ, сколько загадочный лесной народ, живущий в лесах своей собственной жизнью.
    После церковного раскола люди, не признававшие нововведений, уходили в леса, сохраняя привычный уклад жизни. По-видимому, нечто подобное, только в куда больших масштабах, происходило при введении христианства на Руси, когда весь народ был оскорблён надругательством над верой предков. Больше всех пострадали, конечно, жрецы. Они не только потеряли богатства и привилегии, на них была объявлена безжалостная охота. Правда, среди простого народа они ещё сохраняли авторитет, христианство укрепилось лишь в городах, а сельское население оставалось языческим. Но затем церковь добралась и туда – разрушались святилища, вырубались священные рощи. Язычество сопротивлялось, и в лесах, подальше от чужих глаз, стали появляться новые святилища. Там, в глуши поселились последние языческие жрецы в надежде сохранить древние культы. Но сами они оставались вне закона, а власть попала в руки их врагов. Оставалось тайно вербовать сторонников и копить силы для борьбы с христианством.
    Показанные в летописи мятежные волхвы, по-видимому, этим и занимались. В своей иерархии они явно были не из главных, даже, скорее всего, и не настоящие волхвы, а так, мелкие служители. Осуществляли связь между общинами, собирали информацию. Таких много бродило по дорогам, а в летописи отметились неудачники. Те, что не смогли вовремя оценить всей опасности своего положения. Подлинные руководители сопротивления себя не обнаруживали и в сомнительных историях не участвовали. Попусту рисковать не хотелось.
    Но в этом и проявилась уязвимость язычества. Для язычника христианский бог так же реален, как и его собственные боги, тогда как христианин признаёт только одного Христа. Люди, принявшие христианство, для язычества потеряны, они теперь принадлежат враждебному сильному богу, тогда как христиане могут крестить язычников, не считаясь с их верой. Лешие крадут детей некрёщеных или проклятых, то есть не принадлежащих христианскому богу (П.Г. Богатырёв “Верования великоруссов Шенкурского уезда (из летней экскурсии 1916 года)” // “Этнографическое обозрение”, № 3-4, 1916, с. 49). Должно быть, язычники, видя, как тают их ряды, перешли к радикальным методам – похищали детей, над которыми, по их мнению, христианский бог ещё не властен, и воспитывали их как язычников. Случалось и наоборот: “Бывали случаи, когда находили лесункиных детей в лесу” (П. Ефименко “Демонология жителей Архангельской губернии” // “Памятная книжка для Архангельской губернии на 1864 год”, с. 53, Архангельск, Губ. тип., 1864). Рассказывали, что леший обычно сидит на пеньке и чинит лапти, а когда месяц зайдёт за облако, леший кричит: “Свети, светило!” (Д.К. Зеленин “Великорусские сказки Вятской губернии”, с. 205, Петроград, 1915). По описанию – обычный человек, только верящий в силу заговора. Любой крестьянин был убежден в обязательном исполнении заговора потусторонними силами.
    Леший не может припугнуть чертей крестом и молитвой, потому что он язычник, и нуждается в посредстве христианина, чтобы получить помощь от христианского бога. Громкий свист леших – удобное средство общения на больших расстояниях. Так они, видимо, предупреждали сородичей об опасности. Понятно, почему леший не разрешал хвалиться дружбой с ним – если власти узнают про языческую общину в лесу, ей придётся плохо. Сообщения о дани, которую лешие будто бы брали с людей, возможно, отражают реальные факты. Когда языческие общины ещё обладали значительной военной силой, они могли жить за счёт поборов с окрестного населения.
    Языческое сопротивление не было тщетным. Христианизация Руси оказалась приостановлена. На окраинах страны и в малодоступных местах языческие святилища продолжали функционировать вплоть до XIII века. Остатки таких святилищ обнаружены на Смоленщине, Псковщине, в Припятском Полесье и Прикарпатье (И.П. Русанова, Б.А. Тимощук “Языческие святилища древних славян”, с. 45-49, М., 2007). Сложилось зыбкое равновесие, когда язычники не могли вернуть себе прежнее положение в стране, но и христианская церковь исчерпала все возможности в попытках установить своё господство на Руси. И кто знает, как повернулась бы история, если бы не татарское нашествие. Языческие поселения, рассеянные по лесам, оказались беззащитны перед ордами кочевников. Зато позиции церкви, угождавшей завоевателям, напротив, укрепились, и она постаралась этим воспользоваться, чтобы искоренить в народе влияние волхвов.

                                                                                                    VI

    Крещение принесло на Русь бедствия, о которых летописцы упоминают коротко, и выводов принципиально не делают:

    “В лЪто 6496 (988) <…> бЪ бо рать от ПеченЪгъ, и бЪ воюяся с ними и одоляя имъ”
    “В лЪто 6504 (996) <…> По сихже придоша ПеченЪзи к Василеву…”
    “В лЪто 6505 (997) <…> бЪ бо рать велика бес перестани <…> не бЪ бо вой у него, ПеченЪгъ же множьство много”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 119, 120, 124, Рязань, 2001)

    До сих пор с печенежской проблемой Русь по-настоящему не сталкивалась (кроме одиночного набега 968 года). Можно бы списать всё на передвижение кочевников, только вот началось оно именно после крещения Руси. И даже аккурат в тот же год. До сих пор печенеги смирно сидели возле Дуная. Конечно, их шайки подстерегали неосторожных купцов на порогах, но кочевать по степи, подставляя себя под удар русских дружин, печенеги не смели. И только одно событие было способно кардинально изменить ситуацию в Восточной Европе – крещение Руси. Почувствовав ослабление военного давления на них, печенеги сами перешли к активным действиям. Русским войскам не до них – они воюют со своим народом, некому пресечь расселение печенегов по всему Причерноморью. А как только печенеги расселились по степи, то русские селения оказались доступны для их набегов. Ситуация определялась логикой событий: князь Владимир организовал крещение страны, княжеское самоуправство встретило сопротивление народа, насильственные методы насаждения христианства вызвали ответный вооружённый отпор, чем шире по стране распространялось христианство, тем больше войск требовалось на его поддержку. Где же ещё взять войска для защиты границ? Главным врагом правители всегда считают свой народ, а борьба с внешней угрозой – дело второстепенное. В конце концов, и те, и другие живут за счёт грабежа и всегда найдут общий язык.
    Летописные известия ясно показывают, как ситуация на Руси неуклонно изменялась к худшему. Сначала Владимир успешно воевал с печенегами и “одоляя имъ”, но набеги продолжались, усиливались и, наконец, в последнем известии прозвучал уже крик души – война идет беспрерывно, печенегов становится всё больше и “не бЪ бо вой у него”. Как же так, до сих пор войск всегда хватало, и чтобы печенегов прижать, и для далёких походов? Нет, не печенегов стало больше, а всё меньше войск отряжалось на степную границу. Насаждение христианства Владимир считал более срочной задачей, нежели оборона страны. Князь сделал свой выбор и тем самым навлёк на Русь бедствия, о которых и не подозревал – многовековую схватку Руси с бесчисленными степными ордами. Ой, как много крови пролилось ради сомнительного удовольствия молиться израильскому богу.
    Нельзя сказать, что печенегам всё сходило с рук, доставалось им изрядно. Владимир не зря собрал у себя в Киеве богатырей со всей Руси, да и воеводы у него знали своё дело:
    “ В лЪто 6500 (992) <…> посла Володимеръ на ПеченЪги, и одолЪша имъ, и възвратишася съ побЪдою и радостiю къ Володимеру <…>
    В лЪто 6509 (1001). Александръ Поповичъ и Янъ Усмошвець, убивый ПеченЪжьскаго богатыря, избиша множество ПеченЪгъ, и князя ихъ Родмана и съ трема сыны его въ Кiевъ къ Володимеру приведоша <…>
    В лЪто 6512 (1004). Идоша ПеченЪзи на БЪлъградъ; Володимеръ же посла на нихъ Александра Поповича и Яна Усмошвеца съ многими силами. ПеченЪзи же слышавше, побЪгоша въ поле <…> Того же лЪта убiенъ бысть Темирь, князь ПеченЪжскiй, отъ своихъ сродникъ”
                    (Никоновская летопись, ПСРЛ, т. IX, с. 64, 68, М., 2000)

    Очевидно, печенежский князь Тимур (а может, летописец просто перенёс на него имя знаменитого Тимура) поплатился жизнью за недавнее поражение, и сородичи, не получившие военной добычи, выместили на нём свою злобу. Александра Поповича летописец взял из фольклора, но Ян Усмошвец был реальным человеком и прославился в битвах с печенегами. Вспоминал летописец и другого богатыря: “Рагдай Удалой, яко наЪзжаше сей на триста воинъ” (там же). Не задаром на пирах у Владимира дружинники ели на серебре, свой почёт они отрабатывали сторицей. Но отдельные победы проблему не решали, к тому же приходилось воевать и с волжскими болгарами:

    “Въ лЪто 6502 (994). Ходи Володимеръ на Болгары, и много ратовавъ ихъ побЪди, и възвратися съ радостiю въ Кiевъ <…> Того же лЪта послы Володимеровы прiидоша въ Кiевъ, иже ходиша въ Римъ къ папЪ <…>
    Въ лЪто 6505 (997). Ходи Володимеръ на Болгары Волжскiа и Камскiа, и ододЪвъ плЪни ихъ”
                    (Там же, с. 65-66)

    Волжская Болгария раздвигала свои границы, и её правители были не прочь увеличить зону своего влияния за счёт Руси. Но соотношение сил складывалось не в их пользу, да и Владимир был опытным полководцем, так что