себя винить и обзывать нехорошими словами: «Я - последний рудимент ячейки общества. Любитель злачных мест и, наверное, переносчик венерических заболеваний. Снести бы к чёртовой матери эту гостиницу, эту клоаку, а на её месте возвести здание Пенсионного фонда Генеральной Прокуратуры РФ.
«Хорошая идея, - подначивал я, - предложи «Глобусу Москвы» свою кандидатуру. Мы только гостиничной бронзы и дубовой мебели распродадим на сто лимонов. А дальше - хоть подземный переход пусть строят. Не жалко».
Потом Влад ушёл в гостиничный буфет и скоро вернулся повеселевшим, с закуской сильно подогретой, початой бутылкой джина и забавной новостью - дежурного милиционера уже уволили без выходного пособия.
Не договорив до конца, он грохнулся на кровать и стал пускать пузыри во сне.
Я достал из дорожной сумки Дневник неизвестного, раскрыл его наугад, чуть дальше середины, и попытался перевести и усвоить сложное Сопротивление, которое не вязалось с фабульной конвой всей истории записанной неизвестным ранее.
Глава пятая.
Не полностью расшифрованные записи из дневника неизвестного.
Сопротивление (упражнение) сороковое.
Отвар из листа салата Латука, двух цветков зверобоя, кубика корня Дракона, двух капель смолы шелковицы, высушенной косточки в форме лопатки от ночной жабы, пойманной в страстную неделю и раздавленной большим пальцем правой руки, корня «кособрылки» выпить на Ивана - Купала.
После принятия отвара, лечь на левый бок. Затем принять позу покойного и сделать ещё двадцать глубоких вдохов. Имитация смерти. После появления «проводника» поблагодарить его и попросить, чтобы он показал начало твоей смерти.
Проводник, а это был Бэс, сидел у меня на правом плече и жевал пихтовую смолу.
«Умереть, чтобы вспомнить? Странное у тебя представление о мозгах, - усмехался египетский божок, - ну, если ты такой путанный, то получи картинку!»
«Итак, впервые я умру, когда мне исполнится 25. Всё точно по предсказанию одной деревенской колдуньи - векши, у которой за девять лет до моей смерти мы организованной группой подростков крали на огороде Кузьмичёву траву.
Умру я так: пойду быстрым шагом по улице, и на меня упадёт утюг. Я буду не местным, и потому не смогу знать, что утюг за долго до меня вылетал из окна пятого этажа с регулярной периодичностью. Но, как правило, безобидно, пока не нашёл в моем лице исключение.
Векша предрекала: « А самое обидное, что никого не накажут. Ну, как можно наказать умопомешанного, Он ведь, как ребёнок: бросил - попал, не попал - опять бросил».
Векша в деталях рисовала образ убийцы: « Он такой крупный, самодовольный мужчина, который никак не расстанется с мыслью, что жизнь по-настоящему ещё так и не начиналась, что строго выстроенные в систему удачи - это лишь мизерный аванс его судьбе, счастье в двух шагах, а богатство - рудимент, примостившееся в нём с рождения, как блёклое родимое пятно.
- Зачем мне всё это знать? - спрашивал я колдунью.
- Пока не знаю, - отвечала она, и подливала в пиалу самогон - Но, если говорю, значит - надо!
Мы пили деревенский самогон, точно шурпу, отхлёбывали вонючую жидкость из пиал вместе с кусками хлеба.
- Правда, что векши ночью превращаются в чёрных собак с фиолетовыми глазами? - Это уже интересовался Герасик. Спрашивал он вяло, без любопытства, но с тактичным намерением указать, что не просто так, а с благодарностью глушит чужой самогон.
- На счёт фиолетовых глаз ничего не скажу, не знаю.
Содержательные ответы старушки здорово нас смешили, поскольку близко походили на стандартные ответы учительницы по истории:
«Надежда Макаровна, правда, что Ленин умер от сифилиса?»
«По поводу кончины Владимира Ильича ничего сказать не могу. А в учебниках написано: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»
Значит, сифилис всё-таки был, и фиолетовые глаза - тоже. За 9 лет нас научили в школе задавать вопросы только таким образом, чтобы в них самих уже просматривался ответ. Но высшее мастерство - это повествовательная женская речь, которая состоит из 99% вопросительных предложений. Оставшийся процент - на совести натуральных блондинок, которым всю жизнь необходимо доказывать, что они - не конченные дуры.
Почему-то я хотел высмотреть в старушке фиолетовые глаза Обронённое Герасиком слово, упало на благодатную почву. Я напряженно всматривался: грязная лампочка без абажура под потолком разбрызгивала свет рыжими пятнами. Эффект был таким: источник света создавал тени. Всё пряталось в тени её обители.
- Вы, юноши, дерзкие, но добрые и бестолковые, - несколько раз за ночь повторяла колдунья, - зачем вы сожгли вчера Векшин лог?
Мы - и правда - жгли сухие кусты можжевельника вчера ночью, но зачем? Разве можно объяснить поступки, причины которых кроются в коллективном психозе? В благородном порыве повеселить свою компанию?
- А за то мы, бабушка, выше тебя на забор писаем - парировал Герасик.
- Ты так хамишь, потому что боишься меня?
- Если бы я боялся, то не дал бы дёру с огорода, как остальные. Мы остались вдвоём: ты пригласила, и мы пошли
- Я не тебя звала. А ты остался только из страха.
Из страха перед векшей остался я, но не Герасик:
«Как она воплотилась на пороге своего дома - никто не видел. Мы рвали и рвали Кузьмичёву траву, мы купались в предвкушение черёмуховых косточек. Нас было шестеро. Но лишь по мне, будто я только отлил, пробежал лошадиной дрожью страх. Я стоял к ней спиной, и видел болезненно-отрешённое выражение на её лице. Так смотрел Христос на воробьёв, когда те подносили в клювах к кресту гвозди, и кричали: «Жив- жив, ещё жив!»
И если быть откровенным, - после вскрика «Шухер!», - я от испуга потерял ориентацию и бросился в противоположную сторону от убегающих друзей. А Герасик - за мной: то ли из солидарности, то ли из намерения посоревноваться со мной. Векша едва успела «пинком» открыть дверь, мы, отпихнув её в сторону, влетели в дом, уселись за стол, и Герасик объявил:
- Ну, старая, наливай!
Не скажу, что первая встреча с векшей чем-то нас обескуражила, напугала или, хотя бы, немного изменила представление о таинствах параллельной жизни существ с клеймом колдуньи. Мы воспринимали рассказы о векшах, как страшные сказки для старшего дошкольного возраста: где они собирались в логу раз в год и варили в огромном котле новорожденных, или перемещались во времени, как в пространстве, в любую сторону, превращались в чёрных собак или катались огненным шаром возле турбазы.
В 16 лет мы хотели бояться, хотели вёдрами выделять адреналин, уничтожать врагов соц. реализма и друзей мракобесия.
На поверке оказалось, что векша - это добрая старушенция, которая напоила самогоном и пригласила к себе на следующую ночь, что, в принципе, только способствовало формированию морального облика в нас молодых строителей коммунизма.
Тем летом нашу компанию отец пристроил на туристическую базу завода. Мы поселились в двухэтажном коттедже на берегу Камы. Этот коттедж местные прозвали «Хохотальником» скорее по той причине, что каждое лето там топырились непослушные сынки переходного возраста всей городской элиты.
Слава о «Хохотальнике» укрепилась дурная. Местных и пришлых девок брюхатили без разбору, деревенских механизаторов спаивали, а потом за ворот рубахи подвешивали возле здания Сельского Совета на Доску Почёта.
Менялись поколения оболтусов и менялось начальство, но неизменно, по утрам из очка уборной в собственном дворе председателя колхоза, вылавливали вилы, которые чьей-то заботливой рукой были точнёхонько пристрелены острием в большую мышечную массу. Много раз совместными усилиями пытались подкараулить злоумышленника, но безуспешно, поэтому решили, что это проделывают сами председатели колхоза с какой-то тонкой и необъяснимой для крестьянина политической целью.
А когда-то, очень давно, кажется, что жизнь тому назад, когда не был ещё отстроен «Хохотальник», а на месте асфальтированных дорожек едва обтаптывались геометрической кривизной тропы от домика к домику, отдых на заводской турбазе считался действительно элитным. Дисциплина была выправлена по-сталински - рационально: за малейшую провинность или лёгкое подозрение в провинности можно было навсегда лишиться путёвки.
За порядком следил одноногий директор, прозванный пацанами «Капитаном Сильвером». У Капитана Сильвера числился на балансе трёхпалубный теплоход «Красная Звезда» - мечта любого отдыхающего получить каюту на нём, а не путёвку в коттедже, где-то на берегу.
Говорят, что в 20-х годах на нём плавала сама Надежда Константиновна Крупская, с целью проверки местных учзавемов; как проходит внедрение в массы её новая учебная программа, в основу которой входила, прежде всего, наглядность. Несколько уроков ученикам она дала здесь, на «Красной Звезде», сама.
«Смотрите, дети, вот - стул. Теперь напишем это слово - С- Т- У- Л . У него четыре ножки: чтобы было удобно что делать? Правильно - сидеть. Пишем следующее слово...» И дети аккуратно выводили слово: Жопа.
На пароходе, ещё ребёнком, я во многих неожиданных местах находил выцарапанным слово «Жопа». Можно сказать, что с этого слова начались мои познания Великого и Могучего. Спасибо верной подруге вождя Мирового пролетариата за это... И за «Красную Звезду», оставленную в наследие Советской Властью в качестве неходового товара и символа гегемонии пролетария Сильвера.
Богатый и красивый был пароход. Но в конце 60-х неожиданно разломился пополам и затонул в Каме. А за два дня до этого умер капитан Сильвер. Ходили слухи, что не задолго до своей кончины он пристрелил чёрную собаку с фиолетовыми глазами. Мы с пацанами видели это ружьё: нам показывала его на похоронах дочь Сильвера, наша сверстница, и комментировала надувая щёки: теперь, мол, на их семье лежит проклятье ( И правда: в десятом классе она родила Дауна)
Покойный Сильвер был фиолетовым. После увиденного мною покойника я месяц не ел мясо.
Я с Герасиком возвращался к турбазе по асфальтированной дороге, в обход. Можно было, конечно, напрямую, через чёртову гору. Но на вершине её стоял дуб, и его крона чётко вырисовывала абрис летящей на метле ведьмы. Слева слышался лёгкий плеск воды из тёмной бездны Камы, сзади, в десяти шагах, догонял цокот женских туфель на шпильках, а справа, насыщенным чёрным мазком сопровождала собака.
-Что она, издевается? - осторожно предположил я.
-Господи, ты, боже мой!.- взревел Герасик. И тут же, прямо по горизонту, над турбазой взметнулся золотой ореол света. За ним потянулась из-за холма громадная голова. Бог поднялся на ноги, он занял полнеба, и спросил:
-Чё надо?
-Курить хочу!
-На, подавись! - сказал Бог, швырнул что-то нам под ноги, и так же неожиданно исчез.
- Я пошутил, я вообще не курю! - крикнул в восставшую тьму Герасик. Но было поздно: из-за холма выскочила дежурная грузовая машина с надписью по борту «Продукты». Теперь света её фар хватило разглядеть под ногами россыпь кем-то потерянных сигарет. С хрустом и скрежетом железная масса, окатив нас волной прохладного воздуха, умотала в город за утренним хлебом. Собака метнулась было за ней, но вдруг
